class="p1">– Семеро! Боже мой…
– Экстремально, особенно для женского здоровья. Но не забывайте, что детская смертность составляет здесь больше десяти процентов, так что желание малагасийцев иметь как можно больше детей вполне объяснимо. Они обожают своих ребятишек и многое им позволяют… Хотя, должен сказать, в былые времена некоторым маленьким мальгашам пришлось вдоволь натерпеться от суеверных взрослых. Считалось, что будущее ребенка сложится удачно, если его не угораздит родиться в полночь. По поверьям, на грани уходящего и приходящего дня появлялись люди, которым суждено стать злыми колдунами. И не приведи господь родиться в первые два дня сентября, когда чрево матери покидал тот, кому суждено стать богохульником! Одного этого было достаточно, чтобы новорожденного похоронили заживо или подложили в муравейник. Правда, позже стали применять более гуманные методы.
– Гуманные?! – пробормотала я, потрясенная. – Интересно какие?
– Новорожденного клали перед загоном для коров. Если его не затаптывали зебу, то малышу оставляли жизнь. Но на этом злоключения рожденных первого и второго сентября не заканчивались. Матерям запрещали кормить детей, так как «чудовища», появившиеся на свет в начале осени, недостойны материнского молока. Мать клала ребенка на дорогу, начинала причитать и плакать. Если кто-нибудь усыновлял несчастное дитя, то для него это считалось лучшим исходом.
– Вы, наверное, шутите?
– Нельзя шутить с жизнью и смертью, – покачал головой Тахир, и его серьезный вид не оставлял места сомнениям.
– Еще один малагасийский фади?
– Нет, этот фади – кашмирский.
Его лицо помрачнело.
– Я чем-то вас обидела? – обескураженно поинтересовалась я. – Если так, прошу прощения…
– Вы меня не обидели, – прервал Тахир, но глубокая складка, залегшая между его бровями, говорила об обратном. – Смотрите, представление начинается!
Удовольствие я, несомненно, получила – не столько от того, что вытворяли артисты, сколько от реакции публики. Она в полной мере являлась участником происходящего на сцене, скакала, кричала, улюлюкала, пела и плясала вместе с выступающими. Народ, включая детей, бурно выражал удовлетворение или недовольство мастерством музыкантов, и даже мы с Тахиром не остались равнодушными, включившись в процесс. Уже минут через сорок я обнаружила, что подпрыгиваю рядом с ним и выкрикиваю французские и русские фразы, которые, впрочем, все равно потонули в общем гуле. Особенно мне понравился инструмент под названием марувани. Он представлял собой деревянный ящик с натянутыми внутри струнами, а его звучание оказалось сродни губной гармошке. Оказывается, у россиян есть нечто общее с малагасийцами!
Ночь обещала быть долгой.
* * *
Ив остановился перед высотным зданием и вскинул голову, глядя вверх, – так непривычно вновь оказаться среди домов из стекла и бетона, среди людей, внешне похожих на тебя самого. За последние десять лет Иву приходилось бывать во Франции от силы раз пять, да и то недолго. Скучал ли он? Вряд ли. Ив отлично ощущал себя в любом месте, куда забрасывали его судьба и работа, это было тем бесценным качеством, которое больше всего ценило в нем начальство. И все же каждый раз, приезжая в столицу своей родины, он испытывал странное щемящее чувство.
И как его угораздило вляпаться в детективную историю? Все благодаря этой русской, Тамаре… Иван был его другом, но Иву и в голову не пришло бы самолично расследовать его гибель, он удовольствовался бы сухим полицейским отчетом. Когда Амели пропала, он поискал ее и перестал, решив, что она сама не желает быть найденной, но эта русская… Она непременно хотела во всем разобраться и тем самым заставила тоненький голосок совести, почти заглохший внутри его, зазвучать в полную силу. «Как же ты можешь так? – говорил этот голос. – Твой друг мертв, твоя бывшая девушка, возможно, тоже, а ты даже не хочешь узнать почему? Да у женщины больше храбрости, чем у тебя!» Тамара действительно оказалась смелее и настойчивее Ива. Она не побоялась приехать в такую даль, ничего не зная о стране, где погиб дорогой ей человек. Она не испугалась, когда ее похитили террористы и когда едва не переехала машина… А что же он, Ив?
Глубоко вдохнув ноздрями прохладный воздух и еще раз взглянув на затянутое тучами дождливое небо, Ив вошел в двери, услужливо открывшиеся перед ним благодаря фотоэлементам. Кабинет главного редактора газеты, в которой трудилась Амели, выглядел аскетично, если не считать парочки разномастных безделушек, явно подаренных, и фотографии семьи – моложавой блондинки и двух симпатичных подростков, мальчика и девочки в спортивной форме какого-то школьного футбольного клуба. Бернар Курсель оказался невысоким, полным мужчиной с аккуратной бородкой, которой он определенно уделял большое внимание.
– Я давно ничего не слышал об Амели, – в ответ на вопрос Ива сказал Курсель, закидывая ногу на ногу и закуривая сигару. Иву показалось, что выглядело это наигранно, как в американских фильмах тридцатых годов. Но сигары, как он успел заметить, когда Курсель вытаскивал одну из коробки с логотипом, были из дорогих – кубинские, марки Cohiba Behike.
– Разве вы не посылали Амели на Мадагаскар?
– На Мадагаскар? Да с какой стати?!
Вот это номер! Получается, Амели находилась в Тане по собственному почину?
– Вы сказали, что являетесь близким другом Амели, – продолжил между тем редактор, – поэтому мне кажется странным, что она не сказала вам о своем увольнении.
– Вы уволили Амели?!
– Ни в коем случае! Ей предложили место получше. Не скрою, мне жаль было с ней расставаться, но у нас свободная страна.
Ив растерялся. Он-то думал, что редактор расскажет ему, чем занималась Амели, и станет ясно, почему она пропала. Теперь же все еще больше запутывалось!
– А вы случайно не в курсе, где ей предложили место, какая газета?
Редактор только плечами пожал:
– Она не сказала. Понимаете, в наших кругах не принято распространяться о таких вещах, во всяком случае, до поры до времени. Думаю, ее родственники или друзья скажут вам больше.
Ив стоял в длинном коридоре, не зная, куда идти дальше. Он пару раз встречался с подругами Амели, но ни с кем из них не общался, даже не знал телефонов. Оставалась, правда, ее мать. Иву не хотелось с ней встречаться, ведь непременно возникнет куча вопросов, включая и причины их расставания. Он хорошо относился к пожилой даме, но это не означало, что можно позволить ей вмешиваться в их с ее дочерью отношения!
– Ив, верно? – раздался голос за спиной, и он резко обернулся. Перед ним стояла высокая, полноватая молодая женщина с копной спутанных рыжих волос и невероятным количеством бижутерии, блестевшей в искусственном свете, словно елочные украшения в новогоднюю ночь. – Я видела, как вы входили к Бернару, – добавила она. – Вы меня не помните?
– Простите…
– Селин, – представилась она. – Селин Папюс,
