Что касается зарплаты, то ее едва хватало на кофе и дорогие по тем временам сигареты "Магна", к которым они быстро привыкли и уже не могли заставить себя курить прежний "Пегас".
Вскоре она ушла из института в частную компанию, занятую в нефтяном бизнесе, стала покупать "Ротманс" и вместе со сменой марки сигарет как-то незаметно перешла в другое качество — похудела, выправила осанку, избавилась от привычки ходить по дому в Застиранном байковом халатике, под которым ничего не было, окуталась новыми запахами, а он продолжал ездить в переполненном метро на другой конец города, в свою контору, где уже начали задерживать зарплату.
Он сам ей предложил разойтись — мы, в сущности, и так уже достаточно друг от друга отдалились, сказал он, — и она с оттенком искренней грусти в голосе согласилась: да, ты прав. Квартиру разменяли, ему досталась эта комната в старом доме, где через круглое, как иллюминатор, окошко на лестничной площадке можно было вести наблюдение за отгородившимся от улицы глухим тюремным забором израильским посольством.
Через год он узнал, что она вышла замуж за коллегу, норвежца, тоже занимавшегося нефтью и несколько раз приезжавшего к ним в командировку, двухметрового, несколько рыхловатого белобрысого малого, медлительного, меланхоличного, с белоснежными ресницами и красноватым, как будто подгоревшим на июльском солнце лицом и небесно-голубыми глазами.
Перед отъездом на родину мужа она звонила и благородно предлагала произвести какие-то хитрые обратные квартирные обмены, которые, однако, были чреваты несусветной морокой, и он отказался, так и остался жить в своей коммуналке, чем-то случайно подворачивавшимся под руку питался и курил все ту же "Магну", много, по пачке в день.
За этими сигаретами он однажды отправился к ближайшим коммерческим ларькам, которые тогда только-только начали расти, как грибы после дождя, в оживленных местах.
* * *
Он сунул деньги в узкую форточку, наклонился, прокричал в нее: "Магна!" Из форточки на подвижном подносе, ерзавшем туда-сюда, внутрь бронированной палатки и обратно, выдвинулась красная пачка, и он постучал в витрину: "Эй, ребята, а сдача?"
Никто не отозвался, он постучал ёще раз и еще. Справа от палатки на асфальт выпал ромб желтого света, в него погрузилась нога в тяжелом, на шнуровке, армейского фасона ботинке.
Показался крепкого сложения молодой человек с короткой стрижкой, в синем спортивном костюме. Потом появился еще один. Следом за ними возник человек в милицейской форме — китель распахнут, галстук съехал набок.
"Что же ты, сука, мешаешь людям культурно отдыхать?" — ласково спросил кто-то из них, кто именно, он не разобрал, потому что в следующую секунду получил прямой удар в голову и уже плохо помнил, что было дальше. Придя в себя, подумал: "Надо уходить!" — и пополз к стене.
Теперь он смотрел на блуждание разноцветных огоньков в витринах, палатки покачивались перед глазами, как праздничные, расцвеченные мигающими фонариками кораблики в темной бухте, и он все смотрел на них, пытаясь проникнуть взглядом внутрь.
"Вы смотрите туда так, будто хотите прожечь взглядом стальную дверь..."
Он запрокинул голову — левое веко тоже начинало припухать — и увидел перед собой человека лет пятидесяти с широким, армянского типа, лицом, полноватого, закованного в добротный черный костюм. У него были большие темные глаза, в которых читалось сострадание.
"Но, к сожалению, молодой человек, — продолжал незнакомец, опускаясь на корточки, — взгляд со сталью поделать ничего не может. Тут нужен автоген или хорошая канистра с бензином. — Он помолчал, протянул руку: — Обопритесь. Здесь не самое удобное место для ночевки".
Черноглазый помог избитому подняться, прислонил его к стене и, глядя в сторону улицы, из серого жерла которой тек голубоватый неоновый свет фонарей, омывавший припаркованные неподалеку белые "Жигули", сказал:
"Я все видел. Пойдемте. Я отвезу вас домой. Вы далеко живете? Вот и хорошо, что рядом, — заметил темноглазый, осторожно размещая пострадавшего на заднем сиденье. — Я подвезу, сами вы не дойдете. Да, кстати, меня зовут Вартан".
Он грузно уселся на водительское место, поерзал, устраивая поудобней свое массивное тело в слишком маленьком для его габаритов кресле, низко спустил галстучный узел, расстегнул верхние пуговки сорочки и потряс ее за воротничок, освежая тело.
