– Официант! – крикнула Бронислава Витальевна. – Нельзя ли побыстрее? У нас контракт стынет.
Верещагин вспомнил о контракте, сулящем невероятную прибыль, но ему уже было наплевать на деньги. Ему было наплевать на Регину, на Юнуса, да и на Брониславу Витальевну тоже. Он посмотрел на спину своей бывшей жены и увидел, как из-под края свадебного платья на ее обнаженную спину вылезает большой черный скорпион. Он полз не спеша, а Регина, почувствовав щекотку, дернула плечами, потом протянула руку за спину, пытаясь снять то, что щекотало ее, но не достала. Тогда Верещагин взял скорпиона в кулак, поднял голову, чтобы посмотреть, куда бы выбросить опасное насекомое, и вдруг увидел рядом улыбающегося бывшего тестя. Увидел и удивился тому, что тот оказался живым.
– Дай сюда, – шепнул ему Сименко и протянул руку.
Алексей положил скорпиона на подставленную ладонь, а тесть быстро засунул его за воротник рубашки Юнуса.
– Так-то вот! – произнес Эдуард Борисович с облегчением. – Давай сюда следующего…
Верещагин вздрогнул и открыл глаза. За широким дверным проемом начинало светлеть небо, в бараке было душно и жарко. Он поднялся и вышел. Тут же к нему приковыляла черная-белая собака и лизнула ладонь.
– Да, моя хорошая, – шепнул ей Алексей, – все будет хорошо, ты не волнуйся, Жонгинам.
Он опустился на порог, а собака села рядом, положив ему на колени свою большую голову. Ему вспомнился странный сон и контракт, который, судя по всему, вместе с Региной достался Юнусу. Закончатся поставки, и Регина станет ему не нужна. Но к этому времени Бачиев-младший наверняка выкупит долю акций фирмы Сименко – заплатит какие-то деньги Брониславе Витальевне. Вернее, пообещает заплатить. Только, скорее всего, денег ни вдова, ни дочь Эдуарда Борисовича не увидят. А фирму он перерегистрирует на себя одного. Потом захочет подмять под себя весь порт, что у него вряд ли получится, но какую-то часть акций порта Юнус все же возьмет…
Верещагин подумал об этом равнодушно, словно питерские дела, бизнес его уже не касались никаким боком. И вообще, лучше не думать о том, что осталось в далеком прошлом и что изменить нельзя. Он поднялся и направился к мусорному контейнеру – проверить, на месте ли его богатство. Несколько собак выскочили из предутренних сумерек и тут же отбежали, потому что та, которая теперь считала Алексея своим хозяином, зарычала и оскалила зубы.
– Хорошая девочка, – похвалил ее Верещагин, – молодец, Жонгинам.
Наклонился и поцеловал мокрый собачий нос, как обычно делала Лариса.
Это Лариса решила назвать собаку Жонгинам – Душенька.
Утром, едва началась работа в поле, женщину, которую привели сюда с двенадцатилетней дочкой, укусила гюрза. Алексей был совсем рядом, услышал крик, подскочил и увидел, что змея, вцепившись ей в ногу чуть выше колена, продолжает висеть. Схватил почти полутораметровую гюрзу за хвост и отбросил в сторону. Потом поднял женщину на руки и побежал к бараку, до которого было не меньше тысячи шагов. Он спешил, но очень скоро начал задыхаться. Даже испугался, что не сможет, сил не хватит ее донести. Однако все же добрался до барака. Положил несчастную на нары, оглянулся и попросил, чтобы кто-нибудь позвал Матроса. А люди, которые прибежали следом за ним с поля, теперь стояли и наблюдали за ним почти равнодушно, зная, что помочь ничем не могут. У дочки женщины по щекам текли слезы, она что-то тихо шептала, неслышное для остальных. Не плакала в голос, не кричала – как будто боялась вызвать громкими звуками чей-то гнев.
Верещагин, едва переведя дух, опустился на колени и начал отсасывать яд из ранки.
– Бесполезно, – произнес подошедший Доцент, – это может помочь только в первые пять минут. Да и то удается отсосать лишь пятую часть всего яда. Сейчас бы сыворотку ввести и шинировать ближайший к укусу сустав…
– Если вы врач, то почему стоите? – крикнул ему Алексей.
– Нужен новокаин, димедрол, анальгин, и все это внутривенно, – начал объяснять Доцент. – А еще требуется фурацилин…
Люди расступились, пропуская Матроса. Видимо, кто-то все-таки сбегал за ним.
– Ну, что тут у вас? – спросил он.
Посмотрел на распухающую прямо на глазах ногу женщины.
– Змея, что ли, укусила? Ничего, поболит-поболит и пройдет.
Затем повернулся к рабам:
– Что стоите? Я, что ли, за вас работать буду?
– У вас есть мазь Вишневского? – обратился к нему Доцент.
