Морок… странное состояние какое-то…
Там…
Совсем рядом…
Лишь руку протянуть и…
Пахнет влажным мхом, розами… Если раздвинуть вон те нависшие ветки… ветки мирта, то вилла отлично видна…
Если она сделает еще шаг, то умрет.
Это существо, что смотрит теперь прямо на нее, а до этого смотрело в сторону виллы… оно знает… оно чует и кровь…и плоть…
А вон окно на первом этаже…
Окно раскрыто, забраться в комнату не составит никакого труда.
Белому павлину только что сломали шею. Вырвали зоб и сожрали печень. Птица еще теплая, ее потрошили живой.
Это что? Кровь?
В детской такой кавардак…
Тут славно порезвились, попировали…
Но добычу унесли с собой…
Три прыжка… мокрая трава… на четвереньках, как волк…
Еще три прыжка и…
– И все эти ужасные события на вилле Геката были проиллюстрированы петербургским художником Юлиусом фон Клевером, автором знаменитой картины «Лесной царь», в конце девятнадцатого века. Фон Клевер сосредоточился именно на легенде, а не на реальном происшествии на вилле, с детоубийством и убийством молодого кузена из корысти, в котором были повинны супруги Кхевенхюллер…
Сергей Мещерский рассказывал ей все это, завороженно глядя на четыре жутких полотна. И Катя не могла оторвать от них взор свой.
Тварь на четвертой картине…
Пейзаж с чудовищем…
Это не чудовище, это человек. Лицо как у демона.
Нарисованное создание смотрело прямо на Катю.
Луна на заднем плане над виллой Геката светила так ярко и прямо в глаз.
Точно соринка попала или вас укололи…
– Кать, да ты слушаешь меня?
– Что?
Катя с трудом оторвала свой взор от картин, еле освещенных тусклыми бра.
И уставилась на свои грязные босые ноги.
Тельце истерзанного ребенка, перекушенное пополам нарисованными челюстями… нарисованными клыками…
Хруст костей…
Катя отвернулась и пошла прочь из галереи.
Этот момент она тоже плохо помнила.
Она не падала в обморок, просто забылась, а затем как-то тупо очнулась.
Мещерский стоял рядом – белые двери галереи за его спиной.
– Кать, ты что?
– Голова закружилась, – сказала она и оперлась на его руку.
В этот момент он снова насторожился.
– Кто-то сюда идет.
Маленькая фигурка вышмыгнула из-за угла коридора. Катя увидела рыжего мальчика. Это был Миша Касаткин. Узрев Мещерского, он остановился, хотел повернуть назад.
– Миша! – окликнул его Мещерский.
Мальчишка весь сжался в комок. Он явно испугался.
– Мальчик… Миша, да? – Катя потихоньку приходила в себя. – А ты что тут? Так поздно?
– Меня мама за полотенцами послала, – сказал Миша. – Я уже спать ложился, а тут крики. Он утонул, да? Гарик? Это вы его вытащили, тетя?
– Нет, не я, вот он, – Катя кивнула на Мещерского.
Миша посмотрел на него с подозрением.
– Он за шлюхой голой подглядывал вчера, – сообщил он. – Тетя, а вы из полиции?
– Да, я из полиции.
Глаза Миши наполнились слезами.
– Что же это все? – спросил он испуганно. – Я боюсь. Мама тоже боится. Мы тут жили, все хорошо. Я хотел на каникулах еще лучше ездить научиться – у соседей пони, конюшни. Я хотел… А они вдруг явились все. Пьяные. Мелкого нашего прикончить кто-то захотел. Он же маленький! И Свету убили. Я боюсь, мне страшно очень.
– Ты с Аяксом дружил? – спросила Катя.
– Он мелкий, маленький еще, – повторил Миша. – Такой глупый. Я его не обижал. Он мелкота, я сам таким был когда-то, мама говорит. А он повторял все за всеми.
– Как это повторял?
– Ну, что увидит, сразу комменты выдает – кто чего сделал, кто куда пошел. – Миша вытер нос рукавом серой толстовки.
Дядя грустный смотрит в окно, а дедушка Спартак таскает коробки…
Мещерский вспомнил слова маленького Аякса. Малыш и тогда, в первую их встречу, комментировал действия взрослых. Его голосок звенел, словно комариный.
Мещерский стиснул зубы.
Он умирает…
Вот что было в sms, полученном Гариком. И он решил покончить с собой.
Неужели это угрызения совести? Раскаяние убийцы?
– А ты когда Аякса видел? Что он делал? – спросила Катя.
– Я к нему вечером заглянул – меня мама попросила его проведать, потому что нянька Света от нас ушла. Я пришел, а он с Феликсом. Он ему книжку читал, сказку.
– Сказку про что? – спросила Катя.
– Про Белоснежку, про гномов. – Миша грустно усмехнулся. – Маленькому как раз. А потом Вера пришла, молока принесла для него. А я молоко на фиг не выношу. И я пошел с ней на кухню за яблочным соком. Утром вдруг все так закричали… Так страшно было. А сейчас еще хуже. Няню Свету убили, Гарик чуть не утонул. Эти все, – Миша покосился на Мещерского, – как вурдалаки. Чего они сюда приехали, пьяные морды?
