Лариса пригласила их в чисто отмытую кухню, сняла перчатки, привела себя в порядок и поставила на плиту чайник.
– Сейчас заварю чаю… Не скрою, неприятно ходить по улицам и пугать людей, мысленно похоронивших меня, но что тут поделаешь? Вот и сегодня Алису чуть до инфаркта не довела…
– Ты была в пансионате, – застонал Горный. – Так я и знал… И чего потащилась туда? Хотела, чтобы тебя узнали и добили? Разве ты не понимала, что рискуешь жизнью?
– Зинченко застрелился, – ответила ему на это Лариса таким тоном, словно сама пристрелила его, тем самым поставив точку в этом деле. – Так что теперь я могу спать спокойно. А перед этим он признался во всем – и письменно и устно… Дело в том, что четыре года назад он убил двух людей – свою любовницу и ее мужа, которые якобы собирались ограбить и убить его в лесу, на станции Солнечная… Это под Москвой. Он четыре года жил в страхе, молчал, разумеется, и хотя его никто не искал, но он-то знал, кто настоящий убийца, и ждал наказания. Страдал, переживал, не зная, кому излить душу… Время от времени его посещали видения, к нему приходили его жертвы, разговаривали с ним… Он оглушал себя алкоголем, но редко, поэтому никто и не подозревал, в какой душевной темноте он жил все эти годы, как мучился.
– Нашел, кому излить свою черную душу, сукин сын… – с чувством сказал Горный, обнимая Ларису.
– Да, он пришел ко мне той ночью совершенно пьяный. – Лариса разлила чай и поставила на стол сахарницу и стеклянную вазочку-пчелку с медом. – Пейте чай, пока горячий, а я вам буду рассказывать… Я знала Зинченко, он и раньше приезжал в пансионат. Тихий и скромный господин. Мне о нем еще Катя рассказывала, ему очень нравилось, когда она делала ему маникюр, массаж… Сам он москвич, семейный человек, заместитель управляющего банком. Такие вот тихие и мирные клиенты – счастье для Алисы… Конечно, я удивилась, что он заявился ко мне так поздно, да к тому же еще и пьяный. Ведь, по словам Алисы, за ним такое не водилось. А тут напился, и его словно прорвало… Он все говорил и говорил и не мог уже остановиться… Его любовницу звали Валентиной… – И Лариса вкратце рассказала Игорю и Мише о событиях той ночи. – И вот, когда он уходил от меня, выпотрошенный, измученный и, как мне показалось, протрезвевший от сознания того, что он сделал (ведь он признался мне в двойном убийстве!), мы вдруг посмотрели друг другу в глаза, и я сразу поняла, что он уже тысячу раз успел пожалеть о том, что пришел ко мне, и что он, человек, который больше всего на свете боится быть разоблаченным, теперь не оставит меня в живых. Поэтому-то я и сбежала в то утро… Но согласитесь, что всего этого могло и не случиться, не будь его болезнь так запущена… И кто бы мне поверил, что мне угрожает реальная опасность? Алиса? Нет, это исключено. Поэтому я даже и не пыталась ей ничего рассказать. Ты, Миша? Ты бы посмеялся, в лучшем случае, а в худшем, вернулся бы со мной в пансионат, попытался бы встретиться с Зинченко, наорал бы на него, стал угрожать или вообще… вызвал милицию… Алиса бы мне этого никогда не простила. Она всегда пеклась о своей репутации и спокойствии гостей и не позволила бы устроить скандал, это все знают… Да и не могла я так поступить с ней, ведь она для меня так много сделала, я ей так обязана… Тем более что Зинченко все равно бы все отрицал. И действительно был бы скандал. У Алисы точно были бы неприятности, ведь в пансионат вложены деньги очень влиятельных чиновников… Пойми, я интуитивно чувствовала, что меня могут убить, но у меня не было никаких серьезных доказательств. Просто я немного разбираюсь в людях… А вот Катя… Зинченко, судя по всему, выйдя из моей комнаты, наткнулся на нее, на Катю, которая, скорее всего, подслушивала под дверью. Она постоянно провоцировала меня, хотела, чтобы и у меня появился любовник, чтобы мы были, так сказать, на равных, ей стало бы куда комфортнее общаться со мной, зная, что и я такая же, как и она… К тому же она мне никогда до конца не верила, что у меня никого нет, считала, что я просто скрываю свои любовные связи. В ту ночь она была в своей комнате одна, видимо, готовилась ко сну, и вдруг услышала стук в свою дверь… Это Зинченко ошибся дверью. Я сама слышала, как она сказала ему, что моя дверь – следующая… Ей стало не до сна. Разбираемая любопытством, она, вероятно, сначала попыталась подслушать, что происходит в моей комнате, через стенку, приложив к ней ухо, но слов было не различить. Тогда она и выскользнула из своей комнаты, чтобы послушать под дверью. Но, когда вместо слов и звуков любви или ожидаемого скрипа кровати услышала нечто такое, от чего повеяло опасностью, ей было уже не до развлечений.
