— Спекся? А еще милиционер! Самому убивать легче?
— Пожалуйста, по инструкции, — почти не разжимая губ, сказал Викентьев.
— Что?
— По инструкции! — рявкнул второй номер. И почтительно добавил: — Пожалуйста.
Прокурор мотнул головой, как одернутая за узду лошадь.
— Имя, фамилия, год рождения…
Покончив с необходимыми формальностями, прокурор хотел что-то сказать, но, покосившись на Викентьева, передумал и махнул рукой.
Будто подчиняясь жесту, Попов и Шитов развернули осужденного, втащили в комнату с опилками, Сергеев вошел следом. Викентьев шагнул вперед, внимательно наблюдая за происходящим, Буренко встал, следя за рукой Сергеева, поднимающей пистолет к голове смертника.
— Ба-бах! — надтреснуто грохнул выстрел. Стриженая голова дернулась, на затылке вспыхнула пузырящаяся рана. Тело повалилось вперед.
«Чего же они мне мозги полоскали? — подумал врач. — Неужели розыгрыш? Мол, предложили такую фигню, а он согласился…»
Викентьев сел на место. Лицо у него было мрачным.
Сразу после выстрела Сергеев разжал левую руку, и на опилки упал перевязанный красной ниткой красный детский шарик, в который было налито двести граммов имитационной краски. Правой ногой он наступил на него и раздавил.
— Не везет тебе, Петя, опять перемазался…
Тот крутанулся вокруг позвоночника: брючина почти до колена забрызгана кровью, кровь разлилась по опилкам, и огромный башмак Сергеева был в потеках.
— Вот гадство! — Петя неожиданно согнулся пополам, его стошнило.
— Иди мойся! — скомандовал Сергеев. — И быстро назад вместе с Сивцевым — уберете все здесь… Валера, давай брезент!
У Буренко полегчало на душе. Значит, никаких коварных планов никто не строил и козлом отпущения выставлять его не собирался. А шутить он тоже умеет. Сейчас подойдет, возьмет труп за запястье и скажет: «Пульс бьется, не дострелили!» То-то смеху будет… И сразу все расставится по местам: дал понять, что понял шутку и сам юмор проявил!
Сергеев и Попов уже заворачивали брезент.
— Подождите, я еще не констатировал…
Буренко вразвалку приблизился к расстрелянному и взял его за руку. И челюсть у него отвисла, и мороз пошел но коже потому, что пульс действительно бился размеренно и спокойно, как у спящего человека.
— Убедились?
Врач поднял голову, наткнулся на страшный взгляд Сергеева и почувствовал, что у него опускаются внутренности.
— Э-э-э, кх-э, м-да, — откашливаясь в скомканный платок, он вернулся к прокурорскому столу.
Сзади шуршал брезент. Викентьев начал заполнять акт. Что-то в сергеевском выстреле показалось ему странным, и эта странность занозой засела в подсознании, отвлекая от важного документа, он сосредоточился на тексте. Прокурор безразлично прятал в папку бумаги.
«Заодно, все заодно, — бились в голове врача панические мысли. — У них руки развязаны, что захотят, то и сделают. Ладно! Что мне, в конце концов, больше всех надо?»
— Выпивать будем? — нахально спросил Сергеев.
Прокурор вскинулся, как ужаленный.
— Никаких пьянок! Это не ресторан, а рабочее место!
— Ладно, тогда я расписываюсь и поехал, — Сергеев подошел к столу, небрежно черкнул свою фамилию, следом расписался Викентьев, потом прокурор и подвинул бланк врачу. Тот на секунду замешкался.
«А чего там, их три подписи, а моя одна…»
Буренко поставил малоразборчивый автограф.
Викентьев спрятал акт. Сергеев и Попов поднимали но лестнице брезентовый сверток. Впервые в истории «Финала» южной зоны этот подвал покидал человек, который вопреки самым грозным бумагам, наперекор самым авторитетным подписям и самым официальным печатям остался в живых.
Лунин оказался неожиданно тяжелым, Попов перехватил сверток поудобней, обернулся к Сергееву. Тот подмигнул.
В подвале Буренко неподвижно сидел над бланком справки о смерти гражданина Лунина.
Штанины Шитова были насквозь мокрыми, волосы тоже. Он немного успокоился и теперь оправдывался перед пятым номером:
— Это от неожиданности… И вообще одно к одному: плотно поужинал, тут штаны новые жалко, да еще наклонился… Неприятно, конечно, но я повторю: мог бы и за первого сработать! Особенно если чуть привыкну….
Из подвала поднялись первый и третий номера, с двух сторон держа длинный сверток.
— Давайте вниз, — строго сказал Сергеев. — Нечего болтать, когда дело не сделано! Уберите все, и свободны. Мы сами отвезем!
