— Я пойду к ним, — внезапно объявляет она, встает и, смахнув травинки с брюк, идет по лужайке.
— Я тоже пойду. — Шейла поднимается и бежит, чтобы догнать Изабеллу, а я смотрю на уходящих женщин.
Твой отец качает головой.
— Этакие клуши. — Он снова ложится на коврик и, сделав из руки козырек от солнца, следит за тем, как матери догоняют своих дочек. — Счастливый ты человек, Диклен.
А я смотрю на удаляющуюся Изабеллу — на то, как колышутся ее бедра ниже талии, на идеальный абрис ее зада. Синяки, оставленные ею на моей спине, исчезли. Между нами наступило перемирие. Я ничего не говорю, я ничего не чувствую. Я откусываю от сандвича и сосредоточенно жую сухой жесткий хлеб.
— Я собирался зайти к тебе завтра.
Сегодня у твоего отца первый свободный день за три недели, прошедшие с тех пор, как мой набросок был напечатан в «Ивнинг пост». Я знаю, это было беспросветное время. Сначала телефон молчал, а потом не переставая звонил. Всегда находятся люди, которые забавы ради идут в телефонную будку и сообщают фальшивые сведения. Один человек назвал члена парламента, другой указал на церковника, занимающего высокое положение. Кому-то пришло в голову анонимно сообщить, что преступник — это Рэй Артур, полицейский, ведущий это дело. С подобными проделками твой отец быстро справлялся, но были другие наводки, от которых не отмахнуться. Фермер, разводящий овец и быков в долине Белвуар; университетский ученый; газетный агент в Арнольде; обозреватель погоды на местного телевидении; детский врач из городской больницы. На них ушли сотни часов: проверка перемещений указанного лица, предшествующие нарушения, алиби, происхождение, связь — которая никак не подтвердилась — с семьей Скэнлон. Набросок, который я сделал по воспоминаниям Мэгги Мортенсен, не только не продвинул следствие, а задержал его на несколько недель. Недель, в течение которых газеты снова и снова печатали лицо мужчины, виденного с девочкой, каждый новый звонок вел к десятку тупиков, втягивая все больше людей и ресурсов. Недели, в течение которых газ подозрительности без цвета и без запаха, более тяжелый, чем воздух, спустился над городом и стал душить его улицы. Недели, в течение которых девочки и мальчики на велосипедах чувствовали себя в опасности, опустели парки, перестали развозить ежедневные газеты, пробежки отошли в прошлое. Недели, в течение которых родители заталкивали детей в машины, а те, у кого нет транспорта, объединялись и группами отвозили детей в школу, шарахаясь от каждого прохожего незнакомца. «Ивнинг пост», которая сначала всячески помогала, перешла на критический тон, жестоко критикуя в передовицах полицию вообще, твоего отца в частности, за их неумение найти того, кто повинен в столь гнусном преступлении. Стали поговаривать о создании комитетов бдительности, родительских патрулей. По крайней мере одному мужчине разбили челюсть за то, что он стоял около качелей. Люди говорили, что кто бы ни была эта девочка — фамилию ее так и не обнародовали, — она жила как во сне. Все еще помнили о Брэйди и Хиндли. А ей повезло, что ее не нашли в канале, или в канаве, или под двумя футами дерна на каком-нибудь поле. Это давление измотало твоего отца, съело его энергию и веру в себя. Совещания с главным констеблем следовали одно за другим, главному инспектору-детективу поручили наблюдать за ходом следствия, поговаривали о кризисе в отделе происшествий, количество карточек в картотеке выросло до невероятия.
Я бросаю взгляд на твоего отца. И только тут замечаю — слишком я был занят собственными заботами. Среди всей этой кутерьмы он взял свободный день и выглядел куда более отдохнувшим, больше похожим на самого себя, — таким я не видел его уже какое-то время. Я приподнимаюсь, опершись на локоть.
— Тебе кто-то звонил?
— Не тот, кто видел твой набросок. — И невесело рассмеялся. — Звонки по твоему наброску — лишняя трата времени.
— Появился новый свидетель?
— Нет. — Он перекатился на бок. — Ты знаешь этот бордель на Дороге Рэдклиффа?
Я отрицательно качаю головой, ничего не понимая.
— Девочки там изображают школьниц. Форма, бритое срамное место, волосы в хвостиках. Тамошняя мадам — моя приятельница. Она мне позвонила несколько дней назад — решила: надо мне знать, что в городе появился новый мужчина. Любит брать девочек через зад.
Он произнес это подчеркнуто небрежно. Передо мной внезапно предстал мир, в котором он действует, совершает сделки, встречается со своими контактами среди проституток и мелких преступников. Я отвожу от него взгляд. Изабелла и Шейла поймали тебя и Джесси, взяли ситуацию в свои руки. Мамы и дочки шагают рядом, рука в руку. Я наблюдаю, как Шейла помогает тебе ступить в кристально чистую воду, Изабелла поступает так же с Джесси.
