Саша напряглась. Похоже, Лада Юрьевна перешла к главному.
— Литвяк, как я уже говорила, хорошо разбирался в живописи, был охоч до всякой старины и потихоньку, как хомяк, тащил все, что прилипнет к рукам, в свои закрома. Но антиквариат, картины и прочее добро нужно было где-то находить, верно? Вот тогда-то ему и пригодился Федор Ковалевский, вхожий в любую компанию молодежи, с цепким взглядом, отличным образованием, способный приметить и фамильное серебро, и редкое полотно, и древнюю икону. И если при этом человек был недостаточно осторожен, на него быстренько собирали компромат. Подобными делами как раз занимался майор Литвяк, но от него можно было откупиться.
— Но как такое было возможно? — удивился Никита. — В органах КГБ? С его жесткой дисциплиной? Да Литвяка мигом бы вычислили. И не либеральничали бы, как сейчас. Мигом поставили бы к стенке или в лучшем случае отправили бы на урановые рудники. С предателями там не церемонились.
— А он все делал исключительно гениально. Не было задержаний и тем паче арестов, пока рыбка сидела на крючке. Поначалу с болтуном вежливо беседовали, так сказать, в профилактических целях, и часто даже не с самими вольнодумцами, а с их родителями, которым популярно объясняли, по какому маршруту и на какой срок может отправиться их любимое чадо. Литвяк был обаятелен и внушал доверие. У него на лбу было написано: «Хочу вам помочь!» И, если родители не спешили расставаться с ценностями или раритетами, им тонко намекали в приватных беседах тот же Федор или его гоп-компания — Шура Соколов, Виталик Пайсов, Эдик Ордынцев, что расстаться нужно непременно. А против несговорчивых возбуждали уголовное дело по всей строгости закона. И ведь были случаи, кое-кто отправлялся в ссылку или на лесозаготовки, что было лучшим уроком для тех, кто не поддавался уговорам.
— Бабуля, по-моему, ты преувеличиваешь. На чем здесь можно было заработать после войны? — Юля недоверчиво улыбнулась. — Маленький пыльный городишко посреди степи… Какие ценности? Какие раритеты?
— Абсолютно верно, дорогая, город наш до войны был небольшим. Узловая станция, тысяч тридцать населения. Но во время войны к нам приехали много эвакуированных из Ленинграда, Белоруссии, Украины, особенно из Одессы и Харькова — людей очень состоятельных — ученых, врачей, инженеров с оборонных предприятий. Многие домой не вернулись, некуда было и не к кому порой, и остались в нашем городе. А майор КГБ в шестидесятых считался крупной шишкой, по сути, царем и богом. К тому же Литвяк особо не зарывался, работал в основном с интеллигентами, а у них имелись дивные вещи. Кроме того, друзья Федора толкались на барахолках, выискивали старину, скупали по дешевке, если получалось. Возможно, и чем-то более серьезным промышляли, но об этом ничего не знаю и могу только догадываться. Очевидно, таким же образом к нему попала чудотворная икона. Я ее видела, но особо к ней не присматривалась. Только слышала, как Литвяк хвастался Федору, что она несколько раз спасала его от беды…
— Бред какой-то! — возмутилась Саша. — Откуда вы все знаете? Неужто Литвяк делился и с вами своими секретами?
— Голубушка, — смерила ее снисходительным взглядом Лада Юрьевна, — можете иронизировать по этому поводу сколько угодно! Естественно, не делился! Я сначала не придавала значения, почему меня выставляют из комнаты всякий раз, когда Литвяк приходил к Федору. Затем Федор стал приносить какие-то свертки, коробки, прятал их в тайнике. Я его случайно обнаружила, когда мыла полы. Если нажать на одну из досок под кроватью, она проворачивалась и открывала ящик, где он хранил эти ценности. А следом являлся кто-то из его приятелей, меня снова выпроваживали из комнаты под предлогом поставить чайник на плиту, а тайник после пустел на какое-то время. Я ведь не удержалась, заглянула в пару коробок. В одной лежало столовое серебро девятнадцатого века, а в другой — небольшая картина Шагала с его автографом. Вот тогда я и стала подслушивать!
Лада Юрьевна довольно улыбнулась.
— Под дверью стояла? — усмехнулась Юля. — А если б застукали?
— Ты меня дурой считаешь? Я действовала как опытная шпионка! — Лада Юрьевна обвела их гордым взглядом. — Приставлю к стене стакан и слышу все до последнего слова. И поняла, в какой грязи увяз мой муж.
— Ну ты даешь! — ахнула Юля. — Какие таланты прятала!
Лада Юрьевна пожала плечами и затем не без злорадства добавила:
— Но тут случилась одна занятная история, которая поставила крест на карьере майора Литвяка. Живет у нас в городе Инна Макаровна Серова…
Никита мигом оживился и уточнил:
— Ветеран войны? Разведчица?
