– Да. Я буду.
– А может, тебе не возвращаться?
– Ни в коем случае!
– Но ты же понимаешь, как все серьезно!
– Да, я понимаю.
– Мы оба сядем, – с отчаянием сказал он. – Да может, это и к лучшему.
Он готов разделить мою участь! А я готова его расцеловать. Любовь есть, ее не может не быть. Есть на свете что-то хорошее, не только подлость и предательство. И я его за это отблагодарю. Я его отпущу.
Но сначала мне просто надо вернуться…
На следующий день я разыграла маленький спектакль. Сказала любимому, что хочу побаловать его эксклюзивными пирожными, и отправилась в кондитерскую на углу, демонстративно прихватив дамскую сумочку с кошельком, где лежала мелочь, и накинув на плечи ветровку, которую мы купили вчера вечером, пройдясь по магазинам. Вряд ли Саша знал, что стоящий в шкафу чемодан почти пуст, там лишь пара книг для тяжести да куча ненужных тряпок. И то единственное платье, в котором я была в ресторане. Но я все равно ни за что его больше не надену, лучше выброшу. Оно свою роль уже сыграло, это платье для одного лишь акта той драмы в трех отделениях, что я поставила в Барселоне. Прилет-развод-отлет. Но Саша этого не знает, хотя и был ее главным действующим лицом. И что в моей сумочке кроме кошелька все это время лежали загранпаспорт и обратный билет в Москву, он тоже не знает. Ему не пришло в голову отобрать у меня документы, он просто решил не выпускать меня из виду.
Я оставила Сашу без сожаления, и мне было наплевать, что с ним будет дальше, как сложится его карьера. Я никогда не нападаю первой, но всегда отвечаю, когда мне наносят удар. Иногда не сразу, но всегда больно.
Было раннее утро, город просыпался, но кондитерская уже открылась. И пирожные, которые туда только-только привезли, были наисвежайшими. У меня голова закружилась от запаха сдобы, а желудок заурчал, и возникло чувство, будто кто-то сжимает его когтистой лапой, а потом ненадолго отпускает, чтобы следующая атака была еще мощнее.
Я вдруг «почувствовала себя плохо». Настолько плохо, что мне пришлось вызвать «Скорую». Саша еще нежился в постели в ожидании пирожных, когда я мчалась в городскую больницу, минуя пробки. Как только я поняла, что могу проскочить поворот на аэропорт, мне сразу полегчало. Врач, слава богу, немного говорил по-английски, а я кое-как знала испанский, но главное, у меня было заготовлено заманчивое предложение на международном языке общения: конверт с деньгами в тайном отделении сумочки, о котором Саша тоже, разумеется, не знал. Предложенная мною сумма была настолько внушительной, что водитель «Скорой» сам поймал мне такси и заботливо усадил в машину. Они даже не спросили, зачем мне это надо. Кризис сделал людей сговорчивыми. Настолько сговорчивыми, что они готовы ради денег нарушать должностные инструкции, тем более я иностранка. Да еще русская, а о них все так и говорят: безбашенные. Мчась в такси по направлению к аэровокзалу, я с удовольствием представляла, как Саша мечется по городу, тщетно пытаясь разыскать меня на больничной койке, а потом в морге. Это займет у него много времени. Гораздо больше, чем мне понадобится, чтобы пройти необходимые формальности на границе. Я представляла Сашино лицо, застывшее на нем выражение отчаяния, когда мой милый несолоно хлебавши будет уходить из очередного медучреждения, и ликовала. Что, щенок, получил?
Для него окажется неприятным сюрпризом, что я не умерла. Он еще какое-то время будет надеяться на благополучный исход своей миссии, особенно после того, как поговорит с хозяйкой кондитерской, очаровательной дамой средних лет, вызвавшей для меня «Скорую помощь». Я лепетала, что я одинокая состоятельная иностранка, готовая оплатить лечение в частной клинике, лишь бы мне помогли. И что мне очень и очень плохо. И показывала на сердце, а заодно на желудок и печень. Сердобольная дама, наверное, подумала, что я вчера перепила. С нами, русскими, это случается и никого не удивляет.
Регистрация уже заканчивалась, когда я влетела в здание аэровокзала. Я еще раз порадовалась, что загодя купила билет. Меня беспрепятственно пропустили через границу, самолет тоже не задержали, погода была чудесная, а рейс регулярный. Телефон я опять отключила. Мне больше не хотелось слышать Сашин голос. А потом это и вовсе потеряло смысл: самолет поднялся в воздух. Через четыре часа мы заходили на посадку, в Москве в отличие от Барселоны накрапывал дождь, но настроение у меня все равно было прекрасное. Хотя я едва успела.
