— Что значит — прежде всего? Я все тебе отдаю. А в обмен хочу получить всего один-единственный уик-энд. Неужели я прошу слишком многого?
— А ведь это не один-единственный уик-энд, верно? Ты уже несколько месяцев ходишь чернее тучи. Я переживу, а вот Холли меня беспокоит. Ей стало невесело с тобой.
— Невесело? Господи, Пол, ты бы послушал себя. Я же потеряла отца, верно? Единственного своего родителя. И я в мрачном настроении? Я, черт подери, в мрачном настроении!
Он смотрит на складную кроватку. Я делаю вдох и выпускаю воздух — так и хочется закричать.
— Я считаю, тебе лучше извиниться.
Он перемещает стакан в другую руку, смеется.
— Знаешь, о чем я мечтаю, Зоэ? Я мечтаю, что когда-нибудь проснусь утром и все, связанное с твоим чертовым папашей, исчезнет. И не будет больше никакого Рэя Артура, бывшего полицейского, замечательного, отличного мужика. Мне жаль, что он умер, право, жаль, я знаю, какое он для тебя имел значение. Но пожалуйста, ради всего святого, неужели мы не можем сдвинуться с места?
Когда я обнаружила, что беременна, куда ни посмотрю — всюду мамаши с детьми. Раньше я как-то их не видела — замечала, лишь когда в «Сейнсбери» ребенок устраивал крик или когда я подносила женщине сумку по лестнице. Но после того как на пробной палочке появилась пара розовых линий, я была мгновенно окружена свидетельствами того, что я не одинока. У меня было такое чувство, точно устроен милый заговор, нанята команда новых мам, которые как бы между прочим проходили мимо и словно говорили: «Все о'кей, это нормально, посмотри на нас, мы ведь тоже такое задумали».
Сара была первым человеком, которому я об этом рассказала. Я позвонила ей тогда, когда получила позитивный результат теста, и спросила, могли бы мы вместе пообедать. Она в тот день выступала в суде, поэтому мы договорились выпить после работы. Мне казалось, что день тянется без конца. Тем не менее я вышла на улицу в перерыв — просто чтобы подышать, чтобы избежать болтовни в столовой. И они тут же появились — с колясками и сидячими колясочками, они шли на меня со всех направлений. Это не только не успокоило меня, а, наоборот, слегка испугало.
— Ты просто в шоке — только и всего. — Таков был приговор Сары после того, как до нее дошло изменение моего статуса, и после того, как я сообщила, что всюду вижу детей. — А ты сказала Полу?
— Нет еще. Я с этим еще не освоилась.
Она взяла с тарелки булочку и задержала руку где-то между столом и губами.
— И? Ты собираешься сохранить?
Она застигла меня врасплох. Я целый день с этим сражалась и все еще не знала, как в действительности к этому отношусь.
— Конечно.
— Молодчина. — Она выдвинула свой стакан и чокнулась со мной. — Поздравляю. И выражаю сожаление: тебе ведь придется перестать накачиваться.
Выраженная вслух мысль, что у меня будет ребенок, сразу сделала все более реальным. В последующие дни я без конца проводила тесты, вновь ощущая накал, с каким поделилась новостью с Сарой, сравнивая свое состояние с тем, что я чувствовала, когда пропускала работу, а теперь поездка в клинику, конец сомнениям и возвращение к жизни, которая уже никогда не будет прежней. Я не могла решить, как воспримет это Пол, не могла представить его стоящим у изголовья моей кровати, поддерживающим меня в момент родов. Но не могла я представить себе его и протягивающим деньги приемной сестре в белом халате, словно платящим за проведенный в пансионе уик-энд. Собственно, я вообще не могла представить себе его. А ведь мы были вместе уже многие годы. Меня даже затошнило, когда я поняла, насколько мало в действительности знаю его. Время от времени мы говорили о детях, но всегда абстрактно, словно завести ребенка можно было в какой-то другой жизни. А в этой жизни мы были слишком заняты, так что нет, спасибо: работа, конференции, лыжи, клубы, совместные прогулки, прогулки с друзьями, билеты в «Арсенал», а потом на комедию к «Жонглерам».
Папе я не говорила, пока не сказала Полу, — я хотела прежде переговорить с ним. Несмотря на волнение, на поиски уединения, я держала себя в руках: не звонила и не просила папу специально приехать. Дождалась следующей субботы, в которую мы уже договорились встретиться. Я не дала ему ничего заподозрить, установила для себя срок минимум в час, прежде чем даже начать выискивать возможность для разговора.
