Теперь же в Горячеве было много ожидания, а вместе с тем — масса возможностей, чтобы ухаживать за собой во всем. И в том, что касалось дома и транспорта. Антон почти не замечал этого времени. Никого не замечал по ту сторону своей странной теневой жизни.
— Ох, Антош, ну ничего же страшного! Что ты так вцепился в эту свою крышку? Пошли пешком? — сглаживала углы Алена. — Или давай нам задание, а то мы стоим как непригодные. — Потом она обратилась к Лехе, чуть наклоняясь и понижая тон голоса: — Что это с ним? Это не заразно?
— Кто цепляет от девок в клубах венерические болячки, а Горячев — просто умом повредился, — покачал головой Леха. — Или это наоборот от недостачи? Антоха, на тусовки не напрашиваешься, слышно тебя все реже, а тут у тебя еще спустя три года впервые генеральная уборка, над какой-то мелочью трясешься. Что у тебя происходит? Чем занимаешься таким, что ни слуху ни духу от тебя?
— Да ничем… Работаю, как обычно, просто заказ серьезный. Там компания — косметическая — Nature’s Touch… Алена знает… Как раз, кстати, хотел тебя попро… — Антон не успел договорить, как наконец несчастный вещевик открылся. Замочек на нем совсем дышал на ладан, и Горячев беззвучно выругался на Романа. «Видимо, этот ебучий гик тогда хорошо постарался. Придется в ремонт ехать». Вручив Алене ключи и масленку («Вот, помогайте, держите!»), он стал вытаскивать все свои пожитки, чтобы временно перебросить в дорожную сумку — до решения проблемы. И только сейчас заметил среди небогатого набора первой необходимости кое-что лишнее. В руках у Антона оказался черный целлофановый пакет, в который, судя по ощущениям, были завернуты скатанные в рулон бумаги. — Че за херня? — выпалил Антон. Звенящий воздух в пустом дворе наполнился шорохом полиэтилена, и вот уже в ладонях забелели печатные листы…
— О, Nature’s Touch! Так познакомишь там с кем-нибудь? — затараторила Алена, заглядывая Горячеву через плечо. — А это что? Их документация?
И действительно, на белых бумагах зеленел логотип компании. Они были скреплены между собой; на одной группе находилась вся информация по людям, с кем сотрудничает компания в рамках аутсорсинга (имя Горячева среди них было обведено красным), на другой — все партнеры, на третей — время поставки и количество сырья. Были и два одиночных листа с фотографиями Елены и Льва, а ниже — подробная информация по их биографии с вопросительными знаками по всем датам до две тысячи одиннадцатого года. Антон нашел такой же свод информации и на себя, разве что менее подробный, но все с теми же красными пометками. Его бросило в пот, когда внизу страницы он обнаружил надпись: «Воскресенье, 14.00. Среда, 20.00». И три вопросительных знака. К счастью, в бумагах не нашлось ничего очевидно компрометирующего — но это спасало Горячева только в глазах друзей. У самого же вопросительные знаки и цифры затмили взгляд. Неверными пальцами он сложил листы, как было, скрутил и снова убрал в пакет, который на этот раз не дал никому, а сжал под мышкой. Опустевший бардачок с треском захлопнулся.
— Антон! Ну и чего там, что ты? Все хорошо? — забеспокоилась Алена, а вместе с ней, как по инерции, и все остальные.
— Горячев, а че это ты нам не показал даже? Так сбледнул в лице, что я тоже хочу попробовать твою траву! — вдруг очнулся Влад, что все это время упоенно ковырялся в собственном смартфоне.
— Это ж корпоративное, чего я вам показывать буду? — огрызнулся Антон, но быстро заставил себя успокоиться. Лишь напряженно вздохнул: — Просто странно, что это делает у меня в бардачке… Ладно. Пойдемте ко мне пока лучше, погреемся, я вас напою чем-нибудь.
