А жабу боится. Орала так, что уши заложило! И несется в дом. Зубами стучит, заикается:
— Она на меня как п-п-прыгнет! Я в сад больше не п-п-пойду… Андрей, поймай ее.
Меня так и подмывало сказать:
— Что ж ты ее шваброй не шарахнула, как несчастного сомика? Или в керосин тварюгу не окунула? Это тебя, садистку, все животные в округе боятся. Вон, соседская болонка со всех лап улепетывает, едва ты к забору подходишь! Ты ведь ее ледяной водой из шланга окатила, когда цветочки свои поливала! Кран, видишь ли, сорвало! Я здоровый мужик, и никаких кранов у меня не срывает! А ты все-таки женщина! А любую железяку с полпинка гробишь!
Промолчал. Пошел искать жабу. Надо было ее жене за шиворот тогда сунуть! Мне иногда кажется, что она сумасшедшая. Особенно когда она мне про свое детство рассказывает.
— Я, — говорит, — набирала в шприц синие чернила и впрыскивала их маминому кактусу.
— Господи, зачем?!
— Мне хотелось, чтобы он стал синим.
Ну, нормальная, скажите мне?! Хотя мясо ни разу еще не испортила. Странное какое-то безумие. Избирательное. Дорого бы я дал за то, чтобы понять, что творится у нее в голове? Чего она по-настоящему боится? Когда нас на парашюте на камни несло, хихикала. Жалась ко мне и говорила:
— Правда здорово?
Чего уж там здорового! Вот тут и надо было орать во всю глотку:
— Мамочки!
Чудом каким-то в метре от смерти приземлились. А когда с яхты в океан спрыгнули? Моей дурехе назад бы повернуть да за веревку схватиться, а жена гребет, ногами по воде лупит! К острову рвется! Чуть не потонули!
— А ты, — говорит, — вообще смеялся!
А что мне было делать? Только дотащить ее до этого чертова острова и там как следует отругать. Вот и сейчас. Ну, ни в одном глазу страха! И совести тоже! А ведь ее в тюрьму могут упрятать! Она человека убила! Опять надо орать:
— Мамочки!
А не лыбиться. Я ей мстительно сказал, что тоже заведу любовницу. Надо же чем-то крыть? И заведу! В тот момент я твердо решил с женой разъехаться и пошел собирать чемодан. Ну не могу я больше видеть эту змеюку! Пусть вон с Муркиным целуется. Я думал, она меня остановит. Умолять будет, чтобы не уходил. А она носки с трусами дала! Еще и сказала на прощание:
— Будешь заводить любовницу, проверь, хорошо ли она умеет готовить?
Что мне оставалось? Только дверью хлопнуть. Я еще надеялся, что жена одумается, и позвонил ей из лифта. Хотел спросить:
— И как ты будешь жить одна?
А вместо этого спросил, положила ли она бритву? А она мне:
— Положила.
Читай: катись, мол. Без тебя обойдусь.
Пока на дачу ехал, мелькнула малодушная мысль. Если его не будет, этого ее любовника, то все станет как раньше. Мужик, с которым переспала моя жена, исчезнет с лица земли. И мне не к кому будет ее больше ревновать. А Стефания на время остепенится. Может, вообще образумится.
Хотя почему это малодушная? Очень даже разумная мысль. Поэтому я позвонил Муркину:
— Говори телефон Эдика.
Он сказал. Я его сразу и набрал, этот номер. Первым делом представился:
— Это Воронцов. Слыхал о таком?
— Ну, — говорит, — допустим.
А голос такой напряженный.
— Поговорить надо.
— Давай поговорим.
— Завтра как?
— Только у меня дома! — Мне показалось, что он испугался. Хотя к разговору был готов. Он ведь закрутил роман с замужней женщиной! А по моему виду не скажешь, что я могу стерпеть измену. Или ему меня в клубе не показывали? Должны были показать!
Конечно, у тебя, милок. Не у меня же? Я хочу увидеть место, где жена мне изменяла. И мужика, с которым она это делала. В глаза ему хочу посмотреть. Я хочу узнать, почему она это сделала? Чем он лучше меня? А там по обстоятельствам.
— Говори, куда ехать.
Он назвал адрес, и я тут же запросил навигатор. Да, далековато. Ну, ничего, справлюсь.
Потом я позвонил Стефании и спросил, где сахар. Мне хотелось услышать ее голос. Через десять минут мне «понадобилась соль». Я все ждал, когда же она скажет:
— Андрей, я жалею о том, что сделала! Прости меня. Я люблю только тебя.
И все! Я тут же развернусь и поеду домой, где подставлю свое плечо, на котором она сможет выплакаться.
Но она сказала:
— На кухне в шкафу. В жестяной банке красного цвета. В белый горошек.
Будто я сахар не найду! Равно как и соль. Я что, похож на идиота?
