Среди ночи в голову часто приходят мудрые мысли. Монти подумал: так или иначе, ты в ловушке. Секрет — страшная вещь. Вероломная… Интересно, почему события, связанные с его фамильным домом, которые должны были остаться там, когда он оттуда уехал, преследуют его даже в доме Бриджет? Он прищурился, хотя лучше видно не стало, и снова стал вспоминать семейные тайны.
Да, не одному ему было известно о том, что он подсмотрел в Стрелковом лесу, только он догадался обо всем слишком поздно. Много лет, подрастая, он старался забыть то, что там увидел, но не мог. Тщательно скрываемая, даже от самого себя, тайна рано или поздно всплывает на поверхность.
В тот год все началось с того, что в канун Рождества Монти сломал лодыжку. Все думали, что он сломал ногу, катаясь на лыжах. Ему то и дело приходилось оправдываться: он просто неудачно выпрыгнул из автобуса на Пикадилли-Серкус. Он растянулся на мокром тротуаре; его окружили люди, которые покупали подарки к Рождеству, а разъяренный кондуктор еще и наорал на него:
— Будешь знать, как спрыгивать раньше времени!
В тот год он учился в выпускном классе школы; ему предложили на следующее лето поработать учеником чертежника, если удастся избежать воинской повинности. Тогда он еще не знал, чем ему хочется заниматься. Все осложнялось переменами в жизни семьи, хотя на первый взгляд казалось, что перемены к лучшему. Они же, наоборот, растравили гноящуюся рану, которая долго мучила его. Нарыв прорвался, и все тайное стало явным. С Бикерстафами связались представители крупной транснациональной компании; они предложили выкупить их торговую марку и фабрику, которая к тому времени дышала на ладан. Бикерстафовские печенье и кексы по-прежнему затрагивали чувствительную струну в национальном сознании. Старинная торговая марка служила своеобразным знаком качества. Потомки Бикерстафов, в том числе Монти, вдруг поняли, что, если они с толком распорядятся нежданной удачей, их будущее обеспечено. Впервые на памяти Монти его мать решила запечь на Рождество индейку. В прежние, более скудные, годы им приходилось довольствоваться дешевой свиной ножкой — подарком семейства Колли. Теперь свининой они решили полакомиться на Новый год вместо всегдашней жилистой курицы — приношения из того же источника. Вместо рождественского пирога на стол всегда ставили кекс с сухофруктами фирмы «Бикерстаф», хотя в последние годы производство все время сокращалось. Они подозревали, что скоро знаменитые кексы и вовсе канут в небытие; новые хозяева сами будут решать, что им производить под старой торговой маркой.
— Ужасно будет жалко, — говорил отец Монти. — После стольких лет… — Но, судя по его голосу, ему было все равно.
Монти не испытывал беспокойства из-за того, что знаменитый кекс перестанут выпекать. Сам он его не любил. Он приковылял домой, в «Балаклаву», с загипсованной ногой. Обычная мрачноватая атмосфера, всегда царившая там, лишь слегка смягчалась попытками матери хоть как-то украсить «Балаклаву» к Рождеству. Много лет подряд она развешивала в комнатах мятые бумажные цепочки и венок, который от старости растерял половину ягод и листьев, так что больше смахивал на похоронный. Монти злился, потому что никому и в голову не приходило выкинуть старье и купить или смастерить что-нибудь поновее и повеселее. Но он понимал, что матери жалко тратить недавно приобретенное богатство на бумажные фонарики и искусственные цветы непонятного вида. Строгая экономия въелась в ее плоть и кровь. И все-таки, увидев старые унылые украшения, Монти стиснул зубы и приготовился изображать веселье и поглощать испеченные матерью сладкие пирожки с изюмом и миндалем, в которых было гораздо больше теста, чем начинки.
Зима в тот год выдалась промозглая, дождливая; многие простужались, болели гриппом. Едва войдя в дом, Монти узнал, что отец вот уже десять дней болеет. Он кашлял не переставая, то и дело чихал. У него появилась одышка. Отец все время грелся у камина, который, правда, почти не давал тепла. Сидел закутавшись в старый плед — тот самый, который двенадцатилетний Монти тащил на плече в гору, когда Пенни шла рядом и командовала, куда идти. Отец протянул ему руку, чтобы поздороваться, Монти увидел, что это рука старика: с тонкой кожей, в коричневых пятнах, с проступившими венами. А ведь отца тогда еще нельзя было назвать стариком, ему исполнилось всего сорок девять.
Несмотря на простуду, отец не бросил курить, о чем свидетельствовала пепельница, полная окурков.
