Не бойся. Тебе больше не надо бояться.
– Мне больше не надо бояться, – шепчет про себя Белоснежка.
Пар идет у нее изо рта.
Она хорошо помнит их лица. Их девичьи голоса и смех, который звучит, звучит, звучит в коридорах школы до сих пор, хотя учеба закончилась и здание затихло.
Она очень хорошо помнит запахи. В первые годы – приторные, искусственные запахи ароматизированных ластиков. Втайне от учителей съеденные во время перемены развесные конфетки, малиновые мармеладки, «Салмяки» – всё вместе. Ванильные духи из магазина «Бодишоп» – первые духи, которые мама дает пользоваться в школу. Затем через несколько лет – настоящие духи, каждый день разные, в зависимости от настроения, одежды и моды. Новинки от «Эскада».
Она быстро научилась распознавать их, вынюхивать издалека, знать, когда они повернут из-за угла. Иногда это помогало. Иногда она успевала убежать, спрятаться, избежать встречи. Но чаще – нет. Тогда она поняла, как тошнотворно они пахнут на самом деле, когда вонь смешивается с потом или с тем, чем воняет немытый писсуар мужского туалета, когда ее голову заталкивают в него и приказывают лизать твердый, холодный фарфор.
Она запомнила их имена. Она запомнила их навсегда.
Анна-София и Ванесса.
Это продолжалось с первого класса до середины девятого. Каждый год натиски становились все жестче, слова – грубее, удары – больнее. Белоснежка не знала, почему девочки выбрали именно ее. Может быть, она не так улыбалась или не улыбалась вообще. Может, у ее голоса был неправильный тембр в неправильное время. Это неважно. Она быстро запомнила, что никогда не получится изменить свой облик, поведение, всю себя, чтобы ее оставили в покое.
Белоснежка никогда никому не рассказывала об этом. Даже не рассматривала такой вариант. Дома молчание было стандартом поведения. Не спрашивай, не рассказывай. Все хорошо, ничего плохого не произносится вслух. Синяки, кровоподтеки, растянутые запястья и разорванная одежда. Все это она могла объяснить, если то было необходимо. Школа – поле битвы, и Белоснежка не могла знать, кто друг, а кто враг. Стратегию надо было тщательно обдумывать. Пытаться минимизировать ущерб. Рассказать учителям – это, возможно, ухудшить ситуацию. Скорее всего, ей не поверили бы. Анна-София и Ванесса умели играть перед взрослыми. Невинные ангельские улыбочки.
Насилие, истязание, подчинение. Белоснежка запретила себе думать об этом, как о «школьном издевательстве», так как это звучало как-то пустяково, мимолетно, легко. Безобидное подтрунивание. Сказано для забавы. Чуть-чуть толкнули. Она сама упала. Что-то типа дружеских шуток.
В восьмом классе Белоснежка начала бегать и качаться. Она решила набрать хорошую физическую форму, чтобы иногда у нее получалось убежать. Это раз от раза выходило все лучше и лучше. Но кошмар не кончился.
Потом был тот раз. Зимним вечером, когда солнце уже пропало за горизонтом и школьный двор опустел. Белоснежка пряталась за бачком с пищевыми отходами до тех пор, пока не убедилась, что Ванесса и Анна-София ушли. Она терпела зловоние банановой кожуры и остатков горохового супа, которое втискивалось в морозный воздух, вея теплом разложения. Она ждала полной тишины. Синий сумрак спускался на школьный двор. Покой.
Белоснежка выбралась из своего укромного местечка. Она двигалась очень тихо. Она затаилась в сине-серых темных тенях. Она была лишь предчувствием дуновения ветра на утоптанном снегу. Она слышала звуки машин из жилых кварталов. Она слышала, как в дальнем парке лают собаки. Она слышала, как замерзший снег с гулом падает с крыши школы. И, тем не менее, она услышала шаги Анны-Софии и Ванессы слишком поздно. Слишком поздно она стремглав бросилась прочь, ее ноги словно взорвались силой бега. Но этого не хватило. Девочки смогли поймать ее за углом школы, где возвышалась кирпичная стена. Белоснежка подбежала к стене, сняла варежки и сунула их в карман. Подобравшись к стене, она вцепилась пальцами в грубый кирпич и попыталась забраться наверх. Ноги не находили опоры. Пальцы леденели на морозе, и хватка ослабла. Девочка была в ловушке.
Белоснежка обернулась, привалилась спиной к стене и приготовилась принять первый удар. Она научилась быть избиваемой. Она знала, как лучше всего защищаться. Она знала, когда следует вдохнуть, а когда выдохнуть, когда напрячь мышцы, когда расслабить их. Она надеялась только, что сегодня ее будут бить не очень долго. Ей было холодно и хотелось писать. Она хотела домой. Хотела поесть жаренные отцом, слегка подгоревшие рыбные палочки и поделать уроки, ни о чем не думая.
