Морс улыбнулся и поднял голову, внезапно заметив Стрейнджа, стоящего у двери.
– Сам с собой шутишь, Морс?
– А, ерунда, сэр.
– Расскажи! Жизнь достаточно мрачная штука.
– Я просто думал о печени Макса...
– Не слишком приятное зрелище?
– Да уж.
– Трудновато тебе она дается, не так ли? Я хочу сказать – смерть Макса?
– Немного есть.
– Ты был последним, кто его видел?
Стрейндж протянул через стол экземпляр "Таймс", на первой странице которой была маленькая заметка, извещающая читателей, что "кости, найденные в Витхэмском лесу, как достоверно установлено, не принадлежали шведской студентке, чье исчезновение послужило основанием для создания стихотворения и его последующего анализа в нашей газете (см. "Письма", стр. 13)".
– Что-нибудь может здесь нам помочь? – с сомнением спросил Морс, раскрывая газету.
– Остатки выскребают, если хочешь знать мое мнение, – пробурчал Стрейндж.
Морс нашел тринадцатую страницу.
ОТ МИСТЕРА ЭНТОНИ БЬЮЛАХА
Сэр, подобно текстам какой-нибудь древнегреческой любовной лирики, стихотворение о шведской студентке уже настолько заездили к настоящему моменту, что почти нет возможности добавить что-нибудь. Может быть, и поиски уже закончились. Вместе с тем существует один важный (я в этом уверен) аспект стихотворения, который не получил должного внимания. Сопоставление "тигр" и "нагрянет ночь" (строк 9 и и 12) уже, конечно, комментировали, но не в специфическом контексте. По моему мнению, сэр, тигра (кошку) следует интерпретировать, как глядящую на водителя в темноте. И что же это за блестящее изобретение, что ведет припозднившегося водителя через метафорический ночной лес? Кошачий глаз!
Сам я живу довольно далеко от Оксфорда и не могу лично проверить этот тезис. Но, может быть, полиция сочтет эту догадку заслуживающей внимания и поищет участок дороги (в Витхэме и около), где недавно был установлен дорожный знак "кошачий глаз".
Ваш Энтони БЬЮЛАХ.
Фелстед-скул, Эссекс.
– Стоит дать задание Льюису? – задал вопрос Стрейндж, когда Морс прочитал письмо.
– Не сегодня утром, сэр. Если вы помните, он... э-э... в отпуске. – Морс посмотрел на часы. – В данную минуту, вероятно, смотрит из окна на Ютландию.
– Почему же вы не поехали, Морс? Там всякие эти шведские блондинки и...
– Я думаю, что он приобретет неплохой опыт.
– Гм-м.
Некоторое время оба молчали. Затем Стрейндж взял газету и собрался уходить.
– Морс, вы уже составили завещание?
– Вообще-то мне и оставлять нечего.
– А все ваши пластинки?
– Немного устарели, как мне кажется. Сейчас все покупают компакт-диски.
– Возможно, скоро и они устареют.
Морс согласно кивнул. Стрейнджу не было свойственно высказываться столь философски.
Люди становятся сильнее, осознав, что рука помощи, в которой они так нуждаются, есть продолжение их собственного правого плеча.
Сидней Джи. Филлипс
(речь, июль 1953 года)
На протяжении сорока километров на юг от аэропорта Орландо к Стокгольму Льюис наслаждался довольно необычными для него чужеземными пейзажами. Через некоторое время большие сосновые и еловые леса сменились рощицами и полями, затем появились фермы и амбары красного кирпича, но изредка попадались и желтые – деревянные. После них пошли большие дома с крутоскатными крышами, фабрики и новенькие дома в пригородах Стокгольма – все блистало исключительной чистотой. В самом городе, окруженные деревьями, как в лесу, стояли кварталы трех– и четырехэтажных зданий. Наконец он прибыл на центральный вокзал.
Льюис никогда не изучал всерьез иностранных языков в школе, и его пребывание за границей к настоящему моменту ограничивалось только тремя неделями в Австралии, двумя – в Италии и половиной дня в супермаркете Кале. Тот факт, что он без труда смог воспользоваться такси целиком следует отнести на счет великолепного знания английского языка водителем, который вскоре доставил Льюиса в пригород Бромма – конкретно в квартал восьмиэтажных белых домов в Бергсвагене.
Стокгольмская полиция предложила ему одного из своих сотрудников в помощь, но Льюис не воспользовался этим, когда занимался организацией визита. Ему редко выпадала возможность составить самостоятельное суждение в расследовании, а здесь выпал шанс.
