– Катарина, Карин, Кристина, – она показывала на каждую по очереди. – Каждая выглядит лучше, чем их мамочка, разве нет?
Льюис не стал комментировать ее слова. Он по-прежнему держал в руке фотографию в рамке. Все трое были удивительно похожи друг на друга: каждая с длинными золотыми волосами, лица, четко очерченные, с высокими выступающими скулами.
– Вы говорите, это Карин – в центре? – Льюис снова стал всматриваться в лицо на фотографии, на ту дочь, которая казалась чуть серьезнее своих сестер.
Мать кивнула. Затем неожиданно взяла фотографию из рук Льюиса и повесила на место – без каких-либо объяснений своего довольно резкого жеста.
– Чем могу я еще помочь вам? – Она села, скрестив ноги, в кресло напротив, опрокинула в рот шнапс из маленького квадратного стаканчика и только затем прихлебнула горячий крепкий кофе.
И Льюис начал задавать ей вопросы, много вопросов. Вскоре перед ним возник очень четкий портрет дочери, о которой столь нежно говорила ее мать.
Карин выросла довольно умной девушкой, хотя подчас и несколько ленивой. В восемнадцать лет она окончила среднюю школу в Упсале с неплохими перспективами на будущее: привлекательная, очень хорошие успехи в плавании и в теннисе, несколько почетных знаков и дипломов от различных школьных обществ и групп дополнительной подготовки – наблюдение за птицами, ориентирование на местности, скалолазание, дзюдо, вышивание и любительское музицирование. Сразу после того как она окончила школу, муж Ирмы, Стеффан Эрикссон, встретил во время деловой поездки в Норвегию сексапильную брюнетку и был таков. Она выпрямилась в кресле и мягко улыбнулась Льюису:
– Еще шнапса?
– Почему бы и нет? – согласился Льюис.
Катарина (продолжила рассказ Ирма Эрикссон), самая старшая из дочерей (почему не просто "старшая" теперь?), замужем и работает в Европейской комиссии в Страсбурге переводчицей, самая младшая (просто младшая) дочь Кристина – ей всего восемнадцать – последний год учится в школе, изучает социальные науки. Она живет дома, здесь в квартире, и если Льюис хочет с ней встретиться?.. Мистер Льюис остановился в Стокгольме?
Снова в правом виске появился противный тик, и Льюис перевел разговор на Карин.
Какова была Карин как личность? Мать предполагала, что ее можно было бы назвать "независимой" – да, прежде всего независимой. Лето, за год до поездки в Англию, она провела в кибуце около Тель-Авива. Еще годом раньше присоединилась к группе энтузиастов – защитников окружающей среды, работающих в Арктике. Но она никогда не была (здесь Ирма Эрикссон впервые не смогла легко справиться с английским) "легкой" девушкой. Нет! Это не то слово! Она никогда не была девушкой, которая легко согласится лечь в постель, вы понимаете?..
– Была она... как вы думаете, она была девственницей, миссис Эрикссон?
– "Ирма", пожалуйста!
– Насколько вы знаете... Ирма?
– Я не уверена. Помимо неприятности в Израиле... Но если она и была близка с кем-либо, то это было с человеком, который ей нравился. Вы понимаете, что я хочу сказать?
– Она занималась наблюдениями за птицами, вы так сказали? – Льюис терял нить разговора (или нет?).
– О да! Никогда она не шла на прогулку или на каникулы без бинокля (снова языковая неправильность).
Осталась только одна вещь, которую просил подтвердить Морс: как получают такие молодые леди, как Карин, паспорт и разрешение на работу?
С этим проблем не бывает. Впервые Льюису показалось, что он видит подлинное горе в печальных глазах, когда она объяснила, что Швеция не входит в Европейский союз, что всем шведским подданным надо запрашивать разрешение на работу в Великобритании, если они собираются остаться там на какое-нибудь время. Даже для временной полуофициальной работы благоразумнее оформить его. Но Карин не запрашивала разрешения на работу, она собиралась пробыть в Англии только три недели, а для этого ей вполне достаточно было шведского паспорта, выписанного на десять лет.
Льюис внезапно заметил, что если женщина и флиртовала с ним до этого момента, то сейчас ситуация изменилась.
– Паспорт Карин у вас? – спокойно продолжала она.
Льюис кивнул, но слегка нахмурился, что заставило ее дать быстрое объяснение:
– Понимаете, я полагаю, мы надеялись, что она могла бы – если бы была еще жива – она могла сделать запрос на новый паспорт – если она потеряла его. Вы понимаете?..
Льюис снова кивнул.