Анна-София и Ванесса приближались. Они не произнесли ни слова. Тишина намного хуже, чем ругательства и угрозы. Она уплотнялась в ожидание, которое рождало вкус рвоты во рту Белоснежки. Девочки прыгнули к ней, мягко, словно волчицы. Белоснежка предпочла бы встретиться с настоящим, голодным и злым, истребителем стад, чем с этими двумя, чьи волосы сияли в темноте, а губы блестели красным. Они были более опасными хищниками; внутри них не ощущалось пульсирующее теплое сердце – лишь леденящий холод.
Белоснежка медленно считала от десяти до единицы и ждала первого прорыва границ. Она не знала, будет ли это легкий толчок в плечо, плотный толчок или теплый, пахнущий мятой плевок в лицо.
Десять, девять, восемь, семь…
Вдруг Белоснежка почувствовала, как внутри нее растет что-то красное и горячее. Что-то чужое. Вряд ли это уйдет. Злоба. Гнев. Желание быть бесстрашной. Глаза затуманились. Числа выпали из ее головы, мысли выпали, время и место выпали. Она не могла сказать, как все случилось. Из ее памяти выпал кусок. В исчислении времени зияла черная дыра.
Она сидела в снегу, верхом на Анне-Софии, и изо всех сил била ее по лицу. На пальцах было что-то теплое и темное. Она смутно понимала, что это кровь, и что она течет из носа Анны-Софии. Она скорее догадывалась, чем чувствовала, что Ванесса пытается удрать от нее. Ее локоть вонзился острием в живот Ванессы, и девочка ослабила хватку.
Белоснежка не знала, сколько времени наносила удары. Она смотрела на себя, словно издали, со стороны. На девочку, у которой по щекам и подбородку текли выплаканные слезы и сопли. Руки которой поднимались раз за разом все более обессилено. Это действительно она? Разве эта экспозиции не абсолютно безумна? Анна-София постанывала и закрывала лицо руками. Ванесса держалась за живот и кричала, чтобы она прекратила. Белоснежка вернулась, как будто прыгнула обратно в прежнюю себя, почувствовала мягкое, покорившееся тело Анны-Софии под собой, и в этот момент злость ушла.
Она поднялась. Ноги дрожали. Руки безнадежно висели. Мороз покалывал пальцы. Она вытерла влагу со щек. Анна-София поднялась и села, согнувшись, а Ванесса присела рядом с ней. Они не смотрели Белоснежке в глаза. Белоснежка не смотрела им в глаза. Никто не проронил ни слова. Тишина была красноречивее слов.
Белоснежка отправилась домой дрожащим уставшим шагом. Она не боялась, что девочки будут следить за ней и мстить. Она ничего не боялась, не чувствовала, не думала. На полпути домой она остановилась с краю дороги, и ее вырвало. Удивительно, но гороховый суп выглядел так же, как до того, как его съели.
Дома она сразу же отправилась в туалет, прежде чем родители ее увидели. Из зеркала на нее смотрела девочка, с которой она была не знакома. На щеке кровоподтек. Белоснежка удивленно подняла руку и коснулась щеки. Девочка в зеркале сделала то же самое. Кровь не ее. Это кровь Анны-Софии, которую она стерла с лица рукой. Белоснежка помыла лицо раз, второй, третий, четвертый, такой горячей водой, какую только смогла вытерпеть. Она терла себя мылом до тех пор, пока оно не начало щипать.
Попав вечером в кровать, она сразу же уснула – и спала долго, до самого утра, без снов. Когда запищал будильник на мобильнике, Белоснежка чувствовала себя хуже, чем когда-либо. Хуже, чем когда накануне ее били и толкали.
Белоснежка была уверена, что они так это не оставят. Анна-София и Ванесса разовьют эту тему. Она будет наказана, так или иначе – и официально, и неофициально. Они не останутся неотомщенными.
Прошел день, второй, третий, неделя, месяц. Ничего не произошло. Анна-София и Ванесса просто оставили ее в покое. Конечно, ее изолировали от других одноклассников, и никто добровольно не хотел с ней разговаривать, но никто больше и не бил. Ни одного обзывательства, ни одной эсэмэски с угрозой убить ее.
Все закончилось как об стену.
Постепенно Белоснежка поверила в это. Дышать стало легче. Наступила весна, пришло раннее лето, света стало больше, а школьных дней меньше. Слушая, как другие поют «Летнюю песнь», Белоснежка чувствовала, как что-то черное и тяжелое отпускает ее. Она шла после праздника, сжимая в руках аттестат девятого класса, во всепоглощающий свет, лето, свободу.
Снег засиял желтым цветом. Затем – оранжевым. Через секунду – зеленым. Белоснежка видела огни, слышала грохот. С неба сыпались золотые звезды. Затем родилась гигантская роза, лепестки которой открывались, плавились, испарялись. К лунному свету пронесся единорог. Планеты танцевали друг с другом.
