и внедрял своих в "ОКО"? Кто эти люди? И каков будет их ответный ход, когда не станет Марии? Вот что не давало ни минуты покоя депутату Государственной Думы. А тут ещё банковский кризис... А тут ещё эта...
алкоголичка. Вот уж действительно гены свое всегда возьмут. Разве можно на неё что-то записывать!
Баландин, в свое время слывший докой по аферам с недвижимостью, сказал, исходя из личного опыта:
- У тебя два пути, Леня. Продай то, что осталось, в России, и уйди за бугор. Или, - сказал дядя, щуря небольшие глазки на своем аскетичном лице, иди на второй срок депутатом и моли Бога, чтобы в случае чего с тебя не сняли неприкосновенность.
- А ты не думал, - ответил Блинов, - что те, у кого сейчас находится Мария, только и ждут, чтобы я сунулся в предвыборную кампанию?
- Тогда - за границу. Или как я.
Меняй имя, привычки и живи себе в каком-нибудь тихом городе Эн. Но предупреждаю, здешняя жизнь не для тебя. Ты не рыбак, не охотник, тем более не философ и не шахматист, ты здесь в два счета сопьешься. Сопьешься, подтвердил Баландин, просвечивая Блинова своими острыми глазками.
- У меня есть первоклассные юристы, - сказал, отворачиваясь от дядиного взгляда, Блинов, - я могу задним числом переоформить все документы.
И в общем-то есть на кого переоформить.
- Опять баба? - не столько спросил, сколько укорил Баландин. - Мало тебе... С документами мудрить не советую. Это тебе не пенсионеров с квартирами облопошивать. Те, кто увел твою кралю, сами кого хошь облопошат. Нет, это ж надо было додуматься, самому у себя красть жену!
- Хватит тебе, - поморщился Леонид. - Кто знал, что так получится?..
У меня есть копия её завещания, - неуверенно добавил он.
- На кого? - тут же спросил Баландин.
- На нашу тетю Веру, на Даниловну.
- Господи, ты и тетку неграмотную сюда впутал! А коли было такое завещание, то чего хреновину с похищениями развернул? Детский сад, честное слово. Раз есть завещание, то... Что? И тут тебя учить надо?
- Ну... Это крайность. - Блинов вновь поморщился, скрывая, что сам думает именно о таком решении.
- Паинька. Он и перед Боженькой хочет чистым остаться, и карманы набить. Молодец... Видишь, а он нас услышал.
На колокольне местного кремля зазвонили колокола. И то ли от этого звона, то ли от слов дяди Блинов поежился. А может быть, ему стало холодно от легкого ветерка, прилетевшего с просторов огромного озера, по берегу которого они гуляли, беседуя.
У себя в домике, стоящем тут же, неподалеку, Баландин подобных разговоров не вел. В трехоконном небольшом доме висели иконы, горела лампада в углу... Сорокавосьмилетнего Баландина, а но нынешним документам Петра Рудольфовича Вульфа, "заслуженного ветерана афганской войны", в округе уважали. Полунищим соседям он давал в долг и никогда не торопил с отдачей. К тому же в этом исконно православном городке уважали набожность Баландина.
- Что же мне делать? Что делать? - простонал Блинов.
- Знаешь, один умный мужик придумал девиз к олимпийским играм для инвалидов. Забудьте, сказал он, о том, что потеряно, помните о том, что осталось. Что я тебе посоветую, - вновь помрачнев, продолжал Григорий. - Ни водка, ни карты, ни дружки, коловшиеся у следователей, не принесли мне столько несчастий, как эти бабы... Элементарная диалектика, неуч! Раз женщина может принести большое счастье мужчине, значит, она же способна сделать его самым несчастным человеком на свете.
И теперь, сидя на своей московской кухне, Леонид, вспоминая слова дяди, начинал понимать, насколько они справедливы. Он, Блинов, в полном смысле озолотил Марию, и что та в ответ? "Вы подонки, вы воры, вы негодяи".
А Наталья? Из какой грязи он её выдернул, чтобы сделать из неё светскую даму. И что получил в благодарность? На четвертый день ускакала к своим бывшим хахалям. И лежит теперь, пьяная стерва, вспоминает, наверное, молодых самцов. "Завтра отправлю обратно", - твердо решил Блинов.
Он хотел было встать, пойти заглянуть в комнату, где лежала Наталья, но передумал: "Пусть сама, сучка, придет!"
Он не заметил, как опустела бутылка. Открыл новую, невольно вспомнив Баландина: "Здесь ты сопьешься".
"Значит, - подумал Блинов, - уже по лицу заметно, как часто я выпиваю". Неожиданно эта мысль сильно его огорчила, и он, с отчаянием выпив целый стакан, вновь застыл, уставившись в окно. Хотелось бить посуду, хотелось крушить все подряд, хотелось завыть... Слезы, признак настоящей истерики, выступили у него на глазах. Затуманились, стали почти невидимыми крыши домов. "Сами ничего не могут и потому меня ненавидят, - подумал он обо всех своих знакомых и сотрудниках разом. - Скоты! Завистники! Ничтожества!"
