При виде этого зрелища молодой неопытный парень с родинкой на щеке гулко захохотал, но взрослые, умудренные жизнью коллеги одернули его и повернули лицом в другую сторону — нехорошо смеяться над неприятностями товарища. Особенно если у этого товарища пудовые кулаки и скандальный нрав.
— Так что — никак нельзя? — повторил Синицын, который даже не запыхался.
— Никак, — подтвердил строгий Митрич.
— А вот у меня есть сведения, что вы одному гражданину давали эту люльку, — продолжил настырный майор. — И даже сами ее перенесли на новый объект и установили в рабочем положении. А потом забрали ее обратно. И было это всего три дня назад.
— Клевета, — спокойно возразил Митрич. — А вы сами, к примеру, кто будете? Из треста или из строительной инспекции?
— Я сам буду из уголовного розыска, — ответил Синицын и продемонстрировал общественности служебное удостоверение, как и положено, в раскрытом виде, — майор Синицын, отдел по расследованию убийств.
— Матерь божья! — огорчился Митрич. — Неужто того мужика убили? Ну, мы-то уж точно ни при чем!
— Значит, все же был мужик? — оживился майор. — Ну-ка, с этого места поподробнее!
— Ничего не знаю! — опомнился Митрич. — Никакого мужика в глаза не видел! Правда, ребята? — Он повернулся за поддержкой к своему дружному коллективу.
— Конечно! — загалдели строители. — В глаза не видели! Знать не знаем! Не было никакого мужика!
Даже торчащие из мусорного бака ноги Константина Бузыкина задрыгали в такт этому дружному хору.
— Вот, значит, как… — огорчился майор. — Ну что ж… придется, значит, как вы говорили — через трест…
— Чего через трест? — опасливо переспросил Митрич.
— Придется обратиться в трест, так, мол, и так, ваши рабочие в частном порядке предоставили постороннему человеку люльку строительно-монтажную, само собой, за плату… которую, натурально, положили себе в карман…
— Не надо! — прервал майора Митрич. — С трестом — оно и дольше получится, и хлопотнее…
— А еще мне придется проверить вас всех на предмет регистрации… — продолжал майор. — Вот вы — гражданин Молдавии? — Он проницательно взглянул на молодого парня с родинкой и густым, черным как смоль чубом.
— Молдовы… — поправил тот.
— Тем более… а вон этот гражданин — житель Таджикистана… а тот мужик, — Синицын кивнул на торчащие из мусорного бака ноги Бузыкина, — он у меня вообще по злостному хулиганству пойдет… у него ведь уже есть судимость, правда?
— А может, мы с вами договоримся, — заныл Митрич, — оно и быстрее будет, и к взаимной выгоде…
— Может, и договоримся, — сказал покладистый Синицын. — Все будет зависеть от вашей искренности и готовности сотрудничать со следствием…
— Мы… это… всегда готовы! — неохотно выдавил из себя Митрич. — Правда, мужики?
Митрич пользовался в коллективе непререкаемым авторитетом, и в ответ на его слова последовал дружный хор согласия, как перед тем — такой же дружный хор возражений. Даже торчащие из мусорного бака ноги Константина дрыгнули утвердительно.
— Значит, давайте по порядку, — майор Синицын достал из внутреннего кармана пиджака миниатюрный диктофон и поставил его на запись. — Значит, пришел к вам незнакомый человек…
— Ну вот, примерно как ты, — начал Митрич. — Пришел в обед, когда у нас самое настроение культурно отдохнуть. Только он, понятное дело, не с пустыми руками пришел, пива принес двадцать бутылочек… — На этом месте Митрич сделал паузу, чтобы майор мог осознать все моральное превосходство того мужика и собственную низость. — Принес, значит, пивка и сам с нами сел тут, на ящичках. Как человек, с пониманием, — Митрич снова сделал паузу. — Сперва, понятное дело, выпили, а потом перешли к водным процедурам… в том смысле, чтобы поговорить. Ну, он и говорит — так, мол, и так, работает в банке завхозом, тут, неподалеку. И начальник у него оченно суровый. Чуть что не так — вплоть до высшей меры. В смысле, до увольнения. И вот этому начальнику захорошело непременно фасад банка вымыть. То ли у него день рождения, то ли еще какой праздник — но только чтобы непременно завтра все было помыто. Ну, я-то, понятное дело, спрашиваю: мы-то чем конкретно можем помочь? А этот мужик, который завхоз, говорит: дайте, мол, вашу люльку напрокат. На один всего день. А не то выгонит меня начальник без разговоров, а у меня дети малые на руках и мать-старушка…
Митрич глубоко вздохнул и развел руками:
— Ну, виноваты! Пожалели человека! Еще и люльку сами на место установили!
