«Судя по голосу, она немного навеселе», — подумала Бесси, отворачиваясь от яркого света.
— Вам обоим, по-моему, пришло время сходить на горшок. Я это точно знаю, потому что и сама хочу того же. Но Джадд меня опередил, поэтому мне придется немного подождать. А вообще мы просто замечательно провели время…
«Интересно было бы знать, сколько она выпила», — подумал Ибен.
— …и нам просто исключительно повезло. Мы заполучили визитную карточку одного дантиста, который лечит всяких знаменитостей, — при этих словах Уиллин икнула. — Ох, извините меня, пожалуйста. Как бы то ни было, я его спросила о тех звездах, которых он там лечит, и он тут же назвал мне Нору Риган Рейли. Я сразу ему ответила, что прекрасно знаю это имя. Но не могу вспомнить, кто это. А он мне говорит, что это, мол, такая писательница. Я тогда посмотрела на Джадда и вслух говорю: «Риган Рейли!». А дантист продолжает: «Она тоже здесь». Дочь писательницы. Мол, может, вы хотите с ней познакомиться? — Тут Уиллин стала гомерически хохотать. — Так мы познакомились с этой самой Риган Рейли. И знаешь что, милый Ибен, она вовсе не переживала на твой счет, она просто-напросто весело проводила время. А рядом с ней был какой-то очень даже симпатичный парень, могу добавить.
В дверях появился Джадд. Тогда Уиллин закрыла рот рукой в показном испуге:
— Конечно, он не был таким симпатичным, как ты, мой дорогой Джадд.
— Пошли-ка спать, Уиллин, ты и так тут порассказала лишнего.
— Это предложение, от которого я никак не могу отказаться, милый, — захихикала женщина.
«О, мой Бог, — подумал Ибен, — неужели теперь и Риган Рейли находится в какой-нибудь опасности? А все эта Бесси и ее проклятая болтливость!».
Джеральдин несколько часов просидела в своем кресле-качалке, завернувшись в шаль, поглощенная попытками разобраться в основных линиях жизни своего Дедули. У нее это не очень-то получалось. Мелкий неразборчивый почерк, выцветшие чернила, зачеркнутые почти до дыр слова на высохших, ломких страницах, больше похожих теперь на пергамент, — все это заставляло ее двигаться по тексту чрезвычайно медленно и часто прерываться, чтобы дать хоть какой-то отдых старым глазам. К тому же ей страшно действовал на нервы стиль изложения, подвластный, так сказать, воле сознания, то есть рваный, прыгающий с одной темы на другую без какого-либо ясного обоснования или причины.
— Да кем, собственно, он себя вообще воображал? — пробормотала себе под нос Джеральдин, осторожно переворачивая страницу за страницей и нацеливая увеличительное стекло на очередное предложение. — Джеймсом Джойсом каким-то, что ли?
Однако взрыв раздражения тотчас же сменялся у нее приступом стыда за себя и восхищением Дедулей, по мере того как она читала повествования о выращивании и сборе турнепса на ферме в одном из северных районов штата Нью-Йорк, когда ему от роду было всего двенадцать лет. При чтении губы Джеральдин двигались в ритм произносимым словам:
— Я был маленьким костлявым существом в грязных штанишках, пытавшимся хоть как-то заработать средства на существование. Даже через много лет после того, как я открыл свой собственный салун, один вид турнепса порой заставлял меня реветь навзрыд.
Джеральдин подняла от страниц глаза, в которых стояли слезы. «Он всегда был так добр ко мне, — подумала она. — Так меня всегда понимал. Да и вообще, кто, кроме него. Дедули, смог стать одним из самых удачливых бизнесменов в Аспене? Он-то действительно сумел выдавить максимум из своих полутора лет образования в средней школе. А каким он был замечательным рассказчиком! Его наградили кличкой «Серебряные уста» и часто просили рассказать что-нибудь во время традиционных городских пикников по случаю празднования Четвертого июля.
А ему безусловно было что рассказать, что записать в свой дневник. Наверное, память его была буквально забита воспоминаниями. Неудивительно поэтому, что он спешил поведать все, что только мог — то об одном, то о другом. То он повествует о работе салуна, то вдруг перескакивает на свое путешествие на Запад, когда ему едва исполнилось пятнадцать. А потом вдруг сразу начинает говорить о каком-то происшествии на шахте. Так написал он все же о главном, об Этом, или нет?» Джеральдин не терпелось узнать, наконец, ответ на свой вопрос.