Мне просто хотелось услышать ее голос…
Наверное, я тряпка. Потому что баба надо мной взяла верх. Я даже готов спасать ее от тюрьмы после того, как Стефания мне изменила и убила человека. Мне надо было как-то себя оправдать, и я позвонил сыну. Я делаю это не ради нее, а ради семьи. Вот так.
Я тогда думал, что худший день в своей жизни уже прожил. Но оказалось, что здорово ошибался. Мне предстояло еще несколько таких дней, причем на выбор: один хуже другого.
Утром я встал в прескверном настроении. Потому что спал один. Попытался вспомнить, когда такое было? Да, случались командировки, но я каждый вечер звонил жене, и мы подолгу разговаривали. О всяких пустяках, которые на расстоянии в сотни километров друг от друга казались нам важными. И мы их подолгу обсуждали, эти пустяки. Потом жена говорила, что любит меня, и желала спокойной ночи. Вчера вечером я ей тоже позвонил. Хотел спросить, как она себя чувствует, и услышать обычное «жить без тебя не могу», но вместо этого спросил:
— Сколько минут греть пиццу в микроволновке?
И что я услышал в ответ? Ехидное:
— Там на коробке есть инструкция. Прочитай ее и узнаешь!
Вот как я ей безразличен! Даже не жалко меня! А вдруг я с голоду умру или отравлюсь сырятиной? И кто его знает, чего они в эту пиццу напихали? Каких консервантов и химии? Раньше жена запрещала мне есть размороженные полуфабрикаты, говорила, что я желудок испорчу. А тут: читай инструкцию! Я вспомнил, что недавно Стефания спрашивала, почему я до сих пор не записал на нее недвижимость? Значит, о разводе подумывала давно. Она же никаких смертельных клятв не давала! Мало того, если она узнает, что я с ней сделал, тут же меня возненавидит! От отчаяния я заорал:
— Дура! Без тебя обойдусь!
Хотя уже понимал: не обойдусь. Я поеду завтра убивать ее любовника, а заодно запугивать свидетельницу. Вот до чего она меня довела!
Утром я ей снова позвонил. Может, одумалась? Ни хрена! С кем-то по телефону треплется! Еще и на паузу меня повесила! Сам себе удивляюсь! Вместо того чтобы послать изменщицу к черту, я терпеливо ждал, когда она и для меня найдет минутку! А жена мне:
— Повиси еще.
Я все больше закипал. Пока не услышал:
— Да, милый, что ты потерял?
У меня прямо сердце екнуло. Ну, наконец-то! Одумалась! Но надо же поломаться. А то как повадится мне изменять!
— Я тебе теперь не милый. Любовник тебе дороже.
И она тут же надулась. Вот характер!
— Мы с тобой вчера разошлись.
Я этого Эдика убью! А вдруг она к нему уйдет? От отчаяния я заорал:
— Где мои ботинки?!
Ехидничает:
— Там, где ты их оставил: дома.
Вот чертова баба! Ну, ладно! Я ей покажу, кто в доме хозяин!
На работу мне ехать не хотелось, хотя дел у меня было до зарезу. С трубным заводом мы договорились, документы все подготовили, осталось только поставить подписи и распределить обязанности. Посему я на три часа дня назначил совещание. А в два меня ждал генеральный, чтобы поговорить по финансам. Я позвонил ему и сказал, что все в силе, но до обеда меня на работе не будет. И Свету предупредил: прикрой. Ну не до работы мне сейчас. От меня жена ушла.
Сначала я поехал в морг. Мне надо было понять, почему женщина на фотографиях показалась мне такой знакомой? Я представился ее родственником, сделал вид, что скорблю.
— Я хочу, чтобы в гробу она была красивой, — с грустью сказал я патологоанатому.
Мы сидели в его кабинете, на втором этаже, хозяин за столом, я, как клиент на диванчике. Патологоанатом был в белом халате, из-под которого выглядывал воротник несвежей голубой сорочки. Вид у меня солидный, да еще и в руке айфон последней модели, я нарочно его достал из кармана, чтобы впечатление произвести. Произвел.
— Не беспокойтесь, ее муж уже отдал соответствующие распоряжения, — залебезил хозяин морга. — И заплатил.
— Я знаю ее мужа, он жмот. — Я сделал томное лицо. — Скажу вам правду: я ей не родственник. Интимный друг.
У него от любопытства аж глаза загорелись.
— Да-да, я понимаю…
— Ее преждевременная смерть стала для меня трагедией.
Господи, откуда, только слова такие взялись?! Стефания бы мною гордилась.
— Да, такая молодая… — Ему самому было под шестьдесят. Понятно, молодая! — Красивая была женщина.
— Вот именно. Можно я взгляну на нее в последний раз? Вы же понимаете, почему я не могу приехать на похороны?
