– Куда мы попали? – спросила меня Алина.
– В пластическую хирургию и нас приняли за журналисток. Здесь делают операции звездам эстрады и кино.
– Тогда понятно, почему она стояла насмерть. Чао!
На этот раз мы попали туда куда надо.
– Иванова? – переспросила женщина в медицинском халате, встретившаяся нам по пути.
– Си-си, руссо синьора.
Она что-то сказала, повернулась и пошла от нас. Я поняла, что нам надо следовать за ней.
В огромной палате было шесть коек. Все были заняты. Софья Андреевна лежала у самой двери. Рядом с ней, примостившись на краешке кровати, сидел Леопольд Иванович. Он поглаживал Софье Андреевне руку и предано, по-собачьи заглядывал ей в глаза.
– Ну, Софочка, прости. Я больше не буду тебя оставлять. И как же тебя так угораздило? – спрашивал Краюшкин. Я распахнула дверь шире и вошла в палату. – О! А к нам гости! Кто к нам пришел? Девочки! – обрадовался он.
Софья Андреевна повернула к нам голову и шире приоткрыла веки.
– Ой, я в таком виде, – смутилась она и стала поправлять на голове волосы.
– Как вы себя чувствуете?
– Да, в принципе хорошо. Только немного голова болит и кружится.
– А что говорят врачи? Вы сможете с нами лететь домой?
– Да-да, – она слишком резко кивнула, и ее лицо скривилось от боли. Они меня даже в аэропорт обещали отвезти на реанимационном автомобиле.
– Еще бы, столько заплатить, – не без гордости намекнул Краюшкин на щедрые пожертвования в карман заведующего отделением.
– Рада за вас, – искренне сказала я. – Софья Андреевна, а вы помните, что с вами произошло? Кто напал на вас?
– Не знаю. Не помню. Ничего не помню.
Алина так откровенно пялилась, на Леопольда Ивановича, что тот не выдержал и поднялся:
– Пойду, попрошу медсестру сварить нам кофе. А вы тут поговорите.
– Идите, Леопольд Иванович, – разрешила ему Алина, – только недалеко, вы нам еще понадобитесь.
– Всегда к вашим услугам, – сказал он и выскользнул за дверь. Алина поднялась и стала у двери, через щель неплотно закрытой двери наблюдая, куда пойдет Краюшкин.
– Софья Андреевна, постарайтесь вспомнить, кто к вам подходил. Как вы оказались на лавке, на которой вас нашли?
– Я сидела в кафе недалеко от площади Дуомо, пила кофе. Ко мне подсела Нонна Михайловна. Мы с ней поговорили о своем, о женском. Потом она ушла, а я осталась, хотелось еще немного поседеть. За соседним столом разместилась молодежная компания. Они так шумели, что мне пришлось подняться, чтобы поискать место потише. Последнее, что я помню, что шла по улице, увидела сквер …
– Вы не боялись ночью разгуливать по скверам?
– Но он просвечивался со всех сторон. Это даже не сквер был, а так, три дерева. К тому же в центре Милана всегда людно, здесь гуляют допоздна. Дошла ли я до лавки, не помню.
– Вас ударили со спины по голове, и вы потеряли сознание, – продолжила за нее Алина. – А кто за вами шел, вы видели?
– Конечно же, кто-то шел, но я не оборачивалась.
– А шаги мужские или женские? Тяжелые или крадущиеся?
– Да что вы меня пытаете? Я думала о своем и к звукам за спиной не прислушивалась.
– Зря.
– Теперь и я понимаю, что зря. Леопольд Иванович говорил, что в номер к нам заходили, – она потянулась к нам и перешла на шепот: – Не могли бы вы мне привезти чемодан.
– Чемодан? – несколько разочаровано спросила я. Мне показалось, что Софья Андреевна намеривалась сказать нам что-то важное. А тут какой-то чемодан?
– Да, чемодан. Такой пластиковый. Я подумала, что если меня из больницы в аэропорт повезут, то пусть вещи при мне будут. Вы уж не сочтите за труд, соберите мои платья и обувь и запихните все в чемодан, можно не особенно стараться. Ах, как жаль, что я не успела походить по миланским бутикам.
Алина выразительно посмотрела на меня, как бы говоря: «Вот видишь, она не доверяет Краюшкину свои вещи! Не спроста это!»
– Софья Андреевна, – вкрадчиво начала Алина, – Леопольд Иванович так переживал за вас. Даже не верится, что человек с такой биографией способен на такие высокие чувства.
– С какой такой биографией? Вы намекаете на его судимости? – Софья Андреевна напряглась. По-моему, она догадалась, о чем Алина намеривалась спросить, и обиделась. – Я знаю, что он сидел. Что с того? И мою жизнь можно смело назвать каторгой. Более того, я продажна, как шлюха.
– То есть? – опешила Алина.