Она подняла глаза на портрет над головой:
— Я вовсе не хотела высказать какое-то неуважение к тебе. Но если я и дальше буду так продвигаться, то у меня целые дни уйдут на то, чтобы определить, написал ты здесь что-то об Этом или нет. Я вроде бы нашла кое-кого, кто мог бы мне помочь в этом деле, но она останется тут всего-то на неделю. Когда же этот вопрос будет наконец решен, вот тогда я. Дедуля, смогу преспокойненько и счастливо проводить часы, поглощая каждую детальку твоего повествования о каждом дне твоей жизни. А как мне кажется, в этом вот твоем дневнике описан буквально каждый день твоей жизни.
«Когда он все это написал?» — задавалась вопросом Джеральдин, возвращаясь к мемуарам деда. Вероятно, писал он поздно, по ночам. Когда она как-то отправилась вместе с дедом в поездку на целых шесть месяцев, то обнаружила, что дед — самая настоящая жертва бессонницы. Так вот, видимо, он и использовал эти несколько тихих и спокойных ночных часов ежедневно, чтобы выплеснуть свои сердечные переживания и воспоминания на бумагу. «Что касается меня, то я тоже обязательно стремлюсь что-то сделать, если вдруг просыпаюсь в три часа ночи и не могу заснуть, — думала про себя Джеральдин. — Но сделать-то я как раз все равно ничего не смогу, потому что чувствую себя страшно на взводе».
Уже за полночь Джеральдин заложила лупой, как закладкой, страницу дневника, закрыла его и отнесла тяжелый том в спальню, положив его на ночной столик рядом с изголовьем кровати. «Я все-таки надеюсь, что он записал тут все, что надо. Надеюсь на это, надеюсь. Надеюсь!»
Засыпая, она все убеждала себя в том, что, если судить по только что прочитанному, ее дед действительно написал в своем дневнике буквально обо всем. То есть он не мог не написать и об Этом.
— Я так устала, что готова свалиться и заснуть в том, что на мне надето, — призналась Кит, когда Риган открыла дверь в их номер.
— А мне показалось, что твой новый кавалер не позволит тебе сомкнуть глаз всю сегодняшнюю ночь, — ответила Риган.
— Ты имеешь в виду моего кавалера, детектив? — спросила Кит, пересекая комнату и плюхаясь на кушетку, которая должна была служить ей пристанищем на ночь. — Сомневаюсь, что тебе все правильно подсказывает твоя интуиция. Скорее всего, именно тебе достался кавалер, который может, так сказать, предложить кое-что интересное. Лицо у него, правда, было немного жутковатое.
— Я в своем кавалере совершенно не разобралась, — попыталась возразить Риган. — Он вроде бы весьма симпатичен. Этого у него не отнимешь. Но, если хочешь знать мое мнение, он все же слишком много о себе понимает. И еще, он уж слишком привлекателен на вид. Это тот парень, которому нельзя доверять, если имеешь в виду какие-то далеко идущие планы.
— Ну, мне бы хватило и планов на близкую перспективу, — возразила Кит. Она расстегнула молнию на куртке и стала снимать сапоги. — Да и чего вообще тебе надо? Ведь ты тут собралась провести всего одну неделю. Он, кстати, не предложил тебе сходить завтра покататься на лыжах?
— Не со мной, а с нами. Ведь Дервуд тоже хочет пойти покататься с нами завтра.
— Ерунда, — ответила Кит. — К тому же, когда он начал рассказывать мне про компьютеры будущего, я как-то перестала следить за ходом его мыслей. Если говорить профессиональными терминами, я уснула с открытыми глазами.
— Поверь мне, он от тебя не отстанет и тоже будет завтра на лыжной прогулке.
— Он мне, конечно, сказал, что прекрасно катается на лыжах, — призналась Кит. — Что меня в нем пугает, так это путешествие в кабинке подъемника наверх. Путешествие это может показаться куда длиннее реальных пятнадцати минут, если ты оказываешься в ловушке и вынуждена слушать историю изобретения какой-нибудь микросхемы. А ты представь, что будут в это время переживать остальные пассажиры нашей кабины. Они-то уж точно пожелают выпрыгнуть наружу где-нибудь на полпути.
— Ну, не такой уж он и занудный! Напротив, он мне даже показался достаточно симпатичным, умным, — возразила Риган. — Стюарт же рассказал мне абсолютно все про свой интернат, и все спрашивал меня о том, знаю ли я такого-то или, например, такого-то. Когда я в девяносто девятый раз сказала «нет», он, как мне показалось, готов был уйти. Но нет, напротив, он даже дал понять, что для него это вроде как и вовсе не важно.
— Ты ему точно понравилась, — констатировала Кит, — я это сразу отметила. Когда мне надоел мой кавалер и Я впала в прострацию, я все смотрела на твоего, и у меня просто слюнки текли.
