— Елена Николаевна! Вы слышите меня?
Замок долго не поддавался, дрожали руки. Наконец дверь открылась.
Когда Кротов увидел ее мертвенно-бледное лицо, влажные, слипшиеся волосы и труп с пробитой головой в коридоре, первой его мыслью было: «Слава Богу, жива!» Он обнял Лену и почувствовал, что ее бьет крупная дрожь.
— Все позади, Леночка, ничего не бойся. Все страшное уже кончилось, произнес он, погладив влажные волосы.
Но сам он был уверен — ничего не кончилось. Начался следующий раунд игры. Леной занялись всерьез.
Кротов позвонил на Петровку и вызвал опергруппу.
— Простите меня, — тихо сказала Лена, — я думала, он меня уже убил. Он держав пистолет, раздался выстрел… Я думала, меня уже нет. Простите, мне надо переодеться.
Через полчаса после приезда опергруппы картина происшедшего немного прояснилась. В карманах убитого не было обнаружено никаких документов, удостоверяющих личность. Только пачка сигарет «Кэмел», зажигалка «Зиппо», сто тридцать тысяч рублей мелкими купюрами и три стодолларовые купюры, набор отмычек.
Но главное — во внутреннем кармане куртки была найдена цветная фотография Лены Полянской.
Лена взглянула на снимок. Месяца полтора назад ее сфотографировал редакционный фотограф — просто так, чтобы дощелкать несколько кадров, оставшихся на пленке. Фотографироваться Лена не любила, но этот снимок ей понравился. Она улыбалась на нем спокойно и счастливо. Она даже поставила его за стекло, на книжную полку. Именно эта фотография исчезла вместе с ключами и телефонной книжкой…
— Выстрел произведен из импортного пистолета, но не того, который валяется в ванной. Стреляли с близкого расстояния, не больше полуметра, сзади, в затылок. Смерть наступила около часа назад. — Судмедэксперт, толстый пожилой армянин Рубен Данаян, стянул резиновые перчатки, закурил. — Похоже, убитый стоял у самого бортика ванной, на кафеле подсохший след его ботинка. Так торопился, что ноги не вытер. Когда в него пальнули, он, вероятно, перевалился через бортик и упал головой в ванну. А потом труп сразу перетащили в коридор.
— Здоровый должен быть мужик, — поднял голову от протокола старший опер Миша Сичкин, — такого бугая поднять, из ванной вытащить — это ж силищу надо иметь!
— Слушай, Серенький, — хитро подмигнул Рубен, — это часом не твоя женщина?
— Конечно, моя! — кивнул Кротов.
— Можно сказать, в рубашке она родилась. Кто-то за нее очень здорово заступился… — тихо и задумчиво произнес Данаян.
— Ну что, труп выносим? — услышала Лена в коридоре чей-то голос.
— Подождите, — она подняла голову, — можно, я еще раз посмотрю?
Двадцать минут назад, тупо глядя на лицо покойника, она сказала:
— Нет. Я не знаю этого человека. Было в нем нечто пугающе-знакомое, но тогда у нее еще сильно кружилась голова и перед глазами плавали светящиеся зеленые мухи. Но главное, что-то в глубине души сопротивлялось узнаванию. Именно за это чувство внутреннего сопротивления она и ухватилась сейчас: «Я не хотела узнавать его. Слишком страшно было бы…» — мелькнуло у нее в голове.
Труп уже лежал на носилках. Когда откинули с лица покойника угол черного полиэтилена, ей хватило одного быстрого взгляда, чтобы спокойно произнести:
— Простите. Я была не в себе. Я знаю этого человека.
Стало очень тихо. Все молча уставились на Лену.
— Это Бубенцов Юрий Изяславович, пятидесятого года рождения, русский. Родился в Тюмени, с 1972 года живет… жил в Москве. Член Союза писателей. Мой бывший муж.
— Выносите, что встали? — тихо сказал Кротов санитарам.
— Мы развелись восемь лет назад, — продолжала Лена, уже сидя на кухне напротив Миши Сичкина, который торопливо писал под ее диктовку, — его теперешнего адреса я не знаю. После нашего развода у него сменилось две или три семьи.
— Вы с ним встречались после развода? — спросил Сичкин.
— Да. Лет пять назад он принес несколько своих рассказов ко мне в редакцию. Но я ни одного из них не опубликовала.
— Из личных соображений? Были обижены на него после развода?
— Что вы, — мягко улыбнулась Лена, — мы расстались мирно. Просто рассказы были слабые. Потом мы встретились летом этого года на конференции в Канаде, совсем случайно. А сегодня утром он позвонил мне сюда и попросил о встрече, хотел, чтобы я вышла к нему в маленький дворик, здесь неподалеку. Я сказала, что приду, но идти не собиралась. Просто согласилась, чтобы не продолжать разговор.
