Кое-какие мысли по поводу фотографий и роли Паулино в этом деле у меня были. Псих Соуса в последний момент переметнулся на другую сторону, с ним все более или менее ясно. Но какова роль Луисито Роблеса? Были и другие неясные вопросы. Я решил прекратить это бесполезное занятие и засунул фотографии вместе с негативами в ящик комода. Потом включил приемник и настроил на средние волны. Болеро в исполнении Эмилио Лаэра начнут передавать только в десять. Так что пришлось выключить. Щелчок приемника как бы подводил черту под еще одним прожитым днем. Через балконные двери в комнату стали медленно проникать тени. Они тихо кружили вокруг меня. Я прилег, окруженный этими тенями.
Во сне я увидел Луисито Роблеса и Кристину. Наша рота проходила строевую подготовку в Учебном центре № 2 в Алкала-де-Энарес. Мы выполняли команды с точностью швейцарских часов. Я все видел как бы сверху, планируя над ротой. Вот я в строю, во мне на двадцать килограммов меньше веса, рядом шагают Луисито, Паулино, Ингаусти, Лоло, Ромеро… а вот и Кристина, она мне улыбается.
Никого не удивляет, что вместе с нами в строю идет женщина. На плече у нее автомат, улыбка постепенно превращается в гримасу. Я шагаю рядом с Луисито Роблесом. Надо предупредить его, что Кристина позади нас, она готовится выстрелить.
Я знал, что она будет стрелять. Сухие щелчки выстрелов прокатились эхом по плацу. На зеленой гимнастерке Луиса проступили красные пятна, они расплываются, расплываются. Я хотел предупредить его, но не смог произнести ни слова.
Выстрелы продолжались.
32
Я подскочил на софе и сел. В дверь яростно колотили.
Зажег свет и посмотрел на часы. Три часа утра.
— Кто там? — крикнул я.
— Открывай! — голос Рикардо Конде по прозвищу Дартаньян звучал сердито.
Я встал весь в поту с привкусом машинного масла на языке и пошел открывать дверь.
Рикардо рвал и метал.
— Что ты тут делал? Я чуть дверь не вышиб.
— Смотрел сон.
На нем было элегантное пальто английского покроя с меховым воротником, кожаные перчатки, гладко выбритое лицо блестело. Расстегнув пальто, он медленно снял перчатки и сел, положив ногу на ногу.
— Надеюсь, сон был приятным?
— Нет.
— Жаль, мне снятся только приятные сны.
Я знал, кто ему снится. Только Мерседес. Он видел
сны наяву, он их видел постоянно, днем и ночью. Не будь этих снов, он давно бы покончил с собой.
— Я сварю кофе. Выпьешь что-нибудь?
— Ты все еще держишь этот противный джин?
— Он стал намного лучше, мне нравится.
— Если у тебя нет ничего другого, я обойдусь без выпивки.
— А кофе?
— Давай.
Я сварил на кухне кофе и поставил перед ним на столик, а сам встал под душ. Вода смыла последние воспоминания о том, как Кристина стреляла в Луиса. Они утекли в сточную трубу.
Потом я побрился, надел старый, но хорошо сохранившийся коричневый пиджак и бежевую рубашку с черным галстуком в тон брюкам. Было еще не так холодно, чтобы надевать пальто, впрочем, пальто у меня все равно никогда не было. Я довольствовался плащом.
— В доме четырнадцать этажей, много контор, остальное — меблированные квартиры разной площади, — голос его оставался совершенно бесстрастным, как будто он читал аннотацию к какому-то лекарству. — Твой друг Нельсон живет на одиннадцатом этаже, квартира «Е». — Он поднял голову от листка бумаги, на котором был нарисован план, и посмотрел на меня. — У него квартира в сто пятьдесят квадратных метров с двадцатиметровым балконом… Платит он за нее восемьдесят тысяч в месяц плюс двадцать тысяч за коммунальные услуги. Но есть одна проблема.
— Я думаю, проблем много. Какая из них тебя беспокоит?
— Я изготовил пять комплектов ключей со всеми возможными вариациями, встречающимися в замках фирмы «Пассо». — Он откинул полу пальто и показал мне нашитые на подкладку карманы. Там же лежали разборные отвертки и другой инструмент. — Но за последние годы изготовление замков сильно шагнуло вперед. Тони… они изобретают каждый день новые комбинации, а я уже давно не у дел… Замки «пассо» очень надежные, французская фирма, их отмычки не берут.
— И что же?
— Нужно предусмотреть дополнительное время на возню с замком.
— Ты лучший из всех, Рикардо. Если ты не откроешь дверь, никто не сможет ее открыть.