— Не просто разведчица, Никитушка. Одна из немногих, за чью голову немцы готовы были платить золотом. Звали ее «Фрау Черная смерть». Дошла Серова до Берлина, получила от правительства высокие звания и награды, и только после войны выяснилось, Серова — дворянка по происхождению, что тщательно скрывала. Отнимать Звезду Героя было нелепо, да и Сталин уже умер. Дворян больше не преследовали, особенно тех, кто защищал Отечество.
— Зачем отнимать? — не понял Никита. — Какой в том смысл?
— Вот я и говорю, не отняли! Только мадам Литвяк захотела получить кое-что, принадлежавшее Серовой, и обломала на ней зубы. По большому счету, Семен Тарасович погорел из-за жадности жены, и даже чудотворная икона его не спасла, как бы он на нее ни рассчитывал.
— Что же произошло между Литвяк и Серовой? — спросила Юля.
— С войны многие привозили трофеи, среди них встречались произведения искусства, часто очень ценные. Но Серова трофеями не увлекалась. В Берлине она не позволила расстрелять некую фрау, уж простите, не знаю ее фамилии. Да это неважно! Кажется, речь шла о воровстве тушенки со склада, где фрау работала. Ее задержали и под горячую руку хотели расстрелять без суда и следствия, но Серова не позволила, когда увидела, что у той немки трое детей. А позже выяснилось, что воровал интендант. В благодарность немка подарила ей брошь дивной красоты, семейную реликвию, которую каким-то чудом сохранила. Я брошь не видела, врать не буду, но говорят, что там громадный желтый бриллиант.
— Я видела! — вмешалась Юля. — Мы ее мемуары выпускали, и Серова как-то пришла с этой брошью на груди. Очень понимаю мадам Литвяк! Действительно, редкая вещь и очень ценная! Серова рассказывала, что бриллиант поначалу принадлежал индийскому махарадже, а когда попал в Европу, получил название «Мимоза». Его вроде как ни украсть, ни отнять нельзя… Родовое проклятие!
— Когда в поле зрения мадам Литвяк попала «Мимоза», — продолжала Лада Юрьевна, — она сон потеряла. Явилась к Серовой и потребовала отдать ей брошь, иначе… Ну, сами понимаете, чем могла угрожать супруга сотрудника КГБ! Крайне неумная и алчная!
— И чем кончилось дело? — не вытерпел Никита.
— Серова надела ордена и медали, пришла в горком партии и написала на Литвяк заявление. Ее арестовали в тот же день, а Семен Тарасович от позора застрелился. Хотя, думаю, дело было не в стыде. Начни чекисты копать, ему все равно грозила бы высшая мера. Присвоение ценностей да еще шантаж! Помню, как в тот день — его, видимо, уже предупредили — он бегал по квартире и причитал: «О господи! О господи!» и «Архангел Михаил, спаси и заступись!». Я была одна дома и побоялась выйти из комнаты. Очень уж безумно эти вопли звучали. А вскоре — грохот и запах пороха сквозь вентиляционную решетку… Я сразу позвонила в милицию, но приехали чекисты. Меня несколько раз допрашивали, но Федю я не выдала, сама не знаю почему. Может, любила еще? Не помню! Столько лет прошло!
— И что стало потом с его сыном? — спросила Саша.
— Яша в то время уже учился в Москве. Позже мы встречались с ним в университете, но преподавали на разных кафедрах. Правда, не общались и даже не здоровались. Кстати, он женился на еврейке и взял ее фамилию. Но об этом тоже мало кто знал. В эту квартиру он больше не вернулся. Вещи вывезли чекисты, а в квартиру вселился военный инженер Перепельцев. Когда Литвяк застрелился, Федор так испугался, что напился до зеленых чертей и спьяну кое-что рассказал о том, что мне не удалось подслушать. Сами понимаете, после того я уже не могла с ним оставаться и подала на развод.
— А я слышала, что Литвяк погиб из-за любви, — сказала Саша. — Существовала вроде некая роковая красотка, которая не отвечала ему взаимностью…
— Видимо, это была я, — спокойно ответила Лада Юрьевна. — Семен Тарасович звал меня в любовницы и особенно не стеснялся. Даже на коленях стоял, умолял о любви, на иконе клялся, а я смеялась. Очень смешными его признания казались. Он ведь мне в отцы годился! Но, уверяю, Сашенька, он застрелился вовсе не потому, что я отказала.
— После развода вы встречались с дедушкой? — спросила Саша.
— Конечно, встречались, после того как я вернулась в город. На научных конференциях, методсоветах, да и так, иногда на улице! Но он бежал от меня как от огня. К сожалению, деточка, школа Литвяка не прошла для Федора даром. До меня доходили слухи о некоторых его увлечениях. Может, под старость он успокоился, но не ручаюсь. Не тот характер у него был. После развала СССР шустрые люди зарабатывали легко и быстро шальные деньги на предметах старины. Тогда свои ценности распродавали даже директора рыбзаводов.
