— Прошу прощения, мисс Фелл. — Он вошел и закрыл за собой дверь. — Полагаю, об этой деревне вы знаете почти все. Можете сказать мне, у кого в доме есть бренди?
— Бренди? — удивленно переспросила мисс Софи. — Думаю, у нас есть немного.
— У миссис Буш, — быстро подсказала Дженис. — Ее тетя, которая живет с ними, прикована к постели, и они держат бренди на случай, если у нее начнется спазм.
— Кто-нибудь заболел? — недоуменно спросила мисс Софи.
— Не заболел, А умер! — сердито отозвался Лэм. Он вышел и не то чтобы захлопнул дверь, но закрыл ее более громко, чем требовалось.
Мисс Софи широко открыла глаза.
— Зачем ему понадобилось бренди? — осведомилась она.
Фредерик Буш стоял, глядя с высоты своего роста на двух полицейских офицеров из Лондона, которые вызвали его для допроса. Получив предложение сесть, он повиновался, сохраняя прямую осанку и привычное выражение мрачного достоинства. Буш снял шапку и держал ее в руке, которая лежала на его правом колене.
Лэм внимательно смотрел на него.
— Спасибо, что пришли, мистер Буш. Мы проверяем события, происшедшие во вторник вечером, и я думаю, вы сумеете нам помочь. — Он протянул через стол лист бумаги. — Это текст вашего заявления на дознании. Просмотрите его и скажите, все ли здесь верно.
Буш взял бумагу и положил ее на левое колено. Потом он опустил шапку на пол, достал из внутреннего кармана футляр для очков, открыл его, надел очки, не спеша прочитал текст и положил бумагу на стол.
Лэм наблюдал за ним.
— Здесь все правильно?
Буш сиял очки, спрятал их в футляр и вернул его в карман.
— Да, — ответил он.
Сержант Эбботт, записав это слово, подумал, что беседа походит на фильм, демонстрируемый с замедленной скоростью. При допросе мистера Буша стенография была излишней.
— У вас есть, что добавить к этому заявлению? — продолжал Лэм.
— Нет, — после небольшой паузы сказал Буш.
— Вы в этом уверены?
— Да.
— Кажется, мистер Буш, у вас в привычке каждый вечер обходить церковь и кладбище?
— Да, — столь же лаконично ответил Буш.
— В котором часу?
«На сей раз ответ будет другим, — подумал Фрэнк Эбботт. — Я уже устал записывать слово „да“.
— В десять, — тем же тоном произнес Буш.
— Вы совершали этот обход во вторник вечером?
— Да.
— Тогда почему вы не сказали это на дознании?
— Меня не спрашивали.
— А вам не пришло в голову самому об этом заявить?
— Нет.
— Значит, вы отвечали только на то, о чем вас спрашивали. Если бы вас об этом спросили, вы бы сказали, что совершили обход?
— Да.
«Опять го же самое», — с тоской подумал Фрэнк. Он пытался придумать вопрос, на который нельзя ответить простым утверждением.
— Вернемся к обходу во вторник вечером, — сказал Лэм. — Когда вы его начали?
— Немного раньше обычного.
— Почему?
— Я не связан временем и делаю обход, когда мне удобно.
— А почему во вторник вам было удобно начать его раньше?
На сей раз последовала солидная пауза.
— Не знаю. Не все поступки можно объяснить.
— Насколько раньше вы начали обход?
— Точно не помню. Возможно, минут на десять.
— Вы слышали выстрел?
— Нет.
— И вы вышли раньше не потому, что услышали его?
— Нет.
Лэм устремил на него пристальный взгляд. Меланхолическое спокойствие никуда не делось. Буш поднял шапку и снова положил ее на колено. Но теперь он держал ее так крепко, что костяшки его пальцев побелели.
— Итак, вы отправились в обход, — продолжал Лэм. — Расскажите, куда вы ходили и что делали. Только не опускайте ничего, потому что вас об этом не спрашивали, — мне нужен подробный отчет.
Буш не спеша сунул руку в карман, достал оттуда красный носовой платок, высморкался и положил платок на место. Последующие слова звучали столь же неторопливо.
— Я вышел из дому на улицу, направился к воротам кладбища и вошел туда.
— Это были ворота, выходящие на деревенскую улицу.
— Да. Потом двинулся по дорожке направо, обошел вокруг церкви и вышел через те же ворота.
— Вы видели кого-нибудь?
— Нет.
— И это все?
— Я вошел, сделал обход, вышел и никого не видел.
— Вам больше нечего добавить?
— Нет.
Внезапно Лэм склонился вперед и протянул руку через стол.
— Вы никого не видели, Буш, зато вас видели два человека — парень и девушка, сидевшие под деревом у ограды пасторского дома. Что вы на это скажете?
