От холода заныла левая покалеченная рука. Надя взяла в зубы сумочку, перевернулась на живот и поплыла к левому берегу, он казался ближе, и там светились огни.
Девушка заплакала от страха и горя, только выбравшись на берег, потеряв последние силы, она упала на грядки с огурцами. Надя не пыталась понять, кто ее выбросил с теплохода, зло казалось не конкретным, а всеобъемлющим. С первого ее шага на вокзале в Москве все злые силы обрушились на нее и били со всех сторон без пощады. Никакого просвета. Кроме Джины. Безалаберной, плюющей на все на свете Джины, которая тоже не понимает, да и не хочет понять никого вокруг себя, живет одним днем. Всякая удача обрывается для Нади на первом полушаге, и преломить злую судьбу нет сил.
Принялся накрапывать дождь. Надя чувствовала на своем лице и плечах теплые капли, но ей становилось все холодней, оплакивать свою судьбу на грядках глупо и бессмысленно. Она села и оглянулась.
Куда теперь занесло?
В сумерках дождливого рассвета едва проглядывались какие-то строения, где-то в стороне, по невидимому шоссе прорычала тяжелая машина, и все стихло.
Надя встала, шагнула к низкому сараю, дверь оказалась открытой. Внутри чувствовался сильный запах нагретого чистого дерева, кваса, распаренной березы. Давно не топленная баня. Она села на лавку, все тело била дрожь, не было сил открыть сумочку, в которой были размокшие деньги. Что от них толку — грязной, босой, полумертвой? Но прятаться здесь тоже нельзя: сквозь маленькое оконце все сильнее пробивался рассвет.
Немного передохну и пойду, решила Надя, приваливаясь к стене. Через секунду она провалилась в забытье, где не было горьких обид, холода, мокрой, облепившей тело одежды, коченеющих босых ног.
Джина проснулась от настырного телефонного звона. Поначалу она прокляла всех мужиков, которым не спится в глухую ночь, подавай им утехи и веселье. Потом Джина вспомнила, что телефон этой квартиры никому не давался, звонить могли только самые близкие люди. К тому же звонки междугородные, может быть, даже международные, значит, Станислав Павлович наконец добрался до Парижа и решил пригласить туда Джину.
Она метнулась к телефону:
— Джина! Кому не спится в час ночи?
— Джина! Это я! — раздался слабый, едва слышный голос. — Я, Афанасий!
— Какой еще, к черту, Афанасий?
— Да я же, Джина, Афанасий! Дорвался наконец до телефона и звоню! Как вы там?
— Да как все приличные люди, во втором часу ночи спим! — крикнула она, покосившись на часы. — В хате твоей полный порядок! Мужиков не водим, промышляем этим делом на стороне!
— Да ладно, не о том речь! А Надя, она тоже спит?
— Нет твоей Нади! — засмеялась Джина. — Позавчера ночью уплыла на белом теплоходе!
— Совсем уплыла? — ужаснулся Афанасий.
— Да нет, на днях вернется! Что у тебя-то?
— Жалко, что ее нет. Ну да ладно. Джина, у меня намечаются перемены, может быть, я через месяц вернусь.
— А, чтоб тебя! — в сердцах выпалила Джина. — Мы ж рассчитывали на хату до зимы!
— Ничего, как-нибудь уместимся!
— Ну да, уместимся! Как монахи в монастыре? Точно скажи, когда тебя ждать?
— Зачем?
— Как зачем? Оркестр тебе для встречи приготовим! Баню истопим! Нам же нужно позаботиться о новой крыше!
— Да я приеду и уеду!
— Так бы и сказал! Навел страху, я уж решила полы помыть!
— Значит, Нади нет?
— Да поспит она с тобой, поспит, раз обещала! — громко засмеялась Джина.
— Хорошо! Тогда я перед приездом еще позвоню!
— Правильно! Из командировки неожиданно только дураки-мужья приезжают! Будь здоров!
— До свидания.
Джина бросила трубку, нелепый звонок хозяина квартиры разбил ей весь сон. Можно, конечно, слетать в казино, час-другой там еще будет весело, но на игру сегодня настроения не было, удачи не будет. Оставалось лечь и попытаться заснуть.
Но тут телефон зазвонил снова.
— Слушаю, — крикнула Джина и прислушалась, потому что ответ прозвучал как из подземелья.
— Джина, это я.
— Илия? Плохо слышу! Ты со своего парохода?
— Нет… Я больная, босая, голодная и умираю.
— Подожди, подохнуть успеешь! Где ты, скажи ясно!
— Не знаю где. Я на платформе, станция Икша.
— Икша? Знаю, это ж километров сто от Москвы! Во занесло дурынду! Ты можешь сесть на электричку?