— Папа, может, все-таки будешь курить поменьше? — предложил Монти, указывая на пепельницу. — Тебе будет легче дышать.
— Сигареты мне не повредят, — просипел отец. Поняв, что Монти не на шутку озабочен, он пообещал: — К Рождеству я буду в полном порядке. — Но вид у него был совсем не здоровый.
На сломанную ногу сына родители Монти отреагировали примерно так же, как и автобусный кондуктор.
— Не повезло, старина! — просипел отец. — Ну надо же, глупость какая!
— В самом деле, Монти, — недовольно подхватила мать, — почему тебе приспичило сломать ногу именно сейчас?
Бикерстафы были не из тех, кто любит, чуть что, обращаться к врачу. Монти, опираясь на костыль и корчась от боли, доковылял до соседей и спросил Джеда Колли, пожилого, но еще деятельного, не собирается ли кто-то из его родных в город. Если кто-нибудь туда поедет, пусть привезут им бутылку виски. Джед тогда тут же достал ему бутылку из своего запаса. Монти попытался расплатиться. У них ведь появились деньги! Но Джед и слышать ничего не желал.
— Передай маме с папой пожелания счастливого Рождества, — сказал он.
Монти приковылял назад с бутылкой в кармане куртки, и мать сварила горячий пунш.
— Крепкая штука; она меня живо на ноги поставит, — кашляя, уверял отец.
За два дня до Рождества отец слег — дело неслыханное, — и Бикерстафы наконец все же вызвали врача. Доктор диагностировал грипп, который дал осложнение на легкие, и предложил отправить Эдварда Бикерстафа в больницу. Эдвард и его жена пришли в ужас и отказались. «Что ж, — вздохнул доктор, — может быть, вы и правы». Больницы переполнены жертвами простудных заболеваний. Эдвард может остаться дома при условии, что будет спать в отдельной теплой комнате, где постоянно топится камин. Остальные члены семьи могут заходить к нему только в случае необходимости. И пусть немедленно вызывают его, добавил доктор, если больному станет хуже.
— Не забывайте топить камин! — повторил он перед уходом.
Во всех остальных спальнях «Балаклавы» царила почти арктическая стужа.
— Монти, тебе нельзя заходить к отцу! — напомнила мать, когда в спальне больного удалось растопить камин.
Из дымохода полетела сажа и обломки птичьих гнезд. От этого отец еще сильнее раскашлялся. От тепла стало немного суше, но стены были еще сырые.
Мать сказала:
— Не хочу, чтобы ты заразился. Достаточно того, что ты ухитрился сломать ногу.
Сидя за кухонным столом, она деловито начищала остатки фамильного серебра, которое по традиции появлялось на столе в Рождество. Она терла ножи и вилки тряпкой, смоченной какой-то чистящей жидкостью, от которой у нее чернели пальцы.
Монти с трудом поднялся на второй этаж и остановился за дверью отцовской спальни.
— Папа, как ты себя чувствуешь? — крикнул он.
— Плохо! — хрипло ответил больной. — Уходи!
И Монти ушел.
Позже, в рождественский сочельник, он вдруг проснулся и услышал, как ужасно кашляет отец. Потом за дверью застучали каблуки: по коридору спешила мать. Монти выбрался из кровати и доскакал на одной ноге до двери. Приоткрыл ее и вгляделся в щелку. Мать уже вышла из комнаты больного, кутаясь в свой старый халат. Монти она не заметила. Она медленно стала спускаться вниз. Монти ослушался запрета и пробрался в комнату больного.
Ее освещала единственная прикроватная лампа с пыльным и выцветшим шелковым абажуром, розовым в клетку. Монти и сейчас отчетливо видел его перед своим мысленным взором. Фарфоровая ножка лампы была сделана в виде девичьей фигуры — тоненькой девушки-подростка, такой стиль был в моде в двадцатых годах. Она держала на поводке двух гончих. Еще немного света отбрасывали тлеющие угли в камине, призванные облегчить состояние больного. Отец сидел в постели, опираясь на влажные подушки. По его лицу тек пот. Он шумно, с присвистом вдыхал, а выдыхал со стоном.
— Как-то странно я себя чувствую, старина, — с трудом выговорил он.
Монти очень испугался.
— Сейчас спущусь и вызову доктора — пусть немедленно приедет сам или пришлет карету скорой помощи. Может быть, тебе все-таки лучше в больницу?
— Ничего не нужно, — слабо отмахнулся отец. — Мама уже пошла звонить. Доктор скоро приедет. Возвращайся к себе, не то еще заразишься. — Он вытянул руку и слабо помахал ею. — Иди… — с трудом выговорил он и зашелся в очередном мучительном приступе кашля.
