— Умаялся, — объяснил Клим. — То ли Света его уморила, то ли он — ее. Ну понятно: здесь ведь мужиков почти нет — одни голубые да онанисты. А тут такой бычок из России!
— Она скоро в Москву приедет, — пробормотал сквозь сон Валера. Контракт заканчивается, встретимся…
— Жди! — усмехнулся Клим. — Кто вкусил этой отравы — назад не возвращается…
А что он имел в виду под «отравой» — сладкую жизнь, наркотики, блага цивилизации или что-то другое, иные искушения, — осталось неясно. Ведь отравой может быть и постоянная влюбленность, и ленивая мечтательность, и унылое самосозерцание, все то, что пагубно входит у тебя в привычку, постоянно разрушая душевные скрепы, уводя от реальной жизни — в мир иллюзий. Те же «дозы», принимаемые тобой все больше и больше, пока одна из них не окажется смертельной.
Процедуры начинались и заканчивались по утрам, все остальное время было свободным. Друзья бродили по городку и окрестностям, выбирались на склоны гор, заходили в различные кафе и ресторанчики. Их было тут множество, с любой кухней, на выбор: от китайской до почти инопланетной, с космическим рационом. На дискотеки пускали по карточкам пансионата, как в славные советские времена в каком-нибудь Кисловодске. Там Игорь познакомился с одной танцовщицей-мулаткой, настолько темпераментной, что через несколько дней ему уже было не до процедур. Дополнительное «лечение» пошло впрок…
— Дикая кобылица и мертвого поднимет! — говорил Клим. Слово свое он держал: к наркотикам не притрагивался.
Промчались отведенные на пансионат две недели, дальнейший их путь лежал в Германию. Там жил партнер по совместному бизнесу, «шенгенская виза» позволяла путешествовать по всей Европе. Жаль, времени уже осталось мало. Звонили в Москву, но поговорить толком нельзя — все намеками. Мишель сказал по телефону, что «ждут сюрпризы». Догадывайся как можешь.
Поражало то, что все крупные города Европы заселены (а лучше сказать захвачены, тихой экспансией) выходцами из малоразвитых стран — Азии, Африки, Латинской Америки. Арабы, негры, малайцы, индусы… Коренные жители жались к окраинам, зеленым районам. Они уступали, растворялись в этом нашествии.
— Скоро вся Европа станет «цветной», — говорил Клим, большой спец по интернациональным вопросам. — Вы посмотрите, что делается? Жирные, аморфные, безвольные французы и итальяшки, немцы и англичане, лежат на спине и дрыгают лапками, а по ним твердой поступью идут колонны мускулистых алжирцев. Браво, я рад! Попробуй, тронь негра в Штатах! Тебя упрячут на двадцать лет за расизм. Америка и Европа протянет еще годков десять, не дольше. Потом — закат. Да здесь даже наших «азеров» больше, чем в Москве…
— Это точно, — соглашался Серж. — Пусть сюда и переселяются.
Берлин, как и предполагалось, был напичкан турками. Но часто слышалась и русская речь. Порою было даже непонятно — куда попал? Туристы, знакомые по соседним группировкам, опять же «чечи», все как дома. Может быть, твой дом — это вся Земля? Может быть, для кого как. Но Игорь не был сторонником идеи «всеобщего гражданства», «единой планеты». Человек Вселенной — кто это? Без корней и прошлого, без памяти и предков; сегодня здесь, завтра — в другой точке земного шара, везде хорошо, удобно? Для чего же тогда Господь сделал людей разными, дал каждому народу свой язык, свои особенности? Чтобы потом кто-то лукавый старался перемешать их, сбить в одно, легкоуправляемое стадо? Было ведь так однажды, в Вавилоне. Проходили. Знаем чем закончилось.
Партнер по бизнесу предлагал войти в долю при покупке отеля с рестораном в одном курортном немецком городке. Деньги не очень большие, а дело выгодное.
— Подумаем, — подытожил Игорь. Смущало то, что партнер намеревался осуществлять завоз танцовщиц-славянок, якобы он уже договорился с фрицами. Танцы — это одно, а Бордель — совсем другое. Кононов не собирался участвовать в «блядском» бизнесе. Вне правил, которым он следовал. А ведь за этим «отелем» из России не уследишь. А любой управляющий рано или поздно скурвится. Преданных и честных людей мало.
