Где-то звякнул трамвай. Паула взглянула на чистое небо. Утренний свежий ветерок больше не ощущался. Воздух застыл, словно наконец дозрел до чего-то. Оставалось надеяться, что облака уже на подходе.
– Впрочем, лошадям такая жара не страшна, – донёсся до Паулы голос Аро, когда она переходила проезжую часть.
– Я теперь на скачках бываю нечасто – в семье пополнение, – ответил Ренко.
– Неужели? Поздравляю. Жеребец или кобыла? – сказал Аро со смешком.
– Мальчик, – Паула опередила Ренко с ответом. – У меня к вам дело – по которому я, собственно, и позвонила.
Аро явно насторожился, но принял важный вид, подобающий юристу.
– Вы бывали в Ониипе, когда ездили в Намибию?
Аро снова растерялся и даже щёлкнул зубами. Такая реакция выглядела вполне естественно.
– Я много раз бывал в Намибии. Но такого места припомнить не могу – как, вы сказали, оно называется?
– Ониипа.
Аро помотал головой и повторил, что такого места не припомнит. На лице его появилась тревога.
– Почему вы спрашиваете?
– К сожалению, пока не могу раскрыть подробностей. Но мы ищем человека, который в начале нулевых набирал в Ониипе местный персонал для финской компании.
– Почему вы думаете, что это был я?
– Кое-кто узнал вас на фото.
Аро недоверчиво хмыкнул и сказал, что вряд ли бывал в Ониипе и уж точно никогда не занимался наймом для «Лехмуса».
– Даже в Финляндии, – веско добавил он. – На фото? Что за фото?
– С сайта «Лехмуса».
– Вот как, – Аро ещё более растерялся, но вдруг его лицо просветлело. – Вы говорите, это было начало нулевых?
Паула кивнула, и Аро, по всей видимости, испытал облегчение.
– В таком случае не мог ли это оказаться мой отец Вейкко? В те времена он ещё работал на Ханнеса.
Выражение «работал на Ханнеса» прозвучало странно – словно речь шла не о международном концерне, а о какой-то мелкой конторе.
– Вы похожи?
– Говорят, что в свои сорок я – вылитый тридцатилетний отец, – ответил Аро, к которому вернулась самоуверенность.
– Значит, Вейкко Аро. Его легко найти?
– Не знаю. Мы почти не общаемся.
– Почему? – спросила Паула с нажимом, которого на самом деле хотела избежать.
Аро бросил на неё тяжёлый взгляд и пожал плечами. Паула знаком показала Ренко – пора идти.
– Вы опознали тело? – Аро постарался, чтобы его тон звучал примирительно.
– Да. И скоро об этом объявим.
Казалось, Аро такой ответ не устроил, и он еле сдерживается, чтобы не начать дальнейшие расспросы.
Паула села в машину и торопливо завела её, чтобы скорее включился кондиционер.
– Я не знала, что ты ходишь на скачки, – сказала она, разворачивая «Сааб» на узкой дороге.
– Не был на ипподроме никогда в жизни, – ответил Ренко. – Почему ты не спросила Аро о завещании и ферме? Уж наверняка корпоративный юрист должен знать, на кого она записана.
– Всему своё время. Пока не хотелось бы раскрывать всё, что нам известно.
– Что там в галерее?
– Прекрасные фотографии. И кое-что очень интересное в самой дальней комнате.
– Что же?
– Фото Раухи Калондо с неизвестным младенцем.
Сами достал из кухонного холодильника свой обед. Открыв лоток, он улыбнулся: Йоонас украсил макароны сердечком из кетчупа. Это выглядело по-детски трогательно.
Он поставил контейнер в микроволновку на полторы минуты и открыл минералку.
В первый же день работы в убойном отделе Хартикайнен прозвал его Медведем. Прозвище тут же стало общеупотребительным – и казалось естественным, ведь раньше он служил в одноимённом подразделении.
Сами никак не мог объяснить новым коллегам, что не желает носить прозвище, которым обычно называют больших волосатых геев.
Но именно таковым он и был.
Прозвище осталось, и вскоре Сами к нему привык. Йоонаса это лишь смешило – впрочем, его смешило всё на свете. Не полюбить его было невозможно.
Прозвенела микроволновка. Медведь осторожно вынул горячий контейнер и поставил его на стол, затем достал из сушилки вилку. Горячий кетчуп растёкся. Разумеется, не надо было класть его в блюдо, которое предстояло разогревать, но говорить об этом Йоонасу Медведь не собирался.
Сердечко согревало его сильнее, чем расстраивал кетчуп, совсем потерявший вкус.
Порция оказалась маленькой – не прошло и часа, как Медведь снова проголодался. К счастью, в ящике стола завалялась шоколадка.
И – опять же, к счастью – в отделе отсутствовал Ренко. Медведя в прямом смысле слова утомляла его болтовня. Ренко не замечал, что, как правило, говорит один и по большей части сам с собой. С другой стороны, это было не так уж и плохо – когда другие рассказывали о семейных делах, Медведь обычно помалкивал.
Он не сомневался, что никто из ближайших коллег не станет предвзято относиться к нему из-за сексуальной ориентации, но не хотел рисковать, чтобы всю карьеру не проходить с отметиной. Ему повезло, что Паула также не любила распространяться о своей жизни и, по всей видимости, понимала молчание Медведя – хоть и не могла знать причины.
Медведь отпил полбутылки минералки и убрал её в холодильник. Затем вымыл контейнер, крышку и вилку, а заодно и стоявшую на столе кружку из-под кофе. Это была старая кружка Хартикайнена с шутливой надписью «Когда Бог сотворил человека…». Окончание фразы отсутствовало.
– Не стоило, – сказал Хартикайнен, неслышно вошедший на кухню.
Медведь хмыкнул и закрыл кран. Хартикайнен взял только что вымытую кружку.
– Погоди, – остановил он Медведя, собравшегося уходить. – Не удалось ли выяснить, куда жертва пошла с Рыночной площади?
Медведь покачал головой. На площади Рауха Калондо смешалась с толпой, и на записях её было больше не различить.
– Ферма, подаренная Калондо, принадлежит фонду «Лехмус», – сказал Хартикайнен, положив себе ложку кофе. – Будешь?
– Нет, спасибо, – Медведь со вздохом вернулся за стол – Хартикайнен явно хотел поразмышлять вслух.
– Я не нашёл подтверждения тому, что ферма принадлежала фонду пятнадцать лет назад. Но бьюсь об заклад, она-таки принадлежала, и Ханнес заведомо ввёл Калондо в заблуждение. Он не мог никому передать то, чем не владеет, – сказал Хартикайнен. – И свидетелей того, что он договаривался с Раухой, нет. А это значит, что Лехмусоя написал завещание, только чтобы отделаться от неё.
– А не обнаружилась ли Калондо в списке звонков Юханы?
– Пока нет. Тут много возни, и пока я успел дойти только до начала июня. Господин директор постоянно висит на телефоне, к тому же у него целых два номера.
Чайник закипел. Хартикайнен плеснул себе столько кипятка, что места для молока уже не осталось. Заметив это, он чертыхнулся и отлил немного кофе в раковину.
– Молока нет, – заметил Медведь, когда Хартикайнен полез в холодильник. – Утром закончилось.
Хартикайнен долил в кружку холодной