Он хотел запустить стаканом в стену, за которой лежала Наталья, но мысль о том, что осколками будет усыпан ковер на полу и что по этому ковру нельзя будет ходить босиком (а он так любил здесь ходить босиком), остановила его. Тогда он взял в руку тяжелую серебряную хлебницу и с силой швырнул её в стену.
- Выходи, погань! - закричал он. - Хватит валяться!
Появилась заспанная и потому ещё больше похожая на подростка Наталья.
- Что у тебя тут упало? - спросила она.
- Упало! - передразнил он. - У меня от вас, проблядушек, все упало!
И это, - похлопал он себя под животом, - и это, - "пощупал" он денежки пальцами. - Все упало... Ничего не стоит. А у ваших друзей, мадемуазель, все как надо стоит?
- Кричит, кричит, - задумчиво сказала Наталья, обводя кухню плавающим взором. - Я тебе золото, дурачок, принесла, а ты орешь.
- Какое, к дьяволу, золото? - спросил совершенно сбитый с толку Блинов.
- Сегодня, в октябре месяце, - с расстановкой сказала Наталья, - на лондонской бирже золото стоит триста восемьдесят два доллара за унцию.
А я тебе принесла за двести пятьдесят.
Правда, я не знаю, что такое унция.
А ты, дорогой, знаешь?
- Или я сумасшедший, - сказал Блинов, закрывая лицо ладонями, - или вокруг одни идиоты.
- Пьянство - добровольное сумасшествие, - повторила Наталья услышанное когда-то от Сергея Сергеича выражение. - Внимание, - она взмахнула рукой, сейчас будет золото!
Когда она высыпала из сигаретной пачки на стол золотые коронки, по спине Блинова пробежал могильный холод. Эти ужасные зубы, словно только что снятые с мертвецов, лежали на обеденном столе рядом с надкусанным шоколадом - на шоколаде были отпечатки таких же зубов... Блинову вдруг подумалось, что теперь он уже никогда не сможет есть за этим столом. Он онемел. Ему, чьи возможности позволяли установить в доме золотой унитаз, предлагали по дешевке эти могильные зубы!
Наталья поняла его молчание как заинтересованность. Находясь ещё под парами "эликсира мечты", она взяла одну из коронок и приложила её к своему рту, приподняв верхнюю губу.
И зарычала, как бы пугая Блинова.
И тогда он ударил её. Коронка, блеснув, улетела, Наталья взвизгнула и беспомощно замахала руками. Он бил её долго. Хлестал и так и сяк, и слева направо, и справа налево, по голове, по плечам, по бокам. Потом стал срывать с неё одежду. Оголилась одна грудь, потом другая... Левой рукой он рвал в лоскуты тонкое платье, а правой продолжал бить, не чувствуя боли в руке.
Когда Наталья рухнула на пол и задравшийся подол оголил её бедра, Блинов вдруг испытал такой приступ желания, что прекратил истязание.
Он оттащил обмякшее тело девушки на ковер, сорвал с неё синие трусики и быстро стал раздеваться.
Через минуту, удовлетворив себя, он сказал:
- Марш спать! Завтра ты уезжаешь!
Глава 8
Она явилась в лагерь помятая, потому что спала в поезде, не раздеваясь, под левым глазом красовался припудренный синяк. У начальника экспедиции расширились глаза, когда он увидел её, бредущую по вырубке к лагерю. И если все в экспедиции сделали вид, словно Наталья никуда и не уезжала, словно в маршруте была, то Эс Эс наглухо замолчал. Он не замечал её, не видел, как говорится, в упор.
Наталья пообедала, послонялась по лагерю, все были заняты делом, и она почувствовала себя лишней. Прошла в палатку начальника. Сергей Сергеевич тут же вышел.
Она лежала на его раскладушке, не зная, что делать. Хотелось заплакать, но почему-то слез не было. Что дедать, как вести себя дальше? Остаться и тоже молчать? Вцепиться в него, попытаться поговорить? Но, зная Эс Эс, девушка понимала: никакого разговора теперь не получится. Что делать? Пойти к ямке... Напиться, а потом застрелиться.
Она запустила руку под матрац в изголовье. Достала ракетницу. Откинула ствол - как всегда, в патроннике сидела красная ракета.
Наталья собрала свои вещи в рюкзак, положила туда и ракетницу. Вышла из палатки, прищурив от осеннего солнца глаза, и тут у неё потекли настоящие слезы. Она решила идти к берегу, думая, что будет там сидеть, пока не оттает сердце Сергея, пока он хотя бы не принесет ей зарплату. Тут она с ним и поговорит.
Захватив на кухне буханку хлеба, несколько огурцов и луковиц, она отправилась к ямке. Двадцатилитровая бутыль была на месте. Кое-как, через самодельную бумажную воронку она отлила спирта в пластмассовую бутылку с недопитой фантой, получилась обжигающая, но приятная смесь.
