Майор последовал за ними по другой стороне улицы.
Виктор Сергеевич и Анастасия Вацловна подошли к маленькому базарчику, расположенному на траве, рядом с тротуаром. Здесь они остановились.
Торговлей занимались с десяток женщин разного возраста, в диапазоне от внучки до бабушки. Они предлагали хорошо сохранившуюся прошлогоднюю картошку с фиолетовой кожицей, крепкие соленые огурчики и всякую мелочь, вроде споротых с износившихся платьев пуговиц и треснувших ультрамариновых бокалов с золотым ободком по верхнему краю. Все это хозяйство было разложено на газетах, покрывающих деревянные, картонные и пластмассовые ящики, или разостланных прямо на траве.
Чуть дальше – располагалась торговая зона для более серьезных предметов, интересующих исключительно мужчин. Здесь лежали сизые от закаливания сверла, кремовые бухты телефонного провода и электрические лампочки. И еще много всякого другого железа.
Происхождение всего этого сомнений не вызывало: производственные площади Машиностроительного завода. Там, где работали, стоящие здесь продавцы.
Но Ефим никак не мог понять, для какого покупателя все это богатство выкладывалось. Ведь практически любой человек, живущий в поселке, если не работал непосредственно в тех же самых цехах, что и продавцы, то какое-то отношение к заводу все равно имел, через родственников, друзей, знакомых или, на худой конец, соседей. И, значит, мог получить все продаваемое тем же надежным, хотя и не слишком законным путем.
Однако, именно здесь торговля, в отличие от женской части базарчика, шла довольно живо. Во всяком случае, с пяток мужичков разного возраста склонились над разложенными железками и что-то заинтересованно обсуждали с владельцами товара.
Возможно, дело здесь было не в самом акте купли-продажи. Ефим подумал, что перед ним – своеобразный мужской клуб. И покупатели здесь ищут не товара и прибыли. И те, и другие, ищут здесь совсем другое. Вещь, самую необходимую на свете. Ту, что ценится в мире людей больше, чем бриллианты и золото. Хотя купить и продать ее не возможно.
Называется она – человеческое общение. А точнее – необязательное человеческое общение. Такое, которое человек совершает не из-под палки, но исключительно по доброй воле.
Мужской клуб гудел ровно и без пауз, как хорошо отрегулированный танковый двигатель на ровной местности.
А вот около женской торговой зоны, никого, кроме Секаченко с Тесменецкой, да еще одной пожилой покупательницы, не было.
Виктор Сергеевич взял из глиняной миски огурчик, откусил, одобрительно кивнул головой и протянул остаток спутнице. Царевна– лягушка сделала рукой отталкивающий жест. Начальник службы безопасности пожал плечами, оценивающе посмотрел на остаток огурца и целиком засунул его в рот. Но женщина не дала спутнику спокойно дожевать огурец. Она подхватила его под руку и увлекла за собой.
У подстанции, выходящей торцом на тротуар пара остановилась.
Виктор Сергеевич окинул взглядом улицу.
К счастью, майор успел укрыться за кряжистым стволом.
Когда он снова выглянул, то ни Виктора Сергеевича, ни Тесменецкой уже не увидел. И только в щели между подстанцией и кирпичной тумбой забора пожарной части на краткую секунду мелькнул подол зеленого платья. Ефим перебежал улицу и бросился вслед за не широкой женской спиной.
Осторожно выглянув из-за угла подстанции, он обнаружил: пара миновала пожарную часть и направилась к бело-желтой четырехэтажной школе, построенной в торжественном стиле послевоенного ампира. Мужчина и его спутница обогнули дворцовое здание и нырнули в зеленые кулисы пришкольного сквера. Майор двигался следом.
Пройдя метров двадцать по посыпанной песком дорожке, он застыл на месте, вжавшись в сиреневый куст. Он почти слился с ним в одно целое, образовав с сиренью гибрид из двух несходных биологических видов. Ему пришло в голову название этого нового существа – куставр. Куставр, это – такой куст с глазами. «Ничем хуже, чем кентавр, – похвалил себя майор. – Так же солидно и красиво!»
На поляне, лежащей за кустом, толпилась темная группа мужчин. Крупная, по женским меркам, Царевна-Лягушка смотрелась среди этих рослых туловищ хрупким цветком.
«Это еще, что такое? – спросил себя майор. – Чего это они задумали? Снова Миногина пугать? Так зачем людей-то столько? Тут, похоже, крупномасштабной войсковой операцией попахивает…» – сказал он себе.
Виктор Сергеевич был ниже остальных мужчин на голову, но, вот чудеса: казался – выше.