– А она не подавала заявления, не так ли, мистер Льюис? Так! – Она резко встала и сунула ноги в черные туфли на низком каблуке. – Так!
– Боюсь, я не могу сообщить вам ничего утешительного – не могу, – вздохнул Льюис, поднимаясь вслед за ней.
– Все в порядке. Я знала об этом с самого начала. Я только...
– Я знаю. Спасибо. Вы очень помогли нам. Еще только одно – мог бы я одолжить у вас фотографию трех ваших дочерей?..
* * *
Когда они уже стояли в прихожей, Льюис отважился на подлинный комплимент.
– Вы знаете, я всегда завидовал таким людям, как вы, миссис... Ирма... вы знаете, людям, которые легко говорят на иностранных языках.
– Мы начинаем учить английский очень рано. В четвертом классе – в десять лет. Сама я начала его учить с двенадцати, но мои дочери – уже с десяти.
Они пожали друг другу руки, и Льюис спустился на первый этаж, постоял несколько минут около игровой площадки, окруженной низкой оградой из темно-коричневых деревянных планок, – купить картофельных чипсов было негде. Стоял полдень великолепного летнего дня с безоблачным синим небом и ярким желтым солнцем – все цвета флага на рюкзаке, найденном в Бегброке, Оксфордшир.
Ирма Эрикссон внимательно смотрела на него с высокого балкона. Как только он исчез, смешавшись с толпой на улице, она вернулась в квартиру и прошла в дальнюю спальню. Последующий разговор происходил на шведском языке.
– Он умен?
– Не очень. Хотя очень мил – очень.
– Ты его позвала с собой в постель?
– Могла бы, если бы тебя здесь не было.
– Как ты думаешь, он подозревает о чем-нибудь?
– Нет.
– Ты рада, что он ушел?
Ирма Эрикссон кивнула.
– Хочешь, я сделаю тебе кофе?
– Пожалуйста!
Когда мать вышла из комнаты, молодая женщина посмотрела на себя в большое зеркало, висевшее в затемненной комнате, и решила, что выглядит уставшей из-за темных кругов под глазами. Тем не менее, если бы Льюис увидел ее, на него произвела бы впечатление ее бледная элегантная красота. Он был бы также поражен ее сходством со студенткой, чьи вещи были найдены в Бегброке, Оксфордшир.
В мире, в котором долг и самодисциплина проиграли битву гедонизму и самоудовлетворению, остается только закрыть глаза и плыть по течению. Все кончится счастливо, по крайней мере, в воображении.
Эдвина Карри.
«Обсервер» 23 февраля 1992 года
Алан Хардиндж оказался первым по двум разделам экзамена по естественным наукам, который в Кембридже состоял из трех разделов; был оставлен в университете в докторантуре и получил степень доктора философии; потом его послали на двухгодичную исследовательскую стажировку в Гарвард; затем в 1970 году он прошел по конкурсу на преподавательскую должность "в другом месте". Через год он встретил библиотекаршу в Бодлейне и после шестимесячного ухаживания женился на ней. Они воспитывали двоих детей, обе дочери; одна сейчас в Дархэме слушает второй курс психологии, другая – мертва, убита девятнадцать дней назад, когда она съезжала с Камморского холма к Оксфорду на велосипеде.
Нет, он не был сильно удивлен, когда утром во вторник, 21 июля, ему позвонил главный инспектор Морс и попросил о встрече, тут же назначенной на 14.00 того же самого дня в квартире Хардинджа, окна которой выходили на фасад Лонсдейлского колледжа.
– Ваша жена что-нибудь знает о ваших интересах, связанных с виллой "Секхэм"?
– Ничего. Абсолютно ничего. Поэтому, пожалуйста, нельзя ли нам избавить Линн – мою жену – от всего этого? Она в ужасном состоянии, нервы – Бог знает что...
Доктор Хардиндж говорил отрывисто и нервно, отделяя фразу от фразы короткими паузами. Это был мужчина маленького роста с полуседыми волосами, одетый в темный костюм, несмотря на разгар лета; его коллеги ходили по центральной улице в футболках и тренировочных брюках.
– Точно обещать этого я, конечно, не могу...
– Как вы не понимаете? Я сделаю все – все что угодно, – только бы оградить Линн. Знаю, это похоже на слабость – это и есть слабость – я знаю – все то, о чем мы говорим, но это правда. – Голова Хардинджа выглядывала из согбенных плеч, как у черепахи, произносящей речь.
– Знаете этого человека? – Морс передал ему одну из фотографий, сделанных в садике виллы "Секхэм".
Хардиндж вынул из футляра очки со стеклами полумесяцем, но они ему, кажется, не требовались. Секунду или две поглядев на фотографию, он вернул ее.