— Что, неужели бесплатно? — недоверчиво осведомился майор.
— Ну, почти даром, — смущенно признался Митрич, но глазки его блудливо забегали. — Ты только, мил человек, в тресте строительном про это не говори!
Он снова тяжело вздохнул и продолжил:
— Вот сколько лет на земле живу, а все никак не поумнею. Знаю, что нельзя людям верить, — он произнес слово «людям» с ударением на второй слог, — а все ж таки верю! Наврал ведь тот мужик!
— Как наврал? — переспросил Синицын. — Неужели денег не дал?
— Ну, это шутишь! — Митрич усмехнулся. — Мы не какие-нибудь всякие, деньги у него вперед потребовали! Это уж как водится! А на другой день мы пришли поглядеть, но он фасад-то и не помыл, маленький только кусочек! И сам больше не появился. Не иначе наврал и про начальника сурового, и про малых детей, и про мать-старушку. Ну, мы, понятное дело, люльку обратно отволокли, но все ж таки обидно! Нельзя людям верить, никак нельзя!
— Ладно, — майор понял, что трогательная история Митрича закончилась. — А как тот мужик выглядел?
— Как выглядел? — переспросил Митрич. — Обыкновенно выглядел. Как, к примеру, ты.
— То есть что — круглое лицо, голубые глаза, росту небольшого? — В голосе майора прозвучало недоверие.
— Зачем небольшого? — обиделся Митрич за незнакомца. — Нормального росту. Все при нем…
— А чем же тогда он на меня похож?
— А кто тебе сказал, что похож? Ничего он на тебя не похож!
— Но вы же только что сказали — примерно как ты. У меня это и на магнитофоне записано! — И майор щелкнул ногтем по корпусу диктофона.
— К примеру, как ты — это разве похож? — Митрич оглянулся на своих друзей в поисках поддержки. — К примеру, как ты — это значит, что в пиджаке он был, в рубашке… во всем чистом, а не как мы! Не в спецухе, краской заляпанной!
— Ну хорошо, — терпение майора было неистощимо. — А все-таки, какой он был — высокий или не очень, волосы темные или светлые, глаза, опять же…
— Волосы-то? — Митрич задумался, потом оглянулся на коллег. — Леха, как тебе показалось — блондин он был али брюнет?
— Блондин, — отозвался один из рабочих.
— Брюнет, — в один голос с ним выпалил другой.
— Ладно, — майор вздохнул. — Ну, поглядите — может, узнаете его!
Он выложил на ящик целую стопку фотографий. Здесь были все сотрудники банка мужского пола, а также — на всякий случай — несколько находящихся во всероссийском розыске преступников.
— Кажись, вот этот… — указал Митрич на одну фотографию. — А может, вот тот…
Через пять минут с фотографиями ознакомились все члены бригады, включая Константина Бузыкина, которого ради этого дружными усилиями выдернули из мусорного бака. Он держался озлобленно, но как-то испуганно и больше на конфликт не нарывался. При этом от него исходил такой запах, что остальные строители сторонились его, даже бывалый Митрич держался подальше.
В итоге опознание по фотографиям ничего не дало — все строители показали на разные снимки, опознав всех без исключения сотрудников банка (даже покойного Меликханова), а также злостного алиментщика Равиля Шамилевича Рахатлукумова, находящегося в розыске по заявлениям его семи брошенных жен.
На Васильевском острове еще сохранились места, где ты словно выпадаешь из времени. Крошечные, слегка покосившиеся особнячки с колоннами, не так давно отметившие свое двухсотлетие, громоздкие доходные дома из унылого темно-красного кирпича, мостовые, вымощенные булыжником, — будто на дворе не двадцать первый век, а девятнадцатый. Здесь можно снимать исторические фильмы, не прилагая больших усилий и затрат на создание соответствующего колорита. Достаточно нарядить прохожих в подходящие костюмы, поставить на углах городовых, да вместо новеньких «Пежо» и «Мерседесов» пустить по булыжной мостовой конные экипажи…
Именно в такое место попала я, разыскивая офисный центр «Кавалергард».
Миновав очередной полуразрушенный особняк, я прошла вдоль забора, за которым буйно разрослись кусты жасмина и прогуливались интеллигентные пациенты клиники нервных болезней, свернула за угол… и увидела суперсовременное здание из стекла и металла, торчавшее в этом захолустном углу города, как торчит единственный золотой зуб во рту нищей старухи, знававшей лучшие времена.