"Какая духота, — сказал он, отдуваясь. — Хоть бы дождик прошел. Что календарное лето было сухое, что теперь вот бабье... Через пару дней, если верить прогнозу, на нас надвинется какой-то циклон, говорят, что-нибудь с небес и прольется. Да только какой прок? На даче все посадки сгорели... У вас есть дача?"
Ответа не последовало, Вартан обернулся. Его пассажир, привалившись плечом к дверце, смотрел в сторону ярких палаточных витрин. Вартан наклонился и проследил направление его взгляда, но ничего особенного не заметил, в отличие от пассажира, который ясно видел, как голубой огонек ползет по стальным стенам, на которых волдырями вздувается краска, а потом с тонким хрустом лопается стекло и осыпается на асфальт.
"Хорошие были палатки", — с трудом двигая разбитыми губами, произнес пострадавший.
"Были?"
"Да... У меня есть предчувствие, что не сегодня завтра они сгорят"...
Вартан мягко улыбнулся, достал из нагрудного кармана платок, вытер шею — он, как всякий тучный человек, сильно потел.
"Вот именно, что одно предчувствие... Их охраняет милиция. Круглосуточно. Вы же сами видели — они даже пьют вместе... Кроме того, есть своя охрана, от которой вам досталось. Так что, если вы предполагаете прийти сюда с канистрой бензина... — он сделал выразительный жест, чиркнув ладонью по горлу, — вам достанется еще круче".
"Они совершили большую ошибку... Не стоило им меня бить, не стоило".
"Да? — спросил Вартан. — А почему?"
"Долго объяснять".
"А все-таки?"
"История в двух словах такова. Жил-был мальчик, его мама работала медсестрой, а отчим — шофером, он был большая сволочь, этот отчим, выпивал и колотил их, мать и сына. И вот в один прекрасный момент молодой человек решил для себя: его больше никто не смеет трогать... Он отчиму прямо сказал об этом, но тот рассмеялся в ответ и ударил. Он пожалел потом об этом, отчим. Как-то ночью он привел в гараж своего приятеля..."
"И что дальше?"
"Да ничего. Гараж сгорел дотла".
Вартан вынул из кармана расческу, прошелся ею по редким волосам, тщательно зачесывая их от пробора, располагавшегося немыслимо низко, на уровне левого виска, придавил ладонью жидкую прядку, плохо камуфлирующую обширную лысину, со свистом продул расческу и погрузил ее в карман пиджака, сунул мизинец в ухо, посверлил им вход в ушную раковину, внимательно осмотрел ноготь и отер его о край кресла.
"Я, кстати, не против... — Вартан отклонился вправо и опять глянул на палатки. — Пусть сгорят. — Он развернулся всем корпусом к пассажиру, навалился на спинку кресла. — Что касается меня, то я буду очень рад, если на этом бойком месте останутся один головешки..."
"Да?"
"Это долгий разговор, молодой человек, но в двух словах дела обстоят так. Еще полгода назад на этом месте стояли мои торговые точки. И все было мило и культурно".
Да, согласился про себя избитый, в самом деле, было несколько ларьков, в которых торговали симпатичные девчушки, успевшие подружиться со многими окрестными жителями.
"Мило и культурно, — повторил Вартан, — а потом на меня наехали эти ребята".
"Наехали?"
Слово по тем временам имело хождение разве что в специфических кругах и пока не укрепилось в бытовом лексиконе. Вартан закурил, протянул пассажиру пачку, тот долго не мог вытащить дрожащими пальцами сигарету.
"Видите ли, молодой человек, я сам не ангел, — он сделал пару глубоких затяжек. — Далеко не ангел. Но когда забирают твою жену и дочь... Словом, мою торговлю отсюда выдавили. Теперь они здесь командуют".
"Вы сказали, что они забрали жену и дочку... Что значит — забрали?"
"Мо-ло-дой челове-е-ек... — Вартан плавно закивал, отчего сделался похожим на китайского болванчика. — Вы с луны свалились... — Он помолчал, глядя на сигаретный дым. — Ане было одиннадцать лет. Ее изнасиловали".
Они закурили по новой сигарете и молчали до тех пор, пока окурки не оказались в выдвижных пепельницах.
"Почему вы мне это рассказываете?"
Рассеянный взгляд Вартана сделался жестким.
"Потому что вы тоже должны испытывать к ним те же чувства, что и я... То есть ненавидеть. Я понял по вашим глазам. Точнее сказать, по одному глазу. На правый хорошо бы наложить свинцовую примочку".
Избитый промокнул тыльной стороной ладони губы.
"Вы что-то говорили про дождь... Это хорошо. Будут вам угли на этом бойком месте. Мне нужен, во-первых, дождь. Во-вторых, нужны верстак, тиски, хороший напильник. Еще форменный комбинезон, раздвижная металлическая лестница и пила-ножовка".
