дом Хоффманов, Гренс первым делом поблагодарил Зофию, а потом вместе с Питом поднялся на второй этаж к детям. Комиссар остановился в дверях и оттуда стал наблюдать сцену прощания. Все три ребенка по-разному реагировали, когда отец подходил к каждому, гладил по щеке или поправлял подушку. Луиза, которую переложили из коляски в кровать, перевернулась со спины на живот. Расмус тяжело дышал, – как и обычно, сколько его помнил Гренс. Он слишком крепко спал, чтобы почувствовать, что рядом кто-то стоит.
Беспокойство Хюго, напротив, первым бросилось в глаза при взгляде на него. Весь в поту, мальчик вскрикнул и замахал руками, как будто отбивался от кого-то невидимого. На какое-то мгновение Пит скосил глаза в сторону двери, и быстрый обмен взглядами с Гренсом подтвердил: оба они думали о том, что только что говорила Зофия, – эти мальчики того же возраста, что и дети со снимков в конверте.
На пути в аэропорт мужчины сидели рядом. Не имея возможности и дальше избегать друг друга, они старались не вспоминать о досадном происшествии в гардеробе, последствия которого до сих пор не сошли с лица Гренса. И даже то, что комиссар без всякой необходимости рассказал Хоффманам о дочери, которую до сих пор собирался как-нибудь навестить, не казалось теперь такой уж непростительной ошибкой.
В самолете и позже, в поезде, Хоффман изучал чаты, рассматривал фотографии, которые пересылала Бирте, и слушал записи допросов. Все это не требовало разъяснений, поскольку изначально оставалось за пределами всякого понимания. Криминал особого рода: когда насилие направлено вовнутрь, а не вовне. Отсюда специфика задания – внедриться в узкий круг, установить личность лидера и собрать достаточно доказательств, чтобы засадить всех за решетку. Это существенно отличалось от того, чем Пит Хоффман занимался до сих пор.
Бирте заключила Гренса в объятия, едва они переступили порог полицейского участка. Так здороваются близкие друг другу люди или же те, кто давно не виделся. Комиссар ничего не имел против объятий, разве что немного смутился. В любом случае, выбора ему не предоставлялось.
Поприветствовав Гренса, Бирте протянула руку Питу Хоффману.
– Здравствуйте, меня зовут Бирте. Добро пожаловать! Я уже начала сомневаться в вашем существовании.
Она скосила глаза на Гренса и все поняла – еще один коллега без официального задания. Но стоять рядом с Хоффманом было для нее большим облегчением.
– Он существует, теперь ты это видишь, – они и сами не заметили, как перешли на «ты» в переписке. – А вот мое время вне зоны действия радаров подошло к концу.
Бирте улыбнулась:
– Думаю, мы его продлим.
Она принесла еще один стул из комнаты отдыха и заперла дверь, превратив кабинет в штаб-квартиру неофициального расследования.
– Пока вас не было, я на время прервала свои поиски и переключилась на одну персону вне педофильских кругов, не менее интересную. Я нашла о нем почти все, что было в открытом доступе, и частично то, что шведская полиция замалчивает. Я имею в виду вас, Хоффман.
Пит Хоффман выглядел одновременно удивленным и раздраженным.
– Не ожидал, что вы заведете дело и на меня.
Бирте повернулась к двум мониторам на столе и ударила по клавиатуре. На мониторах появились фотографии Пита Хоффмана, сделанные в разные годы, тем не менее обнаруживающие четкую связь – база полицейского управления, база вынесенных приговоров национальной судебной администрации, база заключенных управления исправительных учреждений.
– Эверт описал вас как очень толкового, даже лучшего из всех имеющихся на сегодняшний день агента. Но он забыл упомянуть о вашем уголовном прошлом, потому что такого рода агенты в Швеции запрещены.
– Я больше не уголовник и не агент.
– Это я поняла. Как и то, что деретесь вы, судя по всему, по-прежнему неплохо.
Она покосилась на лицо Гренса, все еще опухшее и в синяках.
– Я соглашусь со всем, что касается планов комиссара Гренса, – продолжала она. – Буду молчать. Забуду уведомить американские власти о том, что неофициальный агент собирается преследовать преступников в их стране. Я и без того не особенно доверяю иностранным полицейским, особенно коррумпированным, после того как они провалили нам несколько операций. Но эта операция, Гренс, была неофициальной с самого начала. Поэтому участие в ней теневого агента вполне логично. Вы действуете на свой страх и риск, Хоффман. Один-единственный вопрос американцев к шведским властям означает катастрофу. Сотрудник полиции без удостоверения, к тому же давно объявленный в розыск в их же стране.
Он кивнул. Да, она раскопала даже это.
– Поэтому для начала я хочу убедиться в том, что вы понимаете специфику нашего сотрудничества. Наша с вами операция не имеет никакого отношения к национальному центру расследований. То же касается и комиссара.
Пит Хоффман и Гренс коротко переглянулись.
– То есть все как обычно?
– Тем более, если…
Бирте пролистала фотографии на мониторе и остановилась на случае с заложниками в тюрьме строгого режима.
– Если все полетит к черту. Если вам, Хоффман, потребуется помощь датской полиции, я знать вас не знаю.
Еще один быстрый взгляд на Гренса. Это они уже проходили. Когда в тюрьме взяли заложников и Хоффмана разоблачили, шведская полиция бросила своего агента на произвол судьбы.
Гренс кивнул.
– Да, ты не ослышался, Пит. Все как обычно.
– Тогда…
Хоффман повернулся к датскому эксперту и снова протянул ей руку:
– Мы договорились. Я внедряюсь последний раз в жизни. В случае провала мы с вами друг друга знать не знаем и я не рассчитываю на вашу помощь.
Прежде чем Пит Хоффман впервые вошел в закрытую группу педофилов под ником Лацци, Бирте и Гренс еще раз убедились в том, что Хансены надежно заперты в камерах предварительного заключения без какой-либо возможности контакта с внешним миром и что газеты, радио, телевидение и цифровые информационные каналы ничего не знают о распаде семьи. Они приняли дополнительные меры, чтобы информация об аресте Хансенов не просочилась за стены полицейского участка.
Все было продумано и просчитано до мелочей. И только в душе и мыслях Хоффмана бушевал хаос.
Как агент он все так же не знал себе равных. Искусный манипулятор, на собственной шкуре убедившийся, что две лжи лучше одной правды. Он, кто порой лгал так много, что переставал понимать, где кончалась ложь и начиналась правда, кто с легкостью входил в доверие, чтобы впоследствии взорвать банду изнутри, теперь сидел в заштатном полицейском участке в Дании и все больше убеждался в том, что ни весь его уникальный опыт, ни таланты, ни кровью приобретенные навыки не имеют больше никакой ценности.
Он, кто внедрялся в шведскую мафию, наркокартели Колумбии, в банды работорговцев в Ливии и торговцев