— Фамилия Хантер, Винсент. Я поставил его на проверку — он взят на поруки из Рабочей колонии, сидел там за непристойное поведение. В южном Йорке есть группа его крови в досье, составленном за непристойное нападение на малолетку два-три года назад, — она соответствует пятну на штанишках девочки Скэнлон. Это и есть преступник, Диклен. Я уверен.
Я медленно качаю головой.
— Фантастическая новость.
— Так оно и было бы, если бы не эта служащая из строительного общества. Хантер вовсе не похож на тот набросок, который ты сделал.
— Неужели ты не можешь об этом не думать? Я же говорил тебе: она хорошо не рассмотрела его.
— Слишком поздно. В тот день, когда мы опубликовали лицо, мы сами себя заперли.
— А что, если устроить смотр? Если она укажет именно на него из всей цепочки?
— Мы рискнем это сделать. Но если она и это профукает…
Я отвлекся. И уже не вижу детей. Обнаруживаю твою маму и Изабеллу — они стоят немного в стороне от лестницы. Лицом друг к другу и, усиленно жестикулируя, обе говорят одновременно. Я вижу, как Изабелла разрезает рукой воздух.
— Конечно, было бы лучше произвести это с Мэри Скэнлон, но психолог говорит, что она не способна такое выдержать.
Изабелла идет к нам, Шейла следует за ней немного позади. Я понятия не имею, о чем они могли так спорить. Твой отец смотрит на меня, прищурясь, хотя солнце за его спиной.
— Ты в порядке, Диклен?
Я киваю:
— Угу, извини. Это здорово, Рэй, просто замечательно.
Расстанься с Четсуортом. Не оглядывайся на его тщательно подстриженные лужайки, его парадные залы и потайные проходы, в которых на протяжении веков было столько интриг. Романы, предательства, политические убийства — жизни, уничтоженные действиями тех, на кого не распространяется закон. Тебе надо проехать несколько миль до Рюли. Там родился твой отец.
Шагая по дорожкам, огражденным с обеих сторон живыми изгородями, предоставь телу вести тебя, вспоминать, направлять. Предоставь мыслям плыть по следу, оставшемуся в небесных просторах, не ограниченных ни пространством, ни временем. Отдохни в маленькой темной комнатке где-нибудь в тогдашнем Ноттингеме. Ты не одна — я призраком сопровождаю тебя. С нами есть и еще кто-то — мужчина и женщина, которые смотрят сквозь зеркало двойного вида, заполняющее большую часть одной стены.
Комната за зеркалом выглядит уютно, приветливо. Стены оклеены обоями, она обставлена как обычная гостиная, с ковром и шкафом, полным игрушек. В углу стоит кофейный столик, заставленный остатками завтрака, — бумажные стаканчики, кувшин с апельсиновым соком на дне, несколько недоеденных сандвичей с обрезанной корочкой. Перед диваном стоит кукольный домик, дверцы его открыты, и видна внутренность семейного дома.
Девочка и женщина играют на полу. Время от времени мы видим, как шевелятся их губы, в какой-то момент женщина смеется. Но хотя мы сверхчеловеки, хотя мы неподвластны физическим законам, мы не слышим ни звука. У наших компаньонов в смотровой комнате на ушах большие наушники. Только они могут быть свидетелями. Мы же должны полагаться на свои четыре чувства.
Приглядись к игре. Довольно быстро ты заметишь, что женщина, которую ты должна знать, психолог по имени Габриэлла Синклер, не участвует в игре. Ее роль, насколько можно судить, состоит в том, чтобы подталкивать, подсказывать, советовать. А куклами манипулирует, по-настоящему играет девятилетняя девочка по имени Мэри Скэнлон.
Какой она тебе кажется? Понаблюдай за ней. Она держится открыто, всецело поглощена матерчатыми куклами, которые она передвигает руками, вводит в дом и выводит из него, кормит пластиковой едой, укладывает в кровать, поднимает из кровати, проводит по ковру, меняет местами, сближает их лица, заставляет вспрыгивать, ложиться. Возможно, твоя дочка уже выросла из этого возраста и ты не наблюдаешь, как она погружается в придуманный мир. Мэри Скэнлон, как всякий ребенок, всецело поглощена затеянной ею игрой. Не всегда так было. Две недели назад, во время первого посещения игровой комнаты, она четыре часа сидела, застыв, обхватив руками подтянутые к груди колени. То, что ты видишь, — результат терпения и упорства, создание атмосферы доверия, процесс, который вот-вот принесет первые плоды.
