о вредных соседях – и после вываливания всей этой психологической «грязи» на врача Семибогатову действительно становилось легче. Чего нельзя было никак сказать о самом Иване Даниловиче, который героически терпел неиссякаемый источник негатива от скромного партийного работника. Но чего уж, назвался психиатром – будь добр, разбирайся в хитросплетениях человеческой души.
Сегодня сеанс прошел как обычно, если бы не одно «но». В приемной Ефимова Игнатия Степановича окружили симпатичная медсестричка и тот самый милиционер, который и привез его сюда после тех самых событий, которые Семибогатов силился забыть и никогда более не вспоминать.
– Игнатий Степанович, добрый день. Можно вас на одну минутку? – поманил его младший сержант.
Семибогатов недовольно хмыкнул, но пришлось покориться служителю закона.
– Да, я вас слушаю. Что вы хотели? – сказано было отнюдь не радостным тоном.
– Как ваши сеансы проходят? Вам стало легче? – участливо поинтересовался Ильин.
– Спасибо, не жалуюсь, – скривившись, ответил партийный работник.
– А на работе как у вас дела?
– Вы еще про погоду спросите! Извините, давайте ближе к делу, у меня много на сегодня дел, – сердито отозвался Семибогатов. Начало разговора ему очень не нравилось.
– Хорошо, давайте ближе к делу. Вы говорили, что близко знакомы с товарищем Ждановым. Нам нужно очень срочно попасть к нему на прием, а ближайшая запись к первому секретарю ПетроградЦИКа только в следующем году. Вы сможете организовать нам приватный разговор с Андреем Александровичем в ближайшее время? – напрямую, без недомолвок спросил младший сержант.
– Да вы что?! Да как можно? Да я не буду жертвовать своим положением! – замотал головой Игнатий Степанович. – И вообще, неужели милицейское положение не дает вам возможности встретиться с товарищем Ждановым без бюрократических препон?
– Чтобы встретиться с товарищем Ждановым без, как вы выразились, бюрократических препон, нужно обладать генеральскими погонами, а у меня их покамест нет! – иронически ответил сержант.
– Ну а я что могу сделать?! У меня тоже нет генеральских погон! – желчно заметил Семибогатов.
– Да, у вас погон нет, но неужели у вас и совести нет, вы не помните, кто менее чем месяц назад спас вам жизнь на Боровском мосту? – пытливо глядя ему в глаза, спросил Ильин.
– Не понимаю, о чем вы говорите! – нервно дернул шеей Игнатий Степанович.
– Ах, не помните?! Ну, тогда, может, в ЦК партии порадуются информации, что их ответственный работник чуть было не загремел в психиатрическую лечебницу? – доверительно сказала Любочка, помахав перед носом Семибогатова его медицинской картой.
– Да вы… Да я… Да это произвол! – также тихо «завопил» Игнатий Степанович.
– Никакого произвола нет! Просто, пожалуйста, организуйте нам встречу с Андреем Александровичем. Пожалуйста! Это вопрос необычайной важности, дело жизни и смерти – только он может помочь спасти сотни и тысячи людей, – тоже тихо на ухо сообщил ему Александр Ильин.
Семибогатов хмыкнул, почесал подбородок:
– Хорошо, молодые люди, я постараюсь… но ничего вам обещать пока не могу…
Санкт-Петербург. Октябрь 1893 г.
Вместе с капитаном Железновым Глафира вышла из кабинета и лицом к лицу столкнулась с взволнованным дежурным, который, прижимая к груди папку с документами, как раз собирался постучать к Семену Гавриловичу.
– Честь имею, Семен Гаврилович. А я к вам с важным донесением, – приложил руку к фуражке дежурный.
– Аксенов, что случилось? Докладывай здесь, на месте! – рявкнул на него Железнов.
– Слушаюсь, Семен Гаврилович, только это… – Парень покосился на застывшую на месте Глашу.
– Что это?
– Тут посторонняя! – замялся Аксенов.
– Докладывай! – громче рявкнул капитан.
– В Обводной Канаве рыбаки выловили фрагмент тела – мужское тело без головы! – отозвался Аксенов.
– Что? Еще одно тело? Это что же, серия? – заорал Железнов и уже тише спросил: – Казимиру Евграфьевичу доложили?
– Никак нет, я сразу к вам с донесением!
– Хорошо, ротмистру я сам сообщу. Что там с этим телом? Куда его дели?
– Останки перенесли в прозекторскую Обуховской больницы, переданы эксперту Смородинову для вскрытия, – ответил дежурный.
– Так, все ясно, можешь быть свободен, Аксенов. Я сам доложу начальству.
Дежурный ушел, а Семен Гаврилович повернулся к Глаше.
– Слышали, Глафира Кузьминична? У нас тут серия намечается, неужели все-таки газетчики правы и Джек-потрошитель у нас в городе орудует?
Глаша побледнела и про себя неистово перекрестилась.
Петроград. Ноябрь 1923 г.
Зоя Филимоновна подогрела чай, выложила в вазочку печатные пряники и подвинула угощение покрасневшему с мороза младшему сержанту.
– Кушайте, Сашенька, угощайтесь!
– Да ну, Зоя Филимоновна, вы меня балуете! – еще больше покраснел парень.
– Нет, не балую. Любочка, и ты садись давай, вон как замерзли оба. В такую погоду гулять не стоит, здоровье угробите, – покачала старушка головой. – И так только с больницы выписали.
– Мы не гуляли, ба, мы в библиотеке были, тут, в Публичной. Нинель Максимовна нам еще дала несколько материалов по Обводному каналу, – отпивая чай, заявила Люба.
– Эх, в наше время на свидание не в библиотеку ходили, – усмехнулась бабушка.
Люба в этот момент чуть не подавилась горячим чаем, так рассмешили ее слова бабушки.
– Да ты что, нет, какие свидания. Нам некогда. Ты знаешь, ба, что на этом месте скопилась отрицательная энергия, потому считается Обводный канал плохим, проклятым местом. Каким-то образом – каким, я еще не знаю – эта отрицательная энергия действует на сознание людей необъяснимым образом, заставляя совершать суицид. Это так непонятно! Это так интересно! – Глаза Любочки блестели.
– Интересно в твоем возрасте на свидания бегать, а не суициды расследовать, – проворчала Зоя Филимоновна.
– Ой, не начинай, – махнула рукой девушка.
– Знаете, еще до революции по городу разные слухи ходили, легенды рассказывали страшные про Обводный. – Зоя Филимоновна оперлась рукой о стол и пустилась вспоминать молодость. – Что места там проклятые, призраков видели на мосту. Да и весь Петербург на костях стоит: сколько здесь человек умерло, когда город строили, один Петр знает!
– Не Петербург, а Петроград, – поправила ее внучка. – А что еще говорили?
– Не помню, на Обводном или где, но на дне канала находился красный чемодан с красной отрубленной рукой, и эта рука типа людей в воду утаскивала, – ответила Зоя Филимоновна.
Люба прыснула от смеха:
– Ну, это точно сказочки!
– Возможно. Только в конце девятнадцатого века баба одна своего мужика на части разрезала и в канал сбросила. Может, чемодан с кровавой рукой с той поры история? – спросила бабушка.
– Да, я слышал про ту историю – про разрубленные части тела, нам в милиции давно рассказывали, – кивнул Саша.
– Много всякого здесь было, отрицательная энергия, или как она там называется, вполне может там быть! – согласилась Зоя Филимоновна.
– Должно быть рациональное объяснение. Ты, ба, в