– Да пошел ты со своей мазью! Если бы у нас была здесь машина, я все равно не повез бы эту дуру в больницу, – махнул рукой Матрос, – Все, идите в поле и продолжайте работать! Те, кто не выполнит сегодня норму, останутся без ужина и с начищенной рожей.
Люди потянулись к выходу. Матрос посмотрел на плачущую девочку и обратился к Доценту:
– Что, ты говоришь, надо?
Из всего того, что назвал Доцент, нашли только поваренную соль и таблетки растворимого аспирина.
Компресс из соляного раствора наложили на распухшую ногу.
– У твоей мамы не было прежде сердечных приступов? – спросил Доцент девочку.
– У нее сердечная недостаточность, – еле вымолвила та.
Девочку оставили в бараке возле матери, а остальных погнали в поле. Вечером, когда вернулись, опухоль у женщины перешла на бедра и живот. И несчастная была без сознания. Лариса присела рядом и заплакала, понимая, что спасти больную не удастся.
Ночью женщина умерла.
– Я уже готова сказать Матросу, чтобы поскорее передал Юнусу, будто я на все согласна, – шепнула Лариса.
– Это ничего не даст, – покачал головой Алексей. – Юнус считает, что сам вправе наказывать, миловать, определять срок наказания, добавлять новый. Матросу он назначил год, а тот лишних два месяца здесь пересидел.
– Охранник тоже сюда сослан? – не поверила Лариса.
– А кто бы добровольно в такое гиблое место вызвался поехать? Нам-то тут вообще невмоготу, но и нашим стражам несладко, они тоже о лучшей доле мечтали. Да только мне этих гадов не жаль. Не о них надо думать, а как нам самим спастись и остальных товарищей по несчастью отсюда вытащить.
Верещагин и девушка притаились в ночной тишине за вздыхающим на разные голоса спящим бараком, беседовали, может быть, не о самом важном для себя сейчас, но самом необходимом, а собака тихо сидела рядом, охраняя их разговор. Вдруг пес, оскалив зубы, негромко рыкнул, и тут же из-за угла появился Сергей Николаевич.
– Проснулся, а тебя рядом нет, – подошел он к Алексею, – и так вдруг одиноко стало… Задумался в стотысячный раз о том, что нас окружает и здесь, и вообще в мире. Только сейчас понял, что разницы между этой каторгой и другим миром нет никакой. Везде то же самое. Только здесь все отчетливее и острее: там хочется жить, а здесь выжить, там хочется быть любимым, а здесь – чтобы тебя не били, там хочется разбогатеть, а здесь – хоть чем-то укрыться от жары. Вот и выходит, что и там, и здесь мы цепляемся за жизнь, которая не стоит того. Но там хоть видимость спокойствия и благополучия, а тут – все, как есть на самом деле, без лакировки и приукрашивания. Если жизнь не удалась и червь сомнения точит твое сердце, значит, в смерти тебе повезет. Кто-то умный сказал это. Ницше, кажется. Вы не помните?
Сергей Николаевич посмотрел на Алексея и Ларису, но те промолчали, и он вздохнул:
– Вот я и думаю, что умереть достойно – самая лучшая награда за мое терпение. Мне когда-то очень давно человек, прошедший нацистские лагеря, рассказал одну историю, суть которой я понял только сейчас. В лагере, где он находился, кто-то пустил слух, что к ним с проверкой приедет сам фюрер, для того, чтобы проверить, как содержатся заключенные. Вроде того. И все военнопленные в это поверили. Почему – непонятно. Но дорожки посыпали гравием, перед домом коменданта разбили цветник, покрасили стены бараков, и громкоговоритель стал передавать вальсы: все ждали. Спрашивается, чего? Как будто приедет Гитлер и распорядится всех отпустить на свободу… А у человека, который мне все это рассказал, был в лагере друг. Тоже наш, советский, молодой лейтенант, закончивший перед войной историко-философское отделение университета. Он был очень образованный, рассказывал про историю России, говорил, будто бы русскому народу много тысяч лет, и язык у нас древний. Парень произносил фразы на санскрите, и почти все в бараке их понимали – тот самый санскрит, мертвый ныне язык, понятным для всех оказался.
Сергей Николаевич посмотрел на сидящую рядом с Алексеем собаку и спросил:
– Знаете, например, как на санскрите будет «собака»?
– Нет.
– А я вам скажу. На санскрите это звучит как «шанака». Улавливаете русское слово «щенок». Но я отвлекся немного… так вот тот парень был хорошо образован, а главное – силен духом. И вот что лейтенант задумал. Нашел где-то здоровенный гвоздь, расплющил его и стал точить о камни. Короче, сделал длинную такую заточку. Ждал, когда приедет Гитлер. Тогда военнопленных построят, фюрер пойдет вдоль рядов, а он выскочит и убьет его…