— Меня заберут, я же сказала…
— Стой! Помолчи. По перрону не таскайся, спрячься в сторонке. Часа за полтора, за два я до тебя доберусь, выйду с поезда, ты меня увидишь. Все, не торчи на перроне, нарвешься на гадости. А почему ты босая? А, черт, не отвечай! Жди меня!
— Я жду…
Опять приключения! — радостно подумала Джина и позвонила своему «бобику». К счастью, трубку поднял он сам, а не его старуха. Инвалид поскрипел, постонал, потом проснулся, обозвал Джину нехорошими словами, но, когда узнал, что надо ехать выручать Надю, заторопился и занервничал.
— Ну, если ее, то ладно. Жди, сейчас подъеду.
— Жду, Борис Борисович! Оплата тройная, не волнуйся.
Она бросила трубку и весело принялась одеваться. Какие-нибудь запланированные мероприятия — сколько бы они ни обещали радости — никогда не нравились Джине с ее мятущейся, беззаботной душой. А вот такое, с бухты-барахты было в ее стиле. Она и жила в постоянном ожидании случая, обжигалась десятки раз, но никаких выводов не делала. И если что ее и огорчало этой ночью, так это звонок размазни Афанасия, а потом Илия-Надя, а вовсе не Станислав Павлович, который, подлец эдакий, добрался-таки до Парижа, загулял там, видать, с француженками и совершенно забыл, что обещал выдернуть свою Джину из Москвы, чего бы это ни стоило. Верь после этого мужикам, когда они дают клятвы под одеялом.
Борис Борисович приехал минут через двадцать и попросил по телефону не называть его имени-отчества, а только «бобик», он сразу поймет, с кем разговаривает, а главное — как ему самому разговаривать.
— А ты со всеми по-разному разговариваешь? — удивилась Джина.
— А то как же! С каждым человеком надо знать свой стиль! Что там с твоей подругой случилось, что за сто верст от Москвы заслуженному инвалиду машину ночью гонять надо?
— А не знаю! Говорит, босая и больная.
— Тогда ничего особенного, — успокоился инвалид. — Все как обычно, а то я уж волноваться начал.
Скалолаз спустился с борта теплохода «Любовь» в Угличе, как это и предполагалось. Чтобы его исчезновение не вызвало пересудов (всех уже лихорадило после исчезновения певицы из Хабаровска), он сказал своему соседу, трубачу и флейтисту, что срочные дела требуют его возвращения в Москву. Подумав, Скалолаз на всякий случай доложился старшему помощнику капитана. Тот вычеркнул его из списка пассажиров. Работники речной милиции, вторые сутки метавшиеся на борту теплохода в поисках хоть каких-то следов исчезнувшей девушки, личностью Скалолаза не заинтересовались: уже был определен круг людей, с которыми певица из Хабаровска (рок-группа «Торнадо») по имени Илия входила в контакт.
Не приглядываясь к тихим улицам города, Скалолаз добрался до главпочтамта.
Он просидел на скамье около почты полтора часа, но никто на оговоренную встречу не явился. Скалолаз сходил на местный рынок, перекусил, выпил две поллитровые банки пива, вернулся к почте и подождал еще около часа. Вероятней всего, случилось что-то экстраординарное. Николай всегда был предельно пунктуален. Прикинув все варианты, Скалолаз зашел на почту, потолкался там, поболтал с почтарками, чтобы его запомнили, а Николай мог убедиться, что Скалолаз здесь был и ждал его полдня.
После этого он пошел на вокзал и уехал в Москву. Скалолаз не мог знать, что его ожидание могло продлиться годы.
Он не знал, что прошлым вечером в процедурном кабинете частного психоневрологического заведения зазвонил телефон.
Николай, Станислав и Гриша переглянулись — никто не знал их тайного убежища. Но телефон продолжал надрываться. Николай вздохнул и снял трубку.
— Слушаю, — сказал он настороженно.
— Вот и хорошо, что слушаете, — прозвучал ровный, спокойный голос. — С вами, дорогой вы мой, разговаривает майор уголовного розыска Володин.
— Ясно, — так же без нервов ответил Николай.
— Ясно, да не совсем, — коротко хохотнул Володин. — Вы окружены, здание блокировано. Мои люди на крышах, в подвалах, так что ваши навыки в альпинизме не спасут. Предъявлять условия ультиматума?
— Предъявите, — безнадежно ответил Николай.
— В одних рубашках, без курток и пиджаков, оружие в руках, все трое спускаетесь на лифте. Лифт открывается, оружие выкидывается наружу, руки за голову, один за другим, с интервалом в пять секунд выходите из лифта и останавливаетесь посреди холла. Дальше уж наше дело. Заложница ваша от вас сбежала?
— Сбежала. Нам надо подумать. Десять минут, — хрипло сказал Николай.