Холл дома был отделан розовым гранитом. Имелся и список жильцов:
АНДРЕАСОН 8А
ЭНГСТРОМ 8Б
ФАСТЕН 7А
ОЛССОН 7Б
КРАФТ 6А
ЭРИКССОН 6Б
Шестой этаж!
При виде знакомой фамилии Льюис почувствовал легкое возбуждение, как будто... как будто ему предстояло сделать крупное открытие.
Дверь с табличкой "ЭРИКССОН" открыла женщина средних лет, среднего роста, полная, круглые черные глаза, каштановые волосы.
– Миссис Эрикссон?
– Ирма Эрикссон, – поправила она, пожала ему руку и пригласила войти.
У одной стены маленькой прихожей стоял шкаф, на другой висел коврик-самовяз и большое зеркало. Через открытую дверь справа Льюис мельком увидел прекрасно отделанную кухню, свежую и сверкающую, с медным чайником и старинными тарелками на стенах.
– Сюда, мистер Льюис – Она, улыбнувшись, показала налево и прошла вперед.
На английском она говорила очень хорошо, быстро и употребляя довольно трудные идиомы, хотя намек на иностранный акцент оставался, становясь особенно заметным в коротких гласных (ми-и-истер Льюис).
Вся квартира была безупречно чиста, паркетный пол так сверкал, что Льюис решил было спросить, не снять ли ему обувь, тем более что хозяйка, предложившая ему сесть на низкий диванчик в коричневую полоску, была в одних чулках.
Позднее, когда он пытался описать меблировку комнаты Морсу, он понял, что наибольшее впечатление на него произвела насыщенность гостиной всевозможными предметами: два кофейных столика из тяжелого темного дерева, громадное количество комнатных растений в горшках и горшочках, группы семейных портретов и фотографии, рассеянные по всем стенам, десятки подсвечников, громадный телевизор, масса подушек, вазы с цветами, несколько статуэток лошадей, два распятия и серия гравюр Карла Ларссона (как Льюис узнал впоследствии) над камином из красного кирпича. Но, несмотря на все эти вещи, комната казалась светлой и просторной, тонкие занавески были полностью раздвинуты на окне, выходящем на юг.
Разговор оказался непринужденным и интересным (для Льюиса). Он узнал кое-что о типичных домах шведского среднего класса, узнал, как и почему Эрикссоны перебрались из Упсалы в Бергсваген почти через год после того... после того, как Карин, ну, когда все это случилось. Пока Льюис кратко излагал ей заявление, которое она сделала год назад, Ирма Эрикссон внимательно за ним наблюдала (он это заметил), согласно кивая в отдельных местах, в других же – печально опуская взгляд на восточный коврик у себя под ногами. Да, все так и было. Нет, ничего добавить не могу. С того дня до этого никаких новостей о ее дочери не было. Сначала, призналась она, теплилась надежда, и она надеялась, и не могла заставить себя поверить, что Карин мертва. Но постепенно обстоятельства заставили ее прийти к такому выводу. Пожалуй, так даже лучше – принять неизбежную реальность: Карин убита. Она благодарна – а как же иначе? – за недавние усилия английской полиции, вновь открывшей дело – снова! – и, конечно, она следила за ним по вырезкам из английских газет, которые регулярно присылает ей приятельница из Англии.
– Можно, я приготовлю вам кофе? И чу-у-уточку шведского шнапса, ладно?
Когда она вышла на кухню, Льюис поверить не мог, что это он, сам, сказал "да" на первое предложение и "да" на второе. Сколько раз за свою полицейскую карьеру он молился, чтобы Морс оказался рядом и помог ему, но только не сейчас. Он встал и медленно обошел комнату, внимательно разглядывая фотографии, особенно долго задержался перед снимком трех молодых леди в шведских национальных костюмах, стоящих рука об руку. Он даже снял ее со стены, чтобы получше разглядеть.
– А, я вижу, вы уже нашли моих трех красавиц дочерей.
Она передвигалась бесшумно и незаметно оказалась рядом с ним, все еще в одних чулках, на пять-шесть дюймов ниже шестифутового сержанта. Он почувствовал сладкий запах летней свежести, исходивший от нее, и непривычный для него тик в жилочке правого виска.
– Катарина, Карин, Кристина, – она показывала на каждую по очереди. – Каждая выглядит лучше, чем их мамочка, разве нет?
Льюис не стал комментировать ее слова. Он по-прежнему держал в руке фотографию в рамке. Все трое были удивительно похожи друг на друга: каждая с длинными золотыми волосами, лица, четко очерченные, с высокими выступающими скулами.
– Вы говорите, это Карин – в центре? – Льюис снова стал всматриваться в лицо на фотографии, на ту дочь, которая казалась чуть серьезнее своих сестер.