– Двадцать лет муж, всеми уважаемый генерал Василий Семенович Иванов пил из меня соки, круглые сутки. А я… я ему прислуживала. Боже, какой же он был капризный, придирался ко всему. Унижал меня всячески. Держал на крючке.
– А было за что? – осторожно спросила я.
– Было, – после затянувшейся паузы, сказала Софья Андреевна. – Знаете, что меня заставило выйти замуж за Иванова? Долги. И вроде бы я зарабатывала хорошо, но так случилось, что… – она замолчала и с опаской посмотрела на дверь. – Алиночка, если Леопольд Иванович придет, попросите его в коридоре подождать, не хочу, чтобы он слышал мои откровения. Все что надо, я ему потом скажу.
Краюшкин оказался легок на помине. Дверь заскрипела, и сначала задуло ароматом горячего кофе, потом появился поднос с дымящимися чашками, следом и сам Леопольд Иванович вплыл в палату.
– Леопольд, сходите в булочную за круасанами, – голосом умирающей попросила Софья Андреевна.
– С кремом или джемом? – уточнил Краюшкин, готовый тот час исполнить просьбу больной.
– Возьмите и тех, и других. Я не буду, а вот девочки, наверняка, с удовольствием съедят.
Ни мне, ни Алине после сытного обеда есть не хотелось, но останавливать Краюшкина мы не стали. Софья Андреевна намеревалась нам рассказать нечто важное, и круассаны были поводом для того, чтобы выдворить Леопольда.
– Так вот, слушайте. Мои родители погибли. Почти сразу нас отвезли нас в детский дом. Так случилось, что нас с братом разъединили: меня определили в детдом, где были дети постарше, его, где помладше. Потом меня разыскала тетка, сестра отца, и забрала к себе. Брат нашелся только спустя много лет, тетки к тому времени уже не было в живых. Я работала, а он сидел на моей шее. Такой был у меня братишка. Как оказалось, он несколько раз сбегал из детского дома, потом прибился к воровской компании. В какой-то момент он решил завязать. Разыскал меня. Клялся, что к прошлому возврата нет, обещал пойти учиться…
Но месяцы шли, а он все так же сидел дома. Конечно же, не о таком брате мечтала Соня, но на улицу выгнать не смогла. Боялась, что он опять возьмется за старое. Но чего больше всего боишься, то и случается. Валентин увлекся картами, стал шулером. А однажды нарвался на коллегу, прожженного афериста шулера экстра класса. Валик проиграл ему все, что досталось Соне от тетки. Единственно, что он не мог проиграть, так это квартиру, в которой они жили. Тогда ведь не было приватизированных квартир. Все, что можно было продать, Соня продала, но оставалась еще довольно приличная сумма, которую взять было негде. Она не знала, что делать, у кого просить. Ноги как-то сами привели ее в картинную галерею. Глядя на картины, грешным делом она думала, что вот бы снять какую-нибудь картину, например Левитана, и продать – все бы долги можно было заплатить.
– Нравится? – услышала она голос за спиной.
За ней стоял мужчина в летах, седой, худощавый, опирающийся на палочку.
– Нравится, – ответила она.
– А у вас хороший вкус. Это подлинник. Вы увлекаетесь искусством?
Она кивнула. Так завязалось ее с Василием Семеновичем знакомство. Он ей казался положительным, степенным, все понимающим. Разумеется, о брате-воре и шулере она не рассказывала – им и так было о чем поговорить. С детства Соня любила рисовать и в живописи знала толк. Скоро он пригласил ее к себе домой. Когда она к нему пришла, то ахнула. В городском музее через одну копии весят, а тут сплошные подлинники, да какие! Левитан, Поленов, Саврасов…
– Господи, откуда у вас такие шедевры? – не сдержала она своего восхищения.
– А это, Сонечка, мне компенсация за хорошую службу, – похвастался Василий Семенович.
– А кто вы?
– Я? Генерал. Теперь уж в отставке. На войну ушел мальчишкой, окончив в сорок четвертом скороспелые лейтенантские курсы. Мне повезло, ранений у меня много, но жив остался.
Софья Андреевна с уважением посмотрела на генерала. Это потом она узнала, что Василию Семеновичу действительно страшно повезло – он попал в адъютанты к командиру полка, так при нем и прошагал последние месяцы войны. В мае сорок пятого полк был расквартирован в предместье Берлина. Судя по добротным домам, немцы здесь жили зажиточные. Возможно, хозяин надеялся вскоре вернуться, потому и картины, некогда украшавшие стены, не вывез, а спрятал в сундуке на чердаке. Сундук нашли, делили по старшинству. Сначала отобрал себе картины командир полка, потом кое-что «на сувениры» взял друг командира. Все, что осталось, досталось Василию Степановичу. Он не оспаривал дележ, обрадовался тому, что дали. А дали два пейзажа, натюрморт и еще кое-что, на что старшие товарищи даже не взглянули. Вряд ли тогда он почувствовал, что пришло ему в руки.
