нам оставил, эти снимки, распечатки… Ты хочешь, чтобы Пит внедрился в какую-то банду, где можно будет… больше разузнать о ней? Она где-то там, где все эти дети на снимках? Ты поэтому нас сюда привел, да?
– Я надеюсь, что Пит поможет нам это выяснить.
– Но что ты сам думаешь? Она там, да?
– Этого я не знаю. Но она может быть там, и с меня этого достаточно.
– Но вот что я подумала. Почему ты привез нас сюда именно сейчас? Это настолько срочно, что ты разбудил нас посреди ночи?
– Если я правильно понимаю, в нашем распоряжении трое с половиной суток. До наступления того времени, когда у нас будет хоть какой-то шанс.
– Это за этим тебе нужен Пит?
– Без него вся затея не имеет смысла.
Зофия как будто побледнела еще больше. Но голос зазвучал увереннее, когда она повернулась к Гренсу и заговорила:
– Я читала эту статью и видела фотографию – похороны, могилу, – потому что знала эту девочку.
Она сжала руку мужа:
– Линнея, так ее зовут… звали. И в газете об этом ничего нет. В детском саду они с Расмусом были в одной группе… С Расмусом, потому что Хюго старше. И мы знали эту семью. Они жили в Эншеде, неподалеку от нас.
Зофия перевела взгляд на свежую могилу.
– И мы… как будто вся эта история случилась и с нами тоже. Со всеми, кто знал их. Мы утешали их, помогали чем могли. Они переехали внезапно, оборвав все контакты. Наверное, таким образом хотели вырваться из прошлого. И теперь живут где-то в северной части города, как я слышала.
Эверт Гренс медленно кивнул.
– В северо-западной. Красивый район, очень уютный.
– Я помню ее брата-близнеца. Он так тяжело переживал.
– Он до сих пор тяжело переживает.
Зофия была растрогана, Гренс это чувствовал.
– Я привез вас сюда, чтобы вы поняли. Здесь есть еще одна могила четырехлетней девочки, тоже пустая. Та девочка пропала с Линнеей в один день и тоже не вернулась.
Гренс и сам не знал, зачем вспомнил об этом. Вторая девочка не имела никакого отношения ни к заколке, ни к предстоящей операции. Он всего лишь хотел, чтобы Пит сказал «да».
– Мы можем прогуляться и туда. А потом еще к одной могиле, где лежит… моя дочь.
– Дочь?
Пит Хоффман посмотрел на спящую Луизу и только потом перевел взгляд на комиссара.
– Да.
– Но ты никогда не говорил об этом раньше.
– Теперь говорю.
Теперь настала очередь Пита сжимать руку жены.
– То есть ты хочешь… Эверт, мой ответ тебе остается прежним, но если ты хочешь показать нам могилу своей дочери, то мы, разумеется… Где она?
Гренс опустил глаза на гравийную дорожку.
– Я толком и сам не знаю. Как будто в мемориальной роще.
– Не знаешь?
– Меня не было на тех похоронах.
Гренс поскреб ботинком. Маленький камушек застрял у него в подошве, и он вытащил его пальцами.
– Я не был у нее ни разу. Пытался, еще несколько месяцев назад, но так и не дошел. Не смог. Но ведь и до могилы Анни я дошел далеко не сразу.
– То есть ты ни разу там не был?
– Нет.
– За…
– За тридцать с лишним лет.
Эверт Гренс смотрел на Хоффманов. Долго.
– Так что ты мне скажешь, Пит?
– Скажу, что я не тот человек, который тебе нужен.
– Ты ничем не рискуешь. В самом худшем случае ты попусту потратишь государственные деньги.
– Ты меня не услышал, Эверт. Я не тот человек, который тебе нужен.
– Пит, я бросил свою так и не родившуюся дочь. Я бросил Зану, которую опекал одно время…
Хоффман помнил. Зана – другая маленькая девочка, столкнувшаяся с насилием, которую они с Питом одно время вместе искали.
– …и больше я не брошу ни одной маленькой девочки, которая нуждается в моей помощи.
Пит не успел на это ответить, потому что вмешалась Зофия:
– Думаю, кладбища на сегодня достаточно. Больше нам здесь делать нечего, пошли.
– Но Зофия…
– Дай нам минуту, Эверт.
Хоффманы ушли по гравийной дорожке. Их фигуры быстро поглотила кладбищенская темнота. Гренс скорее угадал, чем вычитал из жестов и позы реплику Зофии о том, что «из всех твоих идиотских заданий, Пит, это – единственное разумное». И то, что ответил Пит: «Я же обещал тебе, Зофия, что прошлый раз был последним, потому что это никогда не заканчивалось ничем хорошим». И что далее сказала Зофия: «Та девочка, которой нет в могиле, всего на несколько лет старше нашей Луизы».
Когда они вернулись, Зофия спросила комиссара, откуда такая уверенность, что это та самая бабочка и что Линнея действительно там, где он рассчитывает ее найти. На что Гренс ответил, что никакой уверенности у него нет, просто нужно идти дальше, хотя бы ради тех, чьи фотографии лежат у него в конверте.
– Ну, в таком случае…
Она посмотрела сначала на Гренса, потом на мужа:
– …поезжай, Пит.
– Зофия, я повторю тебе то же, что только что сказал ему – я не тот агент, который нужен для этого дела. И я тебе обещал. Оба мы знаем, чем это обычно заканчивалось.
– Ради Линнеи, Пит. И может быть, ради меня тоже.
Оба перевели взгляд на Луизу, которая заворочалась в коляске, что-то пробормотала и как будто даже немного всхрапнула.
– Если Линнея действительно среди тех, чьи снимки Эверт нам показывал, если он считает, что у нас есть хотя бы малейший шанс найти ее живой, то поезжай, Пит.
Не прятаться от кого-то, а прятаться в ком-то.
Эверт Гренс почувствовал себя дома, лишь толкнув дубовую дверь вокзала в Лердале. Таким маленьким и уютным казалось здесь все после Стокгольма. А может, дело было в том, что Бирте обрадовалась, когда он позвонил из Арланды и сказал, что уже в пути. Или же потому что приехал не один, а с Питом Хоффманом и чувствовал себя человеком, сдержавшим обещание.
Они не особенно много разговаривали друг с другом после прогулки на кладбище. Гренсу не нужно было объяснять, что родительские объятия, в понимании любого нормального человека означающие надежность и защиту, могут нагнетать ни с чем не сопоставимый ужас. Что многие мужчины и женщины, смирившиеся с воспоминаниями о физическом насилии в детстве, так никогда и не избавляются от страха, что это может повториться в любое время. И фотографии, запечатлевшие их прошлое и гуляющие по Сети от одного педофила к другому, не что иное как бесконечное повторение преступления.
Вернувшись с кладбища в
