— Вы должны доказать! Вы не имеете права обвинять без доказательств! Почему именно я?! Может, это кто-то другой!..
— Успокойтесь! — прошипела Тамара. — И совсем незачем так кричать. У меня проблемы с ногами, а не с ушами. Надо сказать, что вы действовали очень тихо и ловко. Я ничего не услышала… Да что это я! Вы, должно быть, украли перстень, когда оставались здесь один. Вы же дважды оставались без присмотра. Я на следующий день заглянула в шкатулку, а там пусто! Я так плакала, так плакала… Яночка чуть с ума не сошла, никак не могла меня успокоить.
— Я сейчас тоже сойду с ума, — уже обычным голосом сказал Михаил. — Как вы можете, Тамара? Зачем? Ведь вы же прекрасно знаете, что я не брал никакого перстня!
— Тогда куда же он делся? — ехидно поинтересовалась Тамара. — У него вдруг выросли ножки и он убежал?
— Но почему вы думаете на меня?!
— Потому что больше не на кого! Не на Яну же мне думать, которая давно уже у меня работает! И ни на кого другого из наших я думать не стану, потому что при желании они могли бы украсть перстень тысячу раз! А кроме вас, никто посторонний сюда не входил!
Михаил уже пришел в себя настолько, что смог проанализировать ситуацию.
Первое — никакого перстня в шкатулке не было. Никто в здравом уме, а ум у Тамары, вне всяких сомнений, был здравым, не станет хранить подобные ценности у всех на виду. Четыре карата? Да два камня в один карат по бокам? Да это сто тысяч евро без учета антикварной раритетности! И лежал в шкатулке, только руку протяни… Бред! Бред и чушь!
Второе — доказать у Тамары ничего не получится, и она должна это понимать. Она не может этого не понимать. Так что бредовое и голословное обвинение в уголовное дело не выльется. Какой там грабеж? Незачем нагнетать.
Третье — а вот репутацию эта высосанная из пальца история подпортить может. Запросто! Людей, падких на всяческие пакостные слухи, много. Их, как говорится, хлебом не корми, только дай гадость про ближнего сказать. Как это у Апухтина? «Это совершенно все равно, он ли украл или у него украли… Главное то, что он был замешан в гадком деле…»[15] Репутация создается годами, а рушится в один момент. Нет репутации — нет клиентуры. Нет репутации — нет психоаналитика Михаила Александровича Оболенского. Ну, насчет «рушится» — это, конечно, перебор, один мерзкий слух репутацию не уничтожит, но подпортить подпортит. Оправдываться можно сколько угодно, только оправдания не помогут — лишь хуже сделаешь. Недаром кто-то сказал, что самый лучший ответ на клевету — это молчаливое к ней презрение…
— Чего вы от меня хотите, Тамара? — спросил Михаил.
— Вот это уже деловой разговор! — одобрила Тамара. — А вы понятливый!
Глаза ее раскрылись пошире, складка на переносице разгладилась, и вообще выражение лица стало более человеческим, что ли. До этого была маска трагической актрисы.
— Я еще и вменяемый, — «похвастался» Михаил. — На мой взгляд, можно было бы обойтись и без всего этого… спектакля. Надо что-то — так прямо и скажите, зачем запугивать и угрожать?
— Затем, чтобы лучше дошло! — сверкнула глазами Тамара. — Чтобы вы не встали в позу и не послали меня куда подальше. Я предпочитаю сразу обозначить… м-м-м… приоритеты, а уже потом переходить к делу.
— От такого, как вы выражаетесь, «обозначения приоритетов» инфаркт заработать можно! — упрекнул Михаил.
— Какой может быть инфаркт в ваши молодые годы?! — скривилась Тамара. — Немножко адреналина вам только на пользу…
«Смотря в какой ситуации», — подумал Михаил, но от словесной пикировки благоразумно воздержался. Перешел разговор в спокойную колею — и хорошо.
— Я, Михаил, хочу одного — наказать убийцу своего брата, — продолжила Тамара. — Вы, конечно, догадываетесь, кого я имею в виду?
— Нет, не догадываюсь.
— Неправда, — вздохнула Тамара. — Вы прекрасно догадываетесь. Вы только притворяетесь непонятливым. Ждете, чтобы я сама назвала имя… Хорошо, я назову. Я хочу вывести на чистую воду Анну, мою невестку, потому что это она убила своего мужа и моего брата…
Внутренние эмоциональные резервы Михаила были исчерпаны до дна, а пополниться еще не успели, поэтому он воспринял слова Тамары спокойно. Только подумал о том, знает ли она про них с Анной все, всмотрелся в колючие глаза и решил, что всего она, конечно же, не знает. Иначе бы не начинала этого разговора. Одно дело — склонять к предательству психоаналитика и совсем другое — любовника.
