— Постучи!
Времени уже около двух. Не стану я среди ночи колотить в стальные двери, тем более в одном из самых богатых кварталов чужого города.
Отхожу подальше на проезжую часть и говорю:
— Я посмотрю сбоку.
Здесь окон побольше, некоторые освещены. Но все они, а этажей в доме четыре, выше моей головы. Я и представления не имею, где может находиться Аманда, да и рявканья Луизы тоже не слышно.
Фрэд трогает машину с места, поворачивает за угол. Я чувствую на себе его взгляд. Немного потоптавшись на месте, возвращаюсь к нему.
— Фрэд?
— Да?
— Откуда ты родом?
Он смеется. Не знаю, почему я об этом спросил, и оттого пожимаю плечами. Уличные фонари дают достаточно света, чтобы Фрэд заметил мой жест.
— Могу сказать, — говорит он. — Оба деда и бабки были итальянцами.
— А ты нет?
На сей раз плечами пожимает он.
— Родители у меня австрийцы.
— Вы много разъезжали?
— Нет. Все они родом из одной деревушки рядом с Пулой, на Далматинском побережье. Когда я родился, мы были югославами. А дети у меня — хорваты. — Фрэд улыбается. — Там хорошие места. Лучшая граппа и лучшие трюфели в мире.
— Не знал, что у тебя есть дети.
— Ну а как же иначе. — Как будто я сам должен был догадаться. Он оглядывается на дом. — Давай плюнем на это дело. Тебя подвезти?
Я говорю, что лучше пройдусь. До квартиры Осано рукой подать.
Фрэд уезжает, а я возвращаюсь к фасаду и присаживаюсь перед стальными дверьми на каменные блоки, служащие основанием крыльца. Этьен сказал, что Аманда остановилась в четвертой квартире, и я размышляю, нельзя ли определить отсюда, на каком этаже эта квартира находится. Если, скажем, первые две квартиры — на первом. Нет, сдаюсь: так ничего не установишь.
Время от времени кто-нибудь проходит мимо по улице. Я каждый раз встаю и с поддельным интересом разглядываю дверь. Минут через двадцать чьи-то шаги замедляются и замирают за моей спиной. Обернувшись, вижу мужчину лет шестидесяти с собачонкой на поводке.
Он спрашивает, в чем дело, вытаскивает, покопавшись в кармане, ключи и открывает дверь поменьше. Я объясняю, что не говорю по-итальянски. И сообщаю по-английски, что в этом доме остановилась моя сестра. Он сощуривается, потом лицо его расплывается в улыбке узнавания.
— А, модель?
— Да.
Меня все еще удивляет, что наше с Луизой сходство так бросается в глаза, даже когда мы не вместе.
— Bene.[20] Брат Луизы. Прошу.
Луиза провела здесь всего одну ночь, а соседи уже знают ее. Мужчина, согнувшись, пролезает в дверцу и удерживает ее открытой, чтобы и я мог войти. Собачонка скачет вокруг моих ног, словно я долгое время отсутствовал, а она жаждала поскорее со мной свидеться. Мы проходим через вторые, решетчатые двери и попадаем во двор. Мужчина указывает на ряд больших, ярко освещенных окон второго этажа.
— Квартира четыре. Передайте привет сестре.
Он направляется к своей квартире на первом этаже; собачонка, поразмыслив немного, решает последовать за ним, а не за мной. Я иду к лестнице.
Из квартиры доносится музыка; приходится несколько раз ударить по двери ладонью. Я уже начинаю думать, что меня никто не услышал, но тут дверь отворяется, прямо передо мной возникает в панковской футболке Луиза.
— А ты не спешил, — произносит она.
— Дверь была заперта, — я невесть почему оправдываюсь. — Что за игры затеяли вы с Этьеном?
— Ради бога, Джейми. Не сейчас.
Голос у нее очень усталый. Даже по коридору она идет так, будто стала невесомой и ее несет ветром. Я следую за плывущей впереди футболкой, вглядываясь в дату давнего турне группы «Рамонес»: Европа, 1980-й. Футболка старше меня, она вылиняла до серости и вся покрыта мелкими дырочками, словно в нее стреляли из дробовика. Не знаю, где сестра разжилась такой и сколько заплатила. Луиза выглядит в ней семнадцатилетней.
Попадая в чужую квартиру, чувствуешь себя так, словно проник в принадлежащее другому человеку пространство. И правильно, оно же не наше. Но в этой я ощущаю себя незваным гостем еще в большей мере, чем в отеле «Кост» или здесь, в баре «Четырех времен». Вступив в гостиную, я попадаю словно бы в водоворот деревянных извивов, изображающих лесные деревья и цветы. Двери — настоящий модерн, я такие только на фотографиях видел. Камин тоже отделан настоящим деревом и тоже весь в завитушках, подрагивающих в отблесках пламени.
— А где Аманда?
— У нее приступ дурного настроения.
Луиза стоит в центре гостиной. Руки ее скрещены поверх эмблемы «Рамонес» — орла с девизом «Хей-хо, вперед!». Голые ноги подрагивают, дрожь сотрясает даже колени. Похоже, ей холодно. Хотя натоплено в квартире так, что дышать нечем.