Антон жил на четвертом этаже кирпичной девятиэтажки — в однокомнатной, но очень просторной квартире с небольшой прихожей, но длинными кухней и ванной, где при желании гостей можно было бы в полный рост штабелями укладывать на пол. Светлые тона, современный ремонт и простор — вот чем мог похвастаться Горячев. В единственной спальне (она же гостиная) кучу места освобождал шкаф-кровать. Живешь — разложил. Гуляешь — убрал и вытащил журнальный столик и пуфы. А на противоположной стене — телевизор с приставкой, полный сервис и комфорт. Уют создавали фотообои с видом ночного мегаполиса, ограниченные с двух сторон стеллажами, на которых выстроились коробки от видеоигр и сувениры. Сбоку от одного шкафа примостился даже отдельный для книг (как завещали предки, русский интеллигент не имел права существовать без книжной полки), в котором классика и проверенная годами фантастика соседствовали с журналами о мотоциклах и редкими томиками комиксов. А еще Антон был счастливым обладателем утепленной лоджии с видом на зеленую весной и летом улочку, где уместил гору домашнего спортивного инвентаря и маленький столик для ноутбука, чтобы можно было уединиться с работой, не отвлекаясь на посторонние предметы. Жилище было в собственности, хотя и не своим трудом нажитое: как и байк, квартиру Антону подарил отец. Что-то вроде прощальных подарков перед броском во взрослую жизнь. Горячев сам шутил, мол, «в 23 — выселяйся, в 25 — катись подальше». Он был благодарен за щедрость — и за то, что с него больше ничего и никогда не спрашивали. Отвечал тем же.
Рассадив друзей по пуфам и снабдив зеленым чаем, утренним салатом, тарелкой злакового печенья и фруктами, сам Антон уселся во главе круга на обычную декоративную подушку. Пакет с документами, чтобы никто не спрашивал — и чтобы не задумываться о нем лишний раз самому, хотя попытка оказалась безуспешной, — забросил в бельевой ящик. И даже за хозяйством отвлечься не вышло. «Это же не просто рабочие документы, — гонял Горячев про себя. — Кто-то на Богдановых копал, на их сотрудников информацию. На меня даже. Время фиксировал… Зачем?»
— Зачем? — спрашивал его, будто эхом, но совсем о другом Леха, разводя руками. — Всю квартиру вылизал, ни одних треников в углу не валяется! Антоха, к тебе что, ФСБ с проверкой? Или ты в кои-то веки привел к себе кого-то? Колись! Ты себе наконец девушку завел?
— Я? Нет, — Антон выгнул бровь и помотал головой. — Просто работаю дома много… Времени на работу не трачу. Срач достал. Да просто…
— Да просто влюбился, по нему же видно. Дерганный, бледнеет, синеет, краснеет чаще, чем дышит, — хихикнула Алена, закусывая эмоцию хлебцем. — Это хорошо, если так. Таким приличным становится!
— Ну, последняя у него была эта его ледяная крошка, — задумчиво почесывал подбородок Вовин. — Но она мне не кажется тем, кто тоже с легкостью будет срать кружочками…
— Потому что нет, — Антон скрестил руки на груди. — Ни в кого я не влюблялся и никакие бабы порог этого дома не переступали.
Ребята обменялись медленными взглядами и начали давить смешки. Кто-то, конечно, пытался заесть непрошенную эмоцию, но в конце концов пузырь прорвался на Алене:
— Не хочу предполагать.
— Может быть, это мужчина? — ровно и крайне задумчиво поинтересовался Влад. Он единственный не смеялся, а скорее действительно предался размышлению. Да настолько, что его интонации звучали холодно и отстраненно. — Антон у нас парень красивый, уверен, что ему разные предложения поступают.
— Ага. Красивый и относится к женщинам иногда как типичный гей, травмированный мамкой, — хохотнула Алена.
— Ну хватит, а.
Антон впился в Алену испепеляющим взглядом и со стуком опустил чашку на столик. Шутки про женоненавистничество, плавно перетекающие в шутки гейские, Горячев сносил стойко и нередко даже подливал масла в огонь — но только если они были максимально отвлеченными. Однако был у него один пунктик, на который, как на катушку, и наматывалась лентой череда несчастий в общении с противоположным полом. И стоило только зацепиться за него — все летело в тартарары. У Антона, которого сегодняшний день не щадил, глаза налились кровью.
— Вот серьезно, Алена, люблю тебя очень сильно, — цедил Горячев сквозь зубы. — Но что у вас всех, девок, общего — так это что вы хуйню иногда полную несете и остановиться не можете. К счастью, моя мать уже почти двадцать лет как в могиле, а за все воспитательные просчеты спасибо одному похуистичному еблану и его тупой пизде. Можешь направить жалобу. Так и напиши: «Ведет себя как пидор».