Лебедев пытался подсадить Беса, но в нем было под цент-пер веса, к тому же пес вырывался и когтем расцарапал ему щеку.
— Скотина, скотина, — забывшись, Лебедев несколько раз ударил волкодава ногой, тот отскочил и ощерился.
«Сейчас прыгнет!» Страх толкнул Лебедева к забору, вскочив на ящик, он неожиданно легко подтянулся и оказался наверху, так же легко перекинул — тело на ту сторону, повис на руках и пружинисто спрыгнул. Наган удобно лег в ладонь, и, еще охваченный инерцией удачливой легкости, Лебедев бесшумно перебежал через двор и приоткрыл дверь в гараж. Дверь обязан был запереть шестой номер, но, переключившись на исполнение функций третьего, этого не сделал.
В гараже гигант со зверским лицом и блевавший слабак несли к санитарному фургону брезентовый сверток. Распахнув дверь, Лебедев шагнул через порог.
— Руки вверх! — окрик получился визгливым, но громким. Гигант повернул голову, рука скользнула в карман.
И вдруг кураж прошел, и Гоша Лебедев ощутил себя слабым, беспомощным мальчиком, который по глупости встал с жалкой столетней пукалкой на пути опасной и наверняка хорошо вооруженной банды.
«Судьба барабанщика», — мелькнуло в голове название гайдаровской повести: смелый пионер, пересилив страх, выпрямился с браунингом в руках и уложил матерого врага, отделавшись неопасным ранением в шею.
Наган дернулся в руке и негромко пукнул, больше играть в барабанщика Гоша не мог: захлопнув дверь, он опрометью кинулся обратно к забору, каким-то чудом перелетел на заводской двор, даже не выпустив револьвера.
Разъяренный Бес был хорошо обучен сторожевой службе и мгновенно отреагировал на вооруженного нарушителя охраняемого периметра. Увидев оскаленную пасть и горящие красноватым огнем глаза распластанного в прыжке волкодава, которого он своими руками спустил с цепи двадцать минут назад, Гоша Лебедев успел подумать, что неправильный мир в очередной раз выкинул с ним скверную шутку, но за секунду до того, как мощные челюсти сомкнулись на тощем горле, еще понадеялся, что обойдется и на этот раз.
— Что вы тянете время? — сухо спросил прокурор. — Выписывайте справку, и разъезжаемся!
Вот она, ловушка! Справку подписывает один человек — врач Буренко и тем самым отдает себя в руки тех, кто в любой момент сможет упрятать его за решетку. За бюллетени Сажают, а тут…
— А кто будет отвечать? — противным сварливым голосом спросил врач. — Ваши штучки, ваши спектакли, а я крайний?
— О чем вы говорите, Николай Васильевич? — Викентьев брезгливо поморщился. — Что это за истерики?
— А то! Ваш Лунин живой и здоровый, пульс около шестидесяти! Нечего делать из меня дурака и прикрывать мной свои делишки!
— Что?! — Прокурор поднялся и бросился вслед за Викентьевым, который в три прыжка преодолел пятнадцать стертых каменных ступеней.
Буренко откинулся на спинку стула.
«И что теперь? — механически думал он. — Расстреливать два раза уставы не велят? Так то в песне… Тут уставов нету…»
— Ничего, Николай Васильевич, — мягко сказал начальник спецгруппы. — Вы переутомились. Надо отдохнуть, попить бром, валерианку, да вы лучше меня знаете…
Каменная ладонь похлопала врача по жирной спине.
— Но дело надо довести до конца. Бумаги требуют полного порядка, а других врачей сейчас здесь нет. Поэтому померьте пульс еще раз и убедитесь, что вам померещилось. А после этого выпишите справку.
Теперь Буренко рванул вверх по лестнице. Брезентовый сверток, наполовину развернутый, лежал на кафельном полу у стены. Куртка на голове осужденного набухла от крови. Врач все же взял безжизненную руку. Пульса не было.
«Дострелили! — подумал Буренко. — Не прошла их химия, и дострелили. Как же я выстрела не услышал? Хотя дверь, подвал… Ну и дела…»
Он вернулся в подвал и оформил справку о смерти.
— Мне тоже мерещится всякое, — сказал Валера Попов прокурору. — То люк неожиданно привидится, то галоша с расстрелянного. А однажды пошел на такой люк и чуть не провалился.
«Они все шизики, — подумал прокурор, направляясь к выходу. — И Григорьев был шизик. И я стану…»
— Я вас отвезу, товарищ прокурор, — вызвался Шитов.
— Куда там… Расстрелянного повезешь, — грубо перебил Попов.
— А товарищ майор сказал — вы сами…
Сергеев сидел на старой покрышке, и лицо его было совершенно безжизненным.