Катя отметила, что двенадцатилетний мальчик, описывая клиентов клуба «ТЗ», в выражениях не стесняется. Но что она могла сказать ему о Сережке Мещерском? Этот дядя хороший, он тебя не обидит, если что… если что? Опасность, угроза жизни – прямо к нему, он защитит.
Все это такой абсурд! Мальчик ей не поверит. Он до смерти напуган. И что за история с «голой шлюхой»?
– Это ты был сейчас в галерее? – внезапно спросил Мишу Мещерский.
– На фиг мне ваша галерея! Меня мама за полотенцами посылала для Гарика.
– А я думал, это ты смотришь те картины с монстром. Еще удивился, как это ты не боишься. Ночью, в темноте… картины не самые веселые.
– Я их сто раз видел, – сказал Миша. – Чего их бояться, монстров нарисованных? Мама говорит – бойся живых. Будь осторожен. По дому один не бегай. На конюшню не ходи, на пляж не ходи, в рощу тоже. В разговоры ни с кем не вступай, сиди у себя. Это летом-то?
– Хочешь, мы проводим тебя до твоей комнаты? – спросила Катя.
– Что я, совсем, что ли, уже? – возмутился Миша. – Это наш дом. То есть Феликса… Но все равно, мы тут живем.
Он направился к лестнице, оглядываясь на них. Побежал по ступенькам наверх.
– Сереж, тебе надо все мокрое снять, – обратилась Катя к Мещерскому. – И принять горячий душ. Идем.
Но дойти до его комнаты она не сумела. Голова что-то снова закружилась и…
И тут перед ней, перед ними, как фантом, возникла Юлия Смола.
– Мне надо срочно поговорить с вашим начальником, – сказала она. – Это важно.
Мещерский отправился к себе один. А Катя повела Юлию к полковнику Гущину.
О «Пейзаже с чудовищем» она больше не думала.
Но порой ей мерещилось, что она все еще смотрит в то открытое настежь окно.
Второе по счету полотно фон Клевера.
И за окном – в доме… на вилле Геката – непроглядная тьма.
– Вы его допрашивали, да? – встревоженно спросила Юлия Смола, едва Катя подвела ее к полковнику Гущину, обсуждавшему в пустом вестибюле с оперативниками ситуацию с неудавшимся суицидом. – Допрашивали Гарика? И после этого он… вот так решил, да? Что вы наделали!
– Мы делаем то, что предписывает закон, – ответил ей Гущин. – Здесь произошло покушение на убийство трехлетнего ребенка, и женщину убили. Мы ведем расследование.
– Но Гарик ни при чем! – пылко воскликнула Юлия. – Я знаю, я уверена. Он… да вы не знаете его так, как я!
– А вы его хорошо знаете? – спросила Катя.
– Очень хорошо, я его изучила. Мы встречались, хотели пожениться. Но поссорились. Это ничего не значит. И я не об этом с вами хотела говорить. – Юлия смотрела на полковника Гущина. – Вы же с этой женщиной разговаривали. С этой злобной тварью.
– С какой еще тварью? Выбирайте выражения, – огрызнулся Гущин.
– С Капитолиной. – На миловидном лице ведущей кулинарного телешоу появилась злая брезгливая гримаса. – Мне горничная сказала – вы ее искали. Имейте в виду, что бы она ни говорила – все ложь. Капитолина ненавидит их.
– Кого их?
– Обоих братьев – и Феликса, и Гарика. Всю их семью. Это давняя история. Вы обязаны это знать.
– Что вы хотите сообщить нам? – Гущин терял терпение.
– Капитолина ненавидит Феликса и ненавидит Гарика, – повторила Юлия. – Она все время ищет яблоко раздора, чтобы подкинуть им, чтобы они ссорились между собой. Она ненавидит всю их семью. И этого ребенка тоже. Малыша. Ненависть эта началась не сейчас, она все эти годы просто весьма ловко скрывала ее. Но она готова на все, понимаете? Это хорошо подготовленная отложенная месть.
– За что месть? – снова встряла Катя.
– За неудавшуюся жизнь, за не полученное когда-то крупное наследство, с которого Феликс стартовал в жизни так удачно. А вот она, Капитолина, так не смогла. В результате он стал звездой, очень состоятельным человеком, знаменитостью. А она живет в роли приживалки со своим отставной козы барабанщиком Спартаком.
– Переходите к сути, время позднее, а я бы хотел еще поговорить с вашим Гариком, – устало сказал Гущин.
– Не надо, пожалуйста! Оставьте его в покое. Лучше выслушайте меня, – Юлия понизила голос и коснулась руки Гущина. – Я умоляю вас, поверьте мне. Капитолина – лживая и опасная. Не знаю, что уж она там про Гарика вам наговорила. Но о себе она уж точно правды не скажет.