До меня наконец доходит, что Луиза здесь одна. Я спрашиваю:
— Чья это квартира?
— Аманды, — говорит она и уточняет: — Принадлежит компании ее отца. Текстильной.
— Богатая и прекрасная. Выходит, твоим затруднениям конец.
Произношу это не без язвительности. В каких, собственно, отношениях состоит Луиза с Амандой, мне все еще неизвестно.
— Если бы.
Она, похоже, расстроена. В любом другом месте, в любое другое время она ринулась бы в контрнаступление и довела бы меня до слез. А сейчас плачет она.
Странноватый здесь запах, тяжкий, цветочный. Я с самого начала учуял его, в моем сознании он связывался с резными деревянными барельефами, как будто цветы вокруг камина могли наполнить воздух своим благоуханием. Но когда я, следуя за запахом, прохожу в спальню, он усиливается. Постель неубрана, покрывало валяется на полу. Пахнет из ванной. Толкаю дверь, и меня окатывает волна густого аромата. Осколки стекла в ванне — на сей раз это флакон со спреем. Марки духов я не узнаю, но дуновения их наплывают основными тонами — своего рода старая классика, словно пропитывающая воздух черно-белых фильмов. Мне приходится присесть на край ванны и сложить вместе несколько кусков стекла, чтобы прочитать название духов: «Первый номер», духи не старые, но редкие. Я их никогда не встречал и флакона прежде не видел. Спиртовая составляющая их въедается в оставшиеся на моих костяшках отпечатки зубов Этьена.
Луиза стоит в двери. Я подбираю кусочек стекла.
— Твои?
— Аманды — и духи, и разрушения. Я же сказала, у нее дурное настроение.
He уверен, что это правда: бить в ванне стекло — один из трюков Луизы.
В руке у нее бутылка граппы:
— Выпьешь?
— Да.
Я думал, она отдаст мне бутылку, однако Луиза выходит из ванной. Иду за ней. Она берет со стола в гостиной две увесистые стопочки, наливает каждому из нас по глотку.
— Будем здоровы.
— Будем здоровы, Луиза.
Опрокидываю в себя стопку. И, глубоко вздохнув, отчего спиртное лишь сильней обжигает горло, говорю:
— Не понимаю, что происходит. Ты с кем любовь-то крутишь, с Амандой или с Этьеном?
— С Этьеном? Только не с ним.
Звучит это так, словно Этьен для нее пустое место. Мне бы успокоиться, но я знаю, как умеет врать Луиза.
— Правда?
— После того как мои агенты от меня отказались, его полезно было иметь под рукой. Только и всего. Его иногда приглашают в такие места, куда мне хода нет, слышит разные вещи, мне неизвестные.
— И помогает тебе тянуть деньги из Осано.
— Нет. Мне стыдно, что я вообще на это пошла.
Она наливает себе еще и протягивает мне бутылку. Пока граппа сжигает мне глотку, я слышу, как сестра говорит:
— Хотя Осано такой проходимец.
Что верно, то верно.
— И Аманда действительно выступит в его показе, если ты попросишь?
— Конечно. Она хочет помочь мне. Фокус-то в том, что если она выступит, шоу заметят. Но при этом никто не заметит, что и я участвую в нем. Вот я и не знаю, просить мне ее или нет.
Ну что тут можно сказать? Сестра выглядит такой слабой и юной, хлюпает носом.
— Ах, Луиза, Луиза.
— Я попрошу ее ради тебя, малыш, — говорит она. — Тебе ведь это пойдет на пользу, правда? Если Аманда выступит в показе?
— Наверное.
Какая она все-таки грустная! Разводя руки, делаю шаг к ней, и сестра ныряет в мои объятья. Мы стоим, она рыдает мне в плечо, громче, громче, пока плач не достигает высшей точки и не начинает стихать. И тут, еще сквозь рыдания, она заявляет:
— У Осано такие убогие модели. Ты бы не уговорил его переделать их?
Я заливаюсь смехом. Луиза тоже.
— Хотелось бы, — соглашаюсь я.
— Мне надо лечь.
Да уж! Я и сам, того и гляди, свалюсь с ног.
— До Осано недалеко.
— Нет. Здесь, — говорит она. — И ты оставайся.
Она уходит в спальню, а я стою в замешательстве.
Приходится спросить:
— Здесь только одна спальня?
— Поспи сегодня со мной, Джейми. Как-нибудь разместимся.
Луиза уже лежит, так и не сняв футболки, в постели, подтягивает за уголок одеяло с пола, заворачивается. Пожалуй, мне лучше остаться. Потоптавшись на месте, закрываю дверь в гостиную, чтобы в спальню не лез свет от камина и настольных ламп. Граппа выжгла оставшийся на моих зубах налет от сигарет. Зубная щетка мне не нужна, ничего не нужно, и никаких неотложных дел у меня нет. Сбрасываю в темноте пиджак и брюки, проскальзываю в постель, к Луизе. Ее трясет и под одеялом, она прижимается ко мне, чтобы согреться. Подушки чуть отдают разлитыми в ванной духами, а может быть, если это не их аромат пропитал все вокруг, и Амандой.