– Да, так оно и было, – кивнул головой Шубин, – она быстренько на всякий случай сочинила себе алиби… Так и появилась на свет история про охранника, с которым она провела ночь в медицинском кабинете…
– Судя по всему, она все-таки не видела лица человека, который был в моей комнате, иначе не допустила бы, чтобы они встретились нос к носу на аллее, где он ее подстерег и убил… Не понимаю, как можно было быть такой неосторожной, тем более что она уже знала о моей смерти… Ей же не составляло никакого труда сопоставить подслушанный ею разговор с моим убийством… Может, она подумала на кого-то другого? С Зинченко у нее были прекрасные отношения, он хорошо платил ей за массаж и прочее… Ей бы бежать куда глаза глядят, как это сделала я… Не прочувствовала, значит, опасности. А вот Зинченко точно знал, с кем он столкнулся, когда выходил от меня, и понял, что наш разговор был подслушан, поэтому и убил ее как второго свидетеля. Для собственного спокойствия… Но не думаю, что этим бы все и ограничилось… Я даже знаю, вернее, чувствую, кто должен был стать его следующей жертвой…
– Алиса? – догадался Шубин.
– Конечно. Ей же все обо всем докладывают…
– Да, здесь и я виноват… – вмешался Шубин. – Надо было делать все, что связано с экспертизой, официально, как положено, а не заниматься самодеятельностью, привозить туда Нору… Еще я предполагаю, что сама Алиса где-то грубо сработала, пытаясь взять отпечатки пальцев у кого-то из своих гостей… Она слишком сильно нервничала…
– Да, она нервничала, поэтому я не могла ее не предупредить сегодня утром… Ведь, когда я покидала его комнату, он был еще жив и все так же опасен…
– Как вам удалось заставить его сознаться в убийствах?
– Я вам уже все рассказала… Я пришла к нему как психолог, явившийся с того света, и убедила его записать все свои признания… Одним призраком в его помутневшем сознании больше, одним меньше… Да и какая разница, что я ему говорила и внушала, если результат в кармане? Поймите, он убил двух моих подруг, но прежде собирался убить меня… Я должна была довести свою работу до конца, и я ее довела…
– Вы спровоцировали Зинченко… довели до самоубийства… – заметил Шубин.
– Он сам шел к этому. Думаю, это стало для него избавлением. Но вы правы, не мне судить кого бы то ни было.
– Надеюсь, он застрелил себя сам?
– В этом можете не сомневаться.
– А где были в это время вы?
– Говорю же, меня уже не было в комнате. Я была у Алисы. Выстрел прогремел в пять часов утра, я еще обратила на это ее внимание…
– Она что, не спала в это время?
– Спала. Я вышла от Зинченко с диктофоном, оставив его один на один со своими мыслями, призраками жертв, мучившими его все эти четыре года, и кучей исписанных листков, добежала до двери Алисы и принялась стучать… Не скрою, я боялась, что Зинченко побежит за мной, я хотела спрятаться, а заодно и предупредить Алису, чтобы она вызвала милицию…
– Вы не боялись, что ее хватит удар?
– Боялась. Через дверь я предупредила ее, что это я, что жива, что вместо меня убили мою подругу, чтобы она не боялась… Конечно, она испытала шок, услышав мой голос, но тем не менее все-таки открыла дверь. На ней была ночная рубашка… Глаза – как блюдца! Сначала, как и положено, она шарахнулась от меня, а потом, сильно так схватив за руку, чтобы убедиться в том, что я – живая, теплая, кинулась меня обнимать… Ее всю колотило, так она нервничала. И в это самое время раздался звук выстрела. Я так и сказала ей: посмотри на часы, запомни время, быть может, нам с тобой понадобится алиби… Конечно, мне пришлось ей все рассказать… Она до последнего не верила, что речь идет о таком, как она выразилась, «безобидном» человеке, как Зинченко. И только после того, как мы поднялись с ней к нему (а возле его комнаты уже стояло несколько человек, разбуженных выстрелом), открыли дверь и увидели его лежащим на ковре возле письменного стола, мертвого, в луже крови и с пистолетом в руке, она поверила мне… Так что мы обнаружили труп в присутствии свидетелей…
– А как отреагировали эти свидетели на ваше появление?
– Я сказала им как есть, что произошла ошибка: в моей квартире проживала моя подруга и что убили ее… Думаю, что еще долгое время я своим появлением буду приводить в ужас всех тех, кто думал, будто меня убили. Но что поделать? Все равно лучше оставаться живой, не так ли?