Я сама создала удобный момент. Поставила пустую кружку на камин, рядом с фотографией, где были сняты он сам, мама и я на Верхушке Рюлиевого Холма. Сделала вид, будто рассматриваю фотографию. Затем повернулась к папе, а он сидел в своем кресле, подушки которого осели и свалялись за годы, выдерживая его вес.
— Папа, тебе понравилось быть отцом? Скажи честно.
Он секунды две-три смотрел на меня в упор, пока я не отвела глаза и не обратила взгляд снова к фотографии, где Снеговик сидит на камне и мама крепко обхватила его.
— Конечно, понравилось. Собственно, до сих пор нравится.
Я улыбнулась:
— Никогда об этом не жалел?
— Нет, конечно, нет.
— Честно?
— Да ни разу за все время, если действительно хочешь знать. Тяжело было, особенно после того как ушла твоя мама, да и до того тоже. Ты ведь никогда много не спала.
И я услышала, как он крякнул. Я не отрывала взгляда от нас, сидящих на травяном склоне в Дербишире давным-давно.
— Но подобные сожаления не длятся долго. Не знаю, Зоэ, не могу тебе этого объяснить. Все ведь меняется. Мне кажется, я все время только и делаю, что оглядываюсь назад, сожалея о том, что только что совершил.
Наступило недолгое молчание. И когда я заговорила, я обращалась к более молодому человеку, к тому, кто держал меня на коленях.
— А ты бы снова на это пошел?
Он рассмеялся:
— Неплохо было бы попробовать.
— Я серьезно. Если бы время вернулось.
— Серьезно? Не знаю. Это ведь все равно как влюбиться. Ты хочешь влюбиться, но знаешь, что это причинит тебе боль. Это самое прекрасное и самое неприятное чувство. Вот будут у тебя свои дети, ты поймешь, о чем я говорю. Но если бы я с самого начала знал, что у меня будет такое существо, как ты, я бы сказал: «Да, я хочу повторить».
— Мне кажется, мы должны сказать ему вместе.
Пол стоял, глядя на свои руки. Потом с легким стуком свел кончики пальцев вместе.
— О'кей, — произнес он.
— Правда?
Я была искренне рада: я никогда не думала, что уговорю его, а если это и удастся, то в результате длительной борьбы, схватки, в ходе которой будут использованы и подкуп, и шантаж. Я нагнулась и от души поцеловала Пола.
— Я люблю тебя.
Он поднял на меня глаза, улыбнулся:
— Я тоже тебя люблю.
Когда мы ехали, у меня впервые за многие дни на душе было легко. Даже реакция Пола, когда я наконец нашла подходящий момент и сказала ему, — неверие, затем идиотская радость, — лишь ненадолго утишила мои сомнения. У меня по-прежнему было такое чувство, точно я балансирую на канате, что в любую секунду Пол повернется и объявит: это его не устраивает, он желает мне всего самого хорошего, позаботится, чтобы у меня было достаточно денег, но ничего больше я ожидать от него не должна. И то, что он согласился поехать со мной к папе — несмотря на возможность разругаться, услышать обвинения, злобные слова, — говорило куда больше о том, что он берет на себя обязательства, чем любые пустопорожние рассуждения, какое имя дать мальчику, а какое девочке. Это выглядело как новое начало. Я впервые почувствовала, что он окончательно решил держаться меня, что этого он действительно хочет.
— А он не попытается уговорить нас пожениться?
Я изменила скорость перед предстоящим подъемом.
— Не думаю. Он весьма спокойно отнесся к тому, что мы съехались, он просто хочет, чтобы мы были счастливы.
Пол коротко рассмеялся, положил руку мне на колено.
— Мне не терпится увидеть его лицо, когда ты ему скажешь.
Мы приехали. Прежде чем выйти из машины, я повернулась к Полу, заглянула ему в глаза, проверяя, все ли в порядке. Он кивнул:
— Пошли.
Папа обнял меня, поцеловал, довольно тепло приветствовал Пола, затем пригласил нас в гостиную. Мы расселись, и наступила неловкая пауза — папа, казалось, чувствовал, что предстоит нечто экстраординарное, что сейчас не время для болтовни. Я старательно продумала, как ему сказать, и похоже, мне надо было это делать прямо сейчас.
— У нас есть новость.
Брови взмыли вверх, приглашая меня продолжить. Я взяла Пола за руку.
— У нас будет ребенок.
Папа откинулся на спинку кресла — того самого, что все эти годы выдерживало его вес. А я изучала его лицо, пытаясь понять реакцию. Я увидела, как его глаза метнулись на Пола.
— Но я ведь это уже знаю, — сказал он, снова посмотрев на меня с озадаченным видом. — Ты же говорила мне, помнишь, в последний раз, когда была здесь пару недель назад?
