нужно все очень грамотно просчитать, иначе рискуете пострадать сами, – злобно прошипела Костлявая, к которой полностью вернулось ее хваленое самообладание.
– Судишь по себе? – стекло стакана едва ли не задребезжало от резкого голоса Ларссона.
– А вы по себе, – Эванс вздернула подбородок, глядя ему в лицо.
Адама покорежило от ее слов, но вида он не подал. Чертовка права. Прошлое их общение без свидетелей тому подтверждение. Упоминание его покойной жены выбило Ларссона из колеи, так же, как и напоминание Эванс о ее прошлом, что она старательно прятала под маской цинизма и безразличия.
– Куртка… Запах бензина… Это все я ещё могу понять, – Эванс наступала на него, смотря с вызовом, но не приближалась. – Но розы.… Это уже перебор. Вы не находите? Сделайте одолжение, выверните карманы, вдруг там битое стекло! – крикнула она, и Адам проклял свой блестящий план.
Он молча смотрел на нее, и видел, насколько ей сейчас больно. Видел и понимал. Возможно, лучше, чем кто-либо другой. Эванс обходила его, держась поодаль, и не подходила ближе расстояния одного броска.
– Раздевать меня тоже часть вашего блестящего плана? Браво. Могли бы просто спросить, – она сняла длинную цепочку с шеи и бросила ему.
Адам поймал ее на автомате и крепко сжал в ладони, не отводя взгляда от разгневанной Эванс, что выжидающе смотрела, не произнося больше ни слова. Разжав руку, он увидел, что и ожидал: подтверждение, что оказался прав в предположениях насчет Эванс, Формана, Мастерса и всех остальных. Как же он не хотел оказаться правым на этот раз, но Костлявая буквально бросила ему в лицо прямое доказательство, что все не так просто, как могло казаться на первый взгляд. Стыд кольнул Адама в районе груди, а на языке ощущался привкус желчи. Внутри него клокотали ярость и обида от собственной гребной правоты, с которой он ничего не мог поделать.
– В Северном Нордэме все не то, чем кажется. У нас белое – недостаточно белое, а черное…
– Слишком черное, – закончил за нее Адам. – Мне очень жаль…
– Не надо, – прервала она его слова. – Пейте. Виски отменный. Подарок от Лили, – Эванс взяла со стула промокшее пальто и вышла из квартиры, оставив Ларссона в одиночестве.
Покой. Все о чем она мечтала это немного покоя, но даже в собственном доме она могла получить его лишь в обмен на боль и ожившие страхи. Она брела по улицам старого города изученной наизусть дорогой, которую могла пройти даже с закрытыми глазами. Эванс остановилась на перекрестке возле одного из самых узнаваемых зданий в Нордэме, что некогда служило его символом, а сейчас стало обителью для заблудших душ и сердец. Сквозь тучи на хмуром ночном небе пробивалась убывающая луна, царапавшая острыми краями шпиль старой гостиницы Посейдон.
– Ты опять сюда пришла, малышка? – низкий мужской голос и стук тонких каблуков за спиной огласили пустую улицу и известили, что Эванс больше не одна на перекрестке под тусклым фонарем. – Каждый раз приходишь сюда, стоишь, молчишь и пялишься в пустоту, – ночная королева в блестящей мини-юбке и рыжем парике остановилась рядом с ней. Наверное, Эванс заняла ее рабочее место, хотя в этом районе вряд ли могла сойти за конкурентку бравым ледибой.
– Ты здесь что-то потеряла, малыш? – голос звучал скорее обеспокоено, чем враждебно. Они давно перестали прогонять ее с рабочих мест, привыкнув, что иногда странная девочка приходила сюда помолчать и уходила также незаметно, как и пришла.
– Да, – хрипло сказала Эванс, ища глазами выбитые окна гостиницы, заколоченные досками.
– И что же ты потеряла, девочка моя? – поинтересовался у нее темнокожий травести, чьи слова слышались пропитаны сочувствием.
– Покой, – тихо ответила она и смотрела, как умирающая луна освещает позеленевший от времени трезубец статуи Посейдона, увенчивавшего здание старой гостиницы.
Короткий зимний день медленно тускнел, даря жителям Нордэма непередаваемое по палитре небо. Завершавшее путь по небосводу Солнце на прощание ласкало бетонные улицы мягким, словно от огня в камине, свечением. В преддверии долгой ночи обветшалые стены домов многоэтажной застройки ловили ускользавшие отблески и вбирали остатки тепла, едва не потерявшиеся в бесконечных переулках старого города.
Задняя дверь сложенного красным кирпичом дома, со скрипом открывшаяся в захламленный переулок, выпустила в узкий проход невысокого мужчину. Алые лучи уходящего солнца плясали мелкими бликами и отражались от толстых исцарапанных стекол его очков в потертой оправе, пуская солнечных зайчиков по облупленным стенам. Протискиваясь между скопившегося хлама, он волок чёрные пластиковые пакеты к и без того переполненным бакам. Бросив ношу поверх едва ли не накрывшей его лавиной мусора горы, он поспешил уйти, но остановился от тихого щелчка, раздавшегося в спину.
– Все никак не можешь бросить? – спросил он, не поворачиваясь лицом к неосвещенному углу за пожарным выходом. От долетевшего запаха табачного дыма его лицо исказила гримаса брезгливости.
– Не вижу в этом смысла, – донеслось щебетом певчей пташки с нежными переливами.
– Смысл есть всегда. Было бы желание, – он повернулся к нежданной гостье, поправив сползшую на нос не раз перепаянную оправу очков.
Из глубины переулка послышался тихий звук приближавшихся шагов, и от стены отделилась едва различимая серая тень.
– Здравствуй, тощая злыдня, – приветствовал он и не скрывал, что далеко не рад встрече.
– И тебе привет, очкастый слизняк, – она вышла на свет в сопровождении плывшего в воздухе уголька тлеющей сигареты.
– Они убивают, Эванс, ты в курсе? – скептически спросил он и недовольно сложил руки на груди, закутываясь в растянутый кардиган крупной вязки.
– Поэтому ты с ними порвал? Да, Чан? – выдохнув дым, ответила она вопросом на вопрос, на что он вопросительно изогнул бровь. – А! Так ты про сигареты… Я-то думала, о Ларссонах. Курение по сравнению с ними, мыльные пузыри против напалма, – Эванс бросила сигарету под ноги и растерла ботинком.
– Чем обязан, Костлявая? – грубо оборвал Чан.
– А зачем обычно к тебе приходят? Посоветуй детскую смесь? Ты же теперь в этом спец, – и его покорежило от слов.
– Я выбор сделал и не собираюсь его с кем-либо обсуждать.
– Неужели? И как оно? – с наигранным любопытством спросила она, всматриваясь в спрятанные за толстыми стеклами оливковые глаза, и заметила вспыхнувший гнев во взгляде. – О, жена не в курсе? – и снова щебетала певчей пташкой.
– Представь себе, в курсе, и для неё это не проблема, – огрызнулся Чан, подчеркивая нежелание обсуждать тему семейной жизни.
– Ах, ну да, ты же у нас супер-приз: гей-пассив с богатым прошлым. Мечта любой женщины. Двое детей.… Как ты сумел-то, поведай, Сед? – Эванс скептически скривилась.
– Погугли. Ещё раз спрашиваю, зачем пришла?