Он улыбнулся, и я наконец понял, почему он согласился на эту работу. Не ради денег, не ради нее, и даже не потому, что я когда-то оказал услугу женщине, которую он любил. Он это сделал потому, что чувствовал себя старым, потрепанным жизнью, и ему необходимо было доказать самому себе, что он еще способен на нечто большее, чем обводить вокруг пальца простаков своими трюками с собакой.
— Там есть охранник. Тони, — сказал он тихо.
Я сел на софу.
— Вот об этом я не подумал.
— Я тоже… это жилой дом, а не банк, и все же… Люди заботятся о своей безопасности. Охранник обычно сидит в каморке портье. Мне он показался профессионалом, какая-нибудь специальная служба безопасности.
— У меня есть «габилондо» образца 1938 года.
— Я знаю, но это не лучший выход. Ты все еще мыслишь категориями полицейского. Постарайся встать на место обывателя.
— Ты, кажется, что-то придумал. Выкладывай.
Он поерзал в кресле
— Замок в подъезде такой простой именно потому, что там сидит охранник… Но я узнал, что на девятом этаже есть две скромные квартирки, где без лишней рекламы делают этакий «массаж» мужчинам…
— Так-так, продолжай
— Ну вот… там открыто всю ночь. Какие возражения у охранника может вызвать наше желание сделать себе подобный массажик? Он откроет дверь, мы ему дадим, как полагается, на чяй. и он нас проволит до лифта.
— Надеюсь, ему не придет в голову проводить нас на массаж?
— Будем надеяться.
— Нас сегодня ждет веселая ночка, Рикардо.
— Да, — ответил он.
Казалось, это его радует.
33
Охранник оказался молодым человеком с худым бледным лицом и острым вздернутым носом. Он сидел в застекленной каморке. Мы постучали, он поднял голову и внимательно посмотрел на нас через дверное стекло.
Потом медленно подошел, покачивая плечами, с гордостью демонстрируя свою хорошо отглаженную синюю форму. В нем чувствовалась та особая уверенность, которую дает оружие и право на его ношение. У дверей он остановился, вглядываясь в наши лица, положив руку на черную кобуру «габилондо» образца 1938 года, который выглядел поновее, чем мой.
— Что вам нужно? — спросил он.
Парадная дверь была застекленной. Мы не только услышали его вопрос, но и уловили сквозившие в нем нотки недоверия.
Рикардо робко улыбнулся.
— Нам на девятый этаж, — сказал он.
Глаза охранника ощупали нас с головы до ног, потом он открыл левой рукой замок и распахнул дверь, которая слабо скрипнула. Правую руку он не снимал с кобуры.
— Там закрыто.
— О! — воскликнул Рикардо. — Разве? А мне говорили…
— Закрыто.
— Мы всего на несколько минут, — сказал я, вытаскивая из кармана две купюры по тысяче песет и протягивая ему.
Какое-то мгновение он колебался, но потом решительно взял деньги, опасаясь, как бы они не исчезли, и спрятал в карман. Лицо его оставалось невозмутимым.
Закрыв входную дверь, он обратился ко мне:
— Подождите минуточку.
В стеклянной каморке он снял трубку стоявшего на столе черного телефона. Было видно, как он шевелит губами, разговаривая с кем-то.
На полу в вестибюле лежал зеленый палас, по обеим сторонам от двери стояли гарнитуры мягкой мебели — софа и два кресла, обитые черной тканью, на которые, возможно, никто никогда не садился. Над ними висело несколько картин, отмеченных печатью серийного производства. На одной был изображен тирольский домик, на другой — буря на море. Напротив дверей висела еще одна картина, изображавшая крестьян на телеге. Крестьяне выглядели очень веселыми.
Три ступеньки вели к застекленной каморке портье, позади нее виднелся длинный коридор с лифтами и панелями почтовых ящиков, похожих на урны в крематории.
Охранник закончил разговор, повесил трубку и снова подошел к нам.
— Вас ждут, — сказал он и провел рукой по губам. — Они уже закрыли, но вас примут. В другой раз приходите пораньше.
— Обязательно, — ответил Рикардо, — большое спасибо.
— Первый лифт, — показал охранник рукой. — Остальные уже не работают.
— Спасибо, — снова сказал Рикардо.
Охранник повернулся и пошел к себе в каморку. Мы направились к лифту, открыли дверь и вошли внутрь. Он следил через стекло за каждым нашим шагом.
Рикардо нажал на девятый этаж, и лифт бесшумно заскользил вверх.
— Не нравится мне этот тип, — сказал он.
Мне он тоже не нравился, но я промолчал.
Лифт остановился с мягким урчанием, мы вышли на тихую лестничную площадку. Пол здесь тоже был покрыт зеленым паласом. Двери квартир, расположенных по обе стороны лифта, напоминали бодрствующих часовых.