— В котором часу это было?
— Не знаю. Я не посмотрела на часы. Звонок меня разбудил, я была сонная.
— Потом вы опять легли спать?
— Да. Но заснуть не смогла и пошла в ванную. Ну а потом — я уже рассказывала, что было потом.
— Елена Николаевна, можно немного конкретнее: почему вы, не собираясь идти, сказали, что придете, и почему не хотели встречаться с Бубенцовым?
— После нашей встречи в Канаде этим летом он какое-то время пытался возобновить со мной отношения. Мне этого не хотелось. Мы были совершенно чужими людьми, к тому же я узнала, что у него жена и маленький сын.
— Он скрывал это от вас?
— Да.
— Вы выясняли это специально или узнали случайно?
— Совершенно случайно. Я ничего про него специально не узнавала, мне это было неинтересно.
— И тем не менее это повлияло на ваш отказ продолжать отношения?
— А как вы думаете? Конечно, повлияло.
— И все-таки, почему вы не сказали ему по телефону, что не придете?
— Месяца три назад я пыталась объяснить ему, что не хочу с ним встречаться. Слов он не понял. Я решила, что поступок поймет. Пообещать и не прийти — это, конечно, нехорошо, но убедительно.
— Как вам кажется, он тяжело переживал ваш отказ продолжать отношения?
— Юрий всегда пользовался потрясающим успехом у женщин. Он привык, что все от него без ума. Мой отказ ударил по его самолюбию.
— Когда вы были женаты, он ревновал вас к кому-нибудь?
— Ко всем подряд.
— Вы давали ему поводы?
— Нет. Я ему не изменяла. Он мне — да.
— Как он выражал свою ревность?
— Очень красноречиво.
— То есть?
— Бранился, устраивал сцены.
— Он не пытался вас ударить, не грозил убить?
— Вы клоните к тому, что Бубенцов пытался застрелить меня из ревности? Простите, но, мне кажется, вы ошибаетесь. Дон Жуан и Отелло с глушителем в одном лице — это слишком литературно.
— Елена Николаевна, давайте пока оставим литературные аналогии. Вы не ответили на мой вопрос.
— Хорошо. Я отвечу. Ударить он меня пытался пару раз. Один раз ударил-таки, после чего я ушла. Но убить не грозил никогда.
— Значит, инициатором развода были вы?
— В общем, да. Но Юрий сделал все возможное, чтобы у меня такая инициатива возникла.
— Он пытался вас вернуть?
— Нет. У него был роман с какой-то манекенщицей.
— Но при этом он устраивал вам сцены ревности? А говорили, что мирно расстались.
— Как ни странно, да. Он не считал, что, ударив, обидел меня. Для него это было в порядке вещей. А я считала, что обижаться надо только на себя — ведь могла уйти и раньше. Мы расстались мирно в том смысле, что, перестав быть мужем и женой, не сделались врагами.
Кротов слушал все это молча и думал о том, что сам бы он не смог задать Лене вопросы, которые задавал Сичкин. Между тем они, конечно, были необходимы. В то, что Бубенцов пытался застрелить Лену из ревности, он не верил ни секунды. Но версия, стремительно обрастая подробностями, становилась все весомей. Легко можно было предположить, что на квартире у Лены побывал именно Бубенцов, прихватил ключи, телефонную книжку и фотографию, которую нашли в кармане его куртки. Потом зашел еще раз и оставил страшную картинку. Были еще кассеты. Однако из разговора с практиканткой можно лишь сделать вывод о простой медицинской халатности, а доктор Курочкин своих слов уже не подтвердит. Личность Зои Генриховны, конечно, будет идентифицирована, но к данному делу привязать это невозможно. Остается только некто третий, вошедший в квартиру вслед за Бубенцовым и выстреливший ему в затылок. Кто бы он ни был, Кротову хотелось сказать ему большое спасибо — не только за то, что спас Лене жизнь, но и за то, что фактом своего существования опровергал тупиковую версию. Предположить, что некий тайный воздыхатель, неизвестный даже самой Лене, заранее предвидел намерения ревнивца Бубенцова, следил за ним, дал войти в квартиру и пристрелил в самый последний момент, — это было уже слишком.
И все-таки представить, что бывший муж, пусть даже мерзавец и бабник, согласится прийти к бывшей жене в качестве наемного убийцы, Кротову было пока сложно. Если только этим он не пытался спасти свою жизнь…
Вконец измотанную Лену Кротов отвез к себе домой. Он решил, что оставшиеся до отлета в Нью-Йорк три дня ей лучше пожить у него. Она, не возражала, согласилась с благодарностью. Пиню взяли с собой. Квартиру Зои Генриховны опечатали. Оперативная группа отправилась во дворик, о котором говорила Лена.