Костяшки пальцев, сжимавших шапку, побелели, как мел, но меланхоличное лицо оставалось спокойным.
— Не знаю, что они видели. Я совершал свой обход.
— Они видели, как вы вышли из церкви.
— Они могли видеть меня, спускающимся с крыльца.
— Нет, они видели, как вы вышли через дверь и заперли ее за собой.
— Я совершал обход, — повторил Буш после паузы.
— И ваш обход приводит вас в церковь?
— Иногда.
— А во вторник вечером?
— Не помню.
Лэм опустил руку и сел.
— Вам лучше говорить начистоту, Буш. Если вы заходили в церковь, то знали о смерти мистера Харша за два с половиной часа до того, как пришли туда с мисс Мид и обнаружили тело. Вы отлично понимаете, что это требует объяснений. Если вы невиновны, то дадите их нам, А если виновны, то имеете право молчать и получить предупреждение, что каждое ваше слово может быть зафиксировано и использовано против вас. Итак, вы собираетесь говорить?
На сей раз пауза затянулась.
— Пожалуй, — наконец отозвался Буш.
Лэм кивнул.
— Отлично! Итак, вы вошли в церковь…
— Да, вошел во время обхода. Пастор часто оставляет окна открытыми.
— Вы видели тело мистера Харша?
— Да, видел.
— Расскажите обо всем, что вы делали с тех пор, как вошли в церковь.
Буш почесал подбородок свободной рукой.
— Когда я повернул за угол, откуда виден орган, то обнаружил, что занавес отодвинут и мистер Харш лежал возле табурета.
— Свет в церкви горел?
— Только лампа, которую он использовал для игры. Пистолет лежал рядом с ним. Когда я увидел, что он мертв, то не знал, что мне делать. Я ничем не мог ему помочь, поэтому решил позаботиться о себе. Мне казалось, что будет лучше, если тело обнаружу не я один, да еще в такое позднее время. Его наверняка хватятся дома и пойдут искать — что и сделала мисс Дженис. Я не хотел иметь дело с полицией.
— Продолжайте.
Буш немного подумал.
— Я не прикасался к нему, так как знал, что этого нельзя, только убрал его ключ с табурета.
— С табурета? — воскликнул Лэм.
— Мистер Харш положил его туда. Он всегда отпирал дверь, входил в церковь с ключом в руке и клал его рядом с собой на табурет. Как-то я сказал ему: «Когда-нибудь вы потеряете ключ, мистер Харш». Он покачал головой и спрятал ключ в жилетный карман. Поэтому, когда я увидел ключ на табурете, то сделал то же самое — положил ему в карман.
— Тогда почему на нем не было ваших отпечатков пальцев? — осведомился Лэм.
Буш выглядел слегка удивленным.
— Я держал его через носовой платок.
— С какой целью?
— Мне показалось, так будет лучше.
— Почему? — Слово прозвучало, как пистолетный выстрел.
Буш вновь поднес руку к подбородку.
— Я не хотел оставлять свои отпечатки.
— Вы об этом подумали?
— Мне пришло это в голову. — Он опустил руку.
— Ладно, продолжайте, — сказал Лэм. — Что вы сделали потом?
— Выключил свет, вышел, запер за собой дверь и обошел вокруг церкви, как я и говорил.
— Сколько тогда было времени?
— Часы били десять, когда я подходил к воротам.
— Церковная дверь была заперта, когда вы подошли к ней? — Взгляд старшего инспектора стал напряженным.
— Нет. Мистер Харш не запирал ее, когда светила луна.
«С нашим делом против Мадока придется распрощаться!» — подумал Эбботт, записывая ответ.
Лэм склонился вперед на стуле.
— Вам следовало сообщить об этом раньше. Держа язык за зубами, вы навлекли подозрение на других. Когда вы в последний раз видели Эзру Пинкотта?
— Вчера вечером в «Быке», — подумав, ответил Буш.
— Вы вышли оттуда вместе?
— Нет.
— В котором часу вы ушли из «Быка»?
— Без семи минут десять.
— И что вы сделали?
— Отправился в свой обход.
— Вы заходили в церковь?
— Да.
— И не брали с собой Эзру?
Впервые Буш выглядел обеспокоенным.
— Чего ради мне это делать?
— Вы знали, что он хвастался, будто знает что-то о смерти мистера Харша и это набьет его карманы деньгами?
— Все это знали. Он во весь голос распространялся об этом в «Быке».
Следующий вопрос прозвучал очень резко.
— Вы держите у себя дома бренди?
Буш слегка нахмурился.
— В этом нет ничего дурного. Тетя миссис Буш употребляет его, когда у нее спазмы.
— Так мне и сказали. Вы давали Эзре бренди прошлой ночью?
Буш перестал хмуриться, и его губы расплылись в улыбке.