Один вывод повлек за собой другой. Что же это получается? Выходит, что слежку организовала не Тамара? Иначе бы она знала о том, что Анна сколько-то раз ночевала у Михаила. Они приезжали вместе на его «Лансере», а те, кто следит за машиной, наверное, должны фотографировать всех пассажиров. Или если не всех, то уж единственную пассажирку, которую объект регулярно возит к себе домой, — наверняка. Сфотографировать или, если под рукой нет фотоаппарата, то хотя бы внешность описать. Хватит и описания. Чтобы Тамара по описанию не узнала свою невестку? Да еще зная, что та в эти вечера бывает у Михаила на сеансах (Анна, скорее всего, Тамаре не докладывается, а вот водитель Юра — наверняка)? Нет, скорее всего, за Михаилом следит не Тамара, а кто-то другой. А кто тогда? Если связывать слежку с появлением в этом доме, то…
Неужели Анна?! Что за дом такой? Что за семейство? Каким недобрым ветром его сюда занесло? Нет, ветер был как раз добрый, потому что здесь он встретил Анну. Анна… Зачем ей следить за ним?
В сознании Михаила мысль о возможной виновности Анны никак не могла ужиться с уверенностью в том, что никакого преступления Анна не совершала. Но слежка…
Если все-таки Анна организовала слежку, то какие у нее могут быть мотивы? Ревность? Прямо так вот сразу и ревность? Навряд ли… Что же тогда? Бессознательное недоверие многое пережившего человека? Какой-то корыстный интерес? Параноидальная психопатия?
Любой психолог в поиске мотивов может зайти так же далеко, как и психиатр. Увы, чем больше вариантов, тем труднее выбрать из них самый подходящий. Да еще когда думать приходится в подобной обстановке.
— Я вам не родину предлагаю продать, а всего лишь помочь разоблачить убийцу, — процедила сквозь зубы Тамара, недовольная затянувшимся молчанием. — Это, между прочим, гражданский долг каждого порядочного человека.
— Гражданский… — повторил Михаил.
— Гражданский, — подтвердила Тамара. — А то смотрите, пойдут о вас слухи, что вы подворовываете у клиентов… Или вас такая слава не пугает? Можно устроить что-нибудь похуже. Например, что вы хотели изнасиловать Яну…
— Лучше уж тогда вас! — рассвирепел Михаил. — Это уж будет циничней некуда! Вы, Тамара, об уголовной ответственности за клевету слышали? Или нет?
— Слышала! — кивнула Тамара. — Только клевета — это когда публично и от своего имени. А слух пустить — это так, пикантные сплетни. Не докажете.
— И вы ничего не докажете!
Михаил вскочил на ноги, нагнулся за стоявшим на полу портфелем, постоял так секунд двадцать под ироничным взглядом Тамары и сел обратно. Портфель зачем-то положил на колени. Не иначе как сработало бессознательное — чтобы не подложили ничего ненароком, злодеи, с них станется.
Вначале, когда к старой угрозе добавилась новая, Михаилу захотелось послать Тамару ко всем чертям и уйти. Нельзя позволять вить из себя веревки. Нельзя идти на поводу у шантажистов. Им палец протяни — они всю руку оттяпают. Репутацию, конечно, надо беречь, но иногда попытки сохранить репутацию таким вот образом могут обернуться куда большим ущербом. Да и потом, в ответ на одни слухи можно распустить другие. Михаила Оболенского в Москве знают многие, и все — исключительно с хорошей стороны. Ну, может, бывшая жена считает, что она знает Михаила с плохой стороны, но она сильно ошибается… Короче говоря, мало кто поверит Тамариным наветам, особенно в отношении изнасилования горничной. Ну, делать психоаналитику Оболенскому больше нечего, как только горничных насиловать! Нет, ну какая же все-таки наглая тварь эта Тамара! Сидит, смотрит, улыбается, думает, что добилась своего… А ведь она добьется. Откажется он, придумает еще что-нибудь и в итоге подставит Анну по полной программе. Начало уже положено — мутная затея с накладными на бруфарин, теперь вот вербовка… Нет, лучше уж согласиться. Согласиться для того, чтобы быть в курсе происходящего, для того, чтобы иметь возможность действовать, для того, чтобы иметь возможность помочь Анне.
— Хорошо, Тамара, — Михаил старался говорить как обычно, но голос не то чтобы дрожал или срывался, а был каким-то чужим; волнение сказывалось. — Я согласен помочь, если, конечно, вы не потребуете от меня чего-нибудь такого…
— Душу бессмертную вам закладывать не придется! — хохотнула Тамара, хищно наклоняясь вперед. — И убивать никого не придется. Вам надо будет применить ваши способности, о которых я столько наслышана, разговорить мою невестку на тему совершенного ею убийства и записать этот разговор на диктофон!