Весь его облик с широко расставленными ногами и гордо поднятой головой являлся командирским. Сжатый правый кулак подтверждал какие-то произносимые им слова. Присутствующие слушали его со вниманием, если не сказать больше – с почтением.
Потом слово взяла Царевна-лягушка.
Как это ни странно, присутствующие не только ни расслабились, но даже, наоборот, словно бы даже еще подтянулись, как бывает, когда после командира батальона неожиданно начинает говорить обычно молчащий командир полка.
«В авторитете, однако, Царевна-лягушка у местной фауны… Кто бы мог подумать? – отметил майор. – Как однажды написал один давно живший литератор: «Там, где появляются женщины, сразу появляется круг высший и низший». Эту фразу он оставил в одном из своих романов. Но в черновике у автора за этими словами следовало продолжение:
«Удивительно, но дамы с готовностью устремляются не только в высший круг, что, конечно, вполне естественно, но и в низший, что несколько странно. Можно подумать, каждая из них заранее знает свое место на ступенях выстраиваемой ими из самих себя человеческой пирамиды. Кажется, вся разноцветная женская армия в тайне работает по найму у какого-то Застройщика, возводящего из людей какую-то неведомую пирамиду или лестницу».
Отдавая вещь в печать, автор большую часть абзаца из текста почему-то вычеркнул. Видимо, не все можно сказать всем.
«Да, вот Тесменецкая, как раз из тех, что предназначена этим неведомым Застройщиком для верхней части пирамиды, если вообще не для самой вершины… Одним словом, Царевна-лягушка!» – заключил свои размышления о женщинах вообще и Анастасии Вацловне, в частности, склонный к философским размышлениям майор госбезопасности Мимикьянов.
Поговорив с минуту, хозяйка ателье «Мастерица» оставила Виктора Сергеевича с его бойцами и направилась в сторону того места, где находился Ефим.
Стараясь не шуметь, майор выдрался из сиреневого куста и побежал. Встречу с Царевной-лягушкой в школьном сквере он посчитал неуместной.
Оказавшись на улице Машиностроителей, майор несколько минут понаблюдал за окружающим миром.
Особое внимание он обращал на щель между подстанцией и забором пожарной части. Но Царевна-лягушка так и не появилась. Видимо, где-то свернула в сторону.
Ефим постоял и двинулся вверх по улице.
Он шел и размышлял над увиденным. Но очень скоро мысли, помимо его воли, снова улетели в прошлое.
Мимикьянов вспомнил еще один вечер в поселке прошлогоднего лета. Он сохранился в его сознании целиком, до последней точки, словно змея в банке со спиртом.
У Тимофея Топталова имелось в поселке любимое место.
Этим местом была застекленная башня командного пункта на полигоне для ходового испытания танков. Полигон давно не действовал, но стекла на смотровой площадке все же оставались целыми, за небольшими исключениями, заложенными листами фанеры или мятой жести.
Полигон примыкал к территории поселка и начинался почти сразу за коттеджем директора завода, принадлежим ныне Михаилу Ивановичу Варге.
Заброшенное помещение со стеклянной крышей и стенами быстро стало любимым для компании поселковых философов.
Хорошо здесь было сидеть за бутылочкой вина, оглядывая сверху розовый поселок, графитовый завод и степь, слегка выгнутую по рельефу земного шара.
В тот вечер в пронзенном солнцем стеклянном аквариуме сначала оказались Тима Топталов вместе с Ефимом. Затем пришел Гергелевич с Сашей Мамчиным и курицей, зажаренной в молотом красном перце. А потом они увидели выходящего из ворот своего особняка Михаила Ивановича Варгу.
Друзья покричали ему с высоты.
Михаил Иванович то ли услышал, то ли заметил за стеклом машущие руками фигуры, но вскоре уже входил на смотровую площадку. Можно было подумать, что он оказался здесь случайно. Но имевшаяся при нем бутылка красного вина и большой пук влажной огородной зелени все-таки заставляли в этом усомниться.
Конечно, сначала поговорили о женщинах. Установили: это – странные, непонятные мужскому уму существа.
– Вот почему так? – спрашивал Тима. – Пока мужчина живет один, он всегда сыт, хорошо одет и весел. Дома у него чисто, в вещах – порядок. И на все это он тратит, ну, максимум, минут двадцать в день. А, как только в доме появляется юбка, которая целый день вроде бы только готовкой, стиркой, уборкой и занимается, сразу начинаешь ходить весь день голодным, все до одной рубашки грязные, а телевизор обрастает пылью, как собака шерстью. Прямо загадка! Но, ведь это же так? – горячился обычно невозмутимый Тимофей Павлович.