Вечером отправились в тренажерный зал при гостинице. Игорь обратил внимание на стройную немку-инструкторшу. Вообще-то они в большинстве мужеподобные, но эта — как исключение. И улыбается игриво. Жестами, на русско-немецком, договорился с ней сходить после тренировки в сауну. Парная-то у них общая… Ободренный согласием, Игорь ушел в раздевалку, встал под душ, затем перешел в сауну, взобравшись на верхнюю полку. Серж уже лежал тут давно и, судя по всему, спал. Ему было все нипочем, хоть за сто градусов. Было еще два фрица и какая-то обвисшая фройляйн. Прикрывая шрамы от ранений локтями, Игорь ждал свою инструкторшу, стряхивая с лица пот. Спустился пониже. Наконец, она появилась, нисколько не стесняясь своей наготы. А чего стесняться красивой фигуры? Села рядом, улыбаясь Игорю, потихоньку стали кое-как разговаривать. Через какое-то время, она подняла руку, чтобы поправить прическу, и Игорю бросился в глаза пук нестриженного рыжего меха подмышкой. «Тьфу ты!» — подумал он сердито. Словно угадав его мысли, Серж пробубнил с верхней полки:
— А ты знаешь, как наши вычисляли во время войны немецких шпионок? По подмышкам!
Инструкторша что-то залопотала на своем языке, указывая пальцем на шрамы на предплечье и животе Игоря. Видно, хотела узнать — откуда они взялись, эти пробоины? Кто отметил, в каком сражении? Но у Игоря уже пропало всякое желание.
К концу срока Кононову так смертельно надоела вся эта «заграница», что он спал и видел себя в Москве — пусть столица стала уже почти чужим городом, но все равно она наша, белокаменная, и ее предстоит отвоевывать вновь. А порою хотелось подойти к какому-нибудь полицейскому и просто расквасить ему нос. У него даже стала слегка подниматься температура. Болезнь к отеческим гробам, как аллергическое явление за рубежом. Нет, скорее домой, обратно…
1
Сюрпризов, о которых намекал в телефонном разговоре Мишель, произошло сразу два — еще до возвращения Игоря Кононова и его друзей из Германии. Большаков пустил за Афганцем «хвоста», и тот привел его к Кроту. Каратовские «жучки» зафиксировали беседу. Оба они — и Крот, и Афганец после отъезда Хмурого за границу, несколько утратили бдительность, пустились ва-банк, решив, что сейчас самый подходящий момент, чтобы обезглавить ставшуюся верхушку бригады. Повторялось нечто похожее на историю с Петровичем, но в том-то и дело, что пишет их один и тот же «Шекспир» — страх. Афганец все еще имел в бригаде значительно сторонников. Прежние заслуги, боевое прошлое создавали ему некий ореол героя. Кроме того, он предлагал «делать большие и легкие деньги на наркотиках», а это воодушевляло. Собственно, в этом была доля правды: героин, к примеру, это товар продающий сам себя, создающий сам себе спрос, тут не нужно особых усилий; мечта любого капиталиста, в экономике развитых стран он дает больше прибыли, чем торговля оружием и нефтью вместе взятыми. Но криминализация героина есть непременное условие его распространения. Получается некий парадокс: запретительная реклама ведет к его размножению, подобно вирусу в безвольном человеческом субстрате. Интересен такой факт, мало известный, но который наглядно показывает, что борьба с наркотиками высших должностных лиц, той же Америки, и теневой наркобизнес — две стороны одной медали.
Во время действия «сухого закона» в Америке, штат боровшихся с бутлегерами агентов ФБР был многотысячно раздут. После отмены — сокращать своих работников всесильный Гувер не стал. Другом у него был известный газетный магнат-монополист Билли Херст, тотально контролировавший СМИ. В период Великой Депрессии он вложил миллионы в бумажную индустрию и теперь пожинал плоды. Но вышло следующее: в начале тридцатых учеными была разработана технология получения высококачественной бумаги из конопли. Вроде бы — несомненный прогресс — сберегается лес, уменьшаются затраты, а конопля — субкультура не привередливая, растет и обновляется за год-два. Но Херст, оказавшийся под угрозой разорения, с помощью своего «кореша» Гувера нашел выход в демонизации и тотальном запрещении конопли. Он знал тонкую человеческую психологию, ведь даже во время действия «сухого закона» потребление алкоголя подскочило в пять-семь раз. На население Америки обрушился поток статей и пропагандистских фильмов про наркоманов, превращающихся в овощей-дебилов. В результате был принят закон о запрете на курение конопли, анаши и прочее. Гуверские агенты занялись пресечением наркомании, другие (зачастую, те же самые агенты, принимали участие в импорте и продаже наркотиков), а Херст сохранил свою газетную империю, поскольку для него и подобных ему мультимиллиардеров, заражение миллионов людей наркоманией не просто выгодный экономический ход, а глобальная мировоззренческая стратегия, и в создаваемом «новым мировым порядком» открытом обществе, идеальный гражданин — это наркоман. Самоубийца, управляемый с помощью иглы. Но каждому не объяснишь…