Я влетела в кабинет львенка, когда рабочий день почти закончился, и сразу принялась извиняться. Он не отвечал, просто на меня смотрел. Он смотрел на меня так, что я простила миру всю его жестокость, львенок вымолил прощение за всех предателей и подлецов одним только взглядом, хотя он был очень и очень долгим. Я даже потеряла счет времени. Он смотрел на меня и молчал, и я видела, как он на глазах взрослеет. Передо мной сидел Ярослав Борисович Глебов, следователь отдела по расследованию особо важных дел СУ СК РФ по Московской области, ни больше ни меньше. Уф-ф, сколько заглавных букв! И Глебов мой сидит, весь такой важный, главный. Ему предстоит допросить подозреваемую в тяжком преступлении и взять ее под стражу, если нынче же все подтвердится.
– Присаживайтесь, Георгина Георгиевна, – сказал он наконец и заботливо отодвинул для меня стул. – Я рад, что вы нашли время, чтобы сюда прийти. Иначе завтра мне пришлось бы объявить вас в розыск.
Он говорил настолько серьезно, что ноги у меня подогнулись и я рухнула на стул. Меня должны были задержать по подозрению в убийстве еще два месяца назад, когда выяснили, кому принадлежит пистолет, из которого застрелили Курбатова. Я приложила максимум усилий, чтобы этого не случилось, и вот время пришло. Потому что как только он начал говорить, я поняла: мне конец.
– Почему же она не пришла к вам раньше? – только и спросила я.
– Видите ли, эта дама замужем, а в поселок она ездила к коллеге по работе.
– Коллега, разумеется, мужского пола, – усмехнулась я.
– На службе была запарка, и они решили поработать над важными документами в свой законный выходной день, – улыбнулся он.
Мы могли выражать свои истинные чувства только жестами, взглядами и улыбкой. Его улыбкой, потому что я не улыбалась, мне было не до того. А слова… Слова ничего не значили. Вернее, они означали, что мне пришел конец, но любимый готов меня спасти, только не знает, как.
– А муж в это время был в командировке, – вздохнула я. – Как в плохом анекдоте. И в самом деле, когда еще коллегам работать над важными документами?
– Точно так. Дама подумала, что муж будет ревновать, если узнает, что в его отсутствие она ездила за город, да еще и задержалась там допоздна. Но теперь она решилась. Ознакомьтесь с ее показаниями, – мне пододвинули протокол. Я читала и холодела. Это не липовые свидетели-молдаване. Им удалось найти настоящего. Им – это Саше и… Кому-то еще.
– У свидетельницы приметная машина, джип бирюзового цвета, на правой передней дверце которого, а также на крыше и капоте выполнена аэрография. Кошечки.
– Кто? – удивилась я.
– Кошечки. Ну, кошки. Дымчатые. С зелеными глазами.
– Кто ж на таких машинах ездит на тайное свидание?
– Потому она и пригнулась, увидев вас.
Я ее не видела. Да, стояла какая-то машина. Кажется, бирюзовая, и вроде бы джип. Но она была пустая, и я не стала ее рассматривать, особенно кошечек, потому что ворота оказались открыты. Сердце мое билось, когда я въезжала во двор Курбатова.
– Дама остановилась на краю поселка, чтобы позвонить своему лю… Коллеге по работе. Она решила подъехать к его дому тайно, и ей очень не хотелось ждать, когда откроются ворота.
– Понимаю. Документы были очень уж важными.
– Именно.
– Секретными, не иначе.
– Точно так. Она достала телефон и набрала номер. Коллега сказал ей, что забежал на минутку к соседу, и попросил немного подождать. Минут пять-десять.
– Сосед что, живет на другом краю поселка? Или «коллега» просто ходок и обслуживает одновременно десяток дам?
– Ну какое это имеет значение? – слегка пожурил меня Ярослав Борисович. Допрос шел по всей форме. – Свидетельница заглушила мотор и стала выжидать. И тут вдруг увидела вашу машину.
– Почему именно мою?
– Во-первых, марка сходится и цвет, во-вторых, Георгина Георгиевна, когда вы въехали во двор, то не стали закрывать за собой ворота. У дамы заметная дальнозоркость.
– Господи, сколько же ей лет?!
– Вы почти ровесницы. Она на два года старше, – слегка утешил меня львенок.
– И уже заметная дальнозоркость!
– Это вы хорошо сохранились, с чем вас и поздравляю. А у нее проблемы со зрением. Поэтому она вас разглядела. Она очень подробно описала ваш внешний вид.
– Она же пригнулась!
– Но когда вы въехали во двор, все-таки не удержалась и посмотрела. Тем более вы стояли спиной и были так озабочены, что ни на кого и ни на что не обращали внимания. Она какое-то время наблюдала, как вы идете к крыльцу и входите в дом, а минут через пять раздался выстрел.
