Ульяновна накрывала на стол. Блюда русской кухни, напитки исключительно по старинным рецептам, большая глиняная миска с кутьей, печенье в форме фигурок скота. Огромная елка переливалась разноцветными огнями, на ветках, наряду с игрушками, висели фигурные пряники, завернутые в фольгу яблоки, орехи, конфеты.
Вишняков-волхв сидел, не двигаясь, без единого слова, напоминая величественный монумент.
Визгливый вскрик Коломбины заставил всех повернуться в ее сторону.
— Там! Мертвец! — вопила она, показывая пальцем в окно. — Я видела… видела…
* * *
К малой гостиной, где разместили девушек, примыкал совмещенный санузел, светлый, просторный, хоть на велосипеде катайся: тут были и круглая ванна, и душевая, и всё остальное, как в городе.
— Итальянская плитка молочного цвета! — восторгалась Юна. — Господи, девчонки, я когда-нибудь заработаю на такую ванную?
Она сушила у зеркала рыжие кудри, Бэла принимала душ.
— Небось, бывшие хозяева, ну те, настоящие помещики, мылись в обычной бане, и о такой роскоши, как горячая и холодная вода в доме, и не мечтали, — отозвалась та. — О, черт! Опять…
— Что?
— Кровит… Сколько я таблеток наглоталась, а толку мало.
— Сильно?
— Не очень. Надеюсь, все обойдется.
Юна вспомнила о больной матери и погрустнела. Она пробовала звонить домой, но мобильник высвечивал «поиск сети».
Бэла выключила воду, завернулась в полотенце.
— Чего это Лейка наша скуксилась? Она еще по дороге нервничала. А как приехали… совсем раскисла. Может, заболела?
Дверь открылась, и в нее просунула белобрысую головку Мио:
— Вы скоро? Сколько еще ждать? Одеваться пора, краситься. Хозяин просил нанести густой грим, вместо масок. Чтобы как у всех. Бэлка, у тебя же волосы мокрые, — вымолвила она нараспев. — Вы даете, блин…
Юна дернула ее за руку и втянула внутрь:
— Закрывай дверь, сквозит.
— Откуда сквозняк-то…
— Как там наша принцесса? Готова?
— Лея, что ли? С ней какая-то фигня творится… — прошептала Мио. — Заклинило! То бледнеет, то краснеет… И ни слова. Будто онемела.
— Как это, онемела? Нам же выступать через полчаса! Калганов убьет…
Бэла поспешно вытерла волосы, включила фен. Надо торопиться. Праздник праздником, а контракт нарушать никому не позволено. Рома гонорар отберет. Скажет — штраф!
— Расшевелим, — процедила она сквозь зубы. — Заставим!
Лея и правда чувствовала себя отвратительно — ее бросало то в жар, то в холод, в горле стоял комок. Даже горячий душ не помог. Ей стало не по себе еще в дороге. Зимний лес, снег, низкое небо, пустая болтовня водителя…
— Замолчи, Лешик! — взмолилась она.
Чара покрутила пальцем у виска, девушки захихикали. За что они ее невзлюбили? Впрочем, это как раз ясно.
Лея уставилась в окно, но вид белой пустыни наводил жуткую тоску, и она вдруг заплакала, беззвучно, глотая соленые слезы.
— Ты чего ревешь? — возмутилась Юна. — У меня мать при смерти, и то я сопли не распускаю.
— Так нельзя, — покачал головой водитель. — Вы — группа, творческий коллектив. Вам положено проявлять чуткость к друг другу, и уж если не любовь, то как минимум дружелюбие. Вы же обречены выходить на сцену вместе, петь, тереться локтями!
— А ты нас не учи! — взвилась Чара. — Хватит того, что Калганов нас воспитывает. Мы уже большие девочки, выросли из коротких штанишек!
— По-моему, все наоборот, — беззлобно возразил Лешик. — Штанишки у вас сильно укоротились, и ум тоже.
Перепалка как стихийно началась, так и затухла сама собой. Девушки дремали, одна Бэла вполголоса развлекала шофера, чтобы не уснул за рулем. Сутками мотается, Калганов и его не щадит.
— Прошу, прошу себе сменщика, а Рома отмахивается, как от назойливой мухи, — жаловался Лешик. — Он де не миллионер, чтобы деньгами разбрасываться. Содержать личный автопарк ему не по средствам. А при чем тут автопарк?
Бэла поддакивала. Калганов — сторонник потогонной системы, выжимает соки из всех.
— Иначе бизнес вести нельзя, — со вздохом признавала она. — Мигом конкуренты вытеснят. В шоу-бизнесе вообще драконовские законы. Честно говоря, Роме не позавидуешь. Быть продюсером — не сахар…
Лея слушала сквозь дрему, стараясь отогнать скверные мысли. Почему ей не по себе? Первый раз, что ли, придется выступать на частной вечеринке? В предпраздничные дни «Русалки» работали на износ, днями и ночами. А в Сатине им предстоит не столько концерт, сколько участие в каком-то костюмированном представлении. Калганов обещал, что они смогут отдохнуть, подышать свежим воздухом… пожить на всем готовом.
— Покажете «фольклор», подыграете хозяину, — объяснял он. — Господин Борецкий — большой оригинал и любитель языческих обрядов. Сейчас это становится модной тенденцией. Он вам скажет, что нужно делать.
— Что он за человек? — интересовались девушки. — Крыша на месте? Не потребует продолжить выступление в русской бане или в сауне? Потанцевать нагишом?
— Я навел справки. Нормальный мужик. Принуждать ни к чему не станет. Он в курсе, что мы не оказываем интимных услуг.
— Женатый?
— Ой, насмешили! — закатил глаза продюсер. — Какая разница? К нему друзья приедут, приличные люди. Женщины тоже будут. Ваше дело — ритуальные песни и пляски из раздела «Зимние русалии». Понятно?
Лея хотела заснуть, но ее ум отказывался отключаться. Обрывки напутствий Калганова мешались в ее сонном сознании с обрывками разговора водителя и Бэлы, с шумом двигателя, с каким-то неясным гулом ветра в лесу и витающей в воздухе угрозой. Измученную, ее таки сморил тревожный, некрепкий сон.
— Вставай, примадонна! — разбудил Лею женский голос. — Приехали!
Это была Чара. Ее смуглое лицо в полумраке казалось землисто-серым. На улице мело. К машине подошел мужчина в маске, в накинутой на плечи дубленке, заговорил. Лешик уже выгружал сумки. Какой-то парень, тоже в маске, спустился с крыльца помогать носить вещи.
Лея, не чувствуя под собой ног, ступила на снег. Сумерки, позолоченные светом фонарей, дохнули в лицо морозом. Внутри у Леи все сжалось, сплелось в тугой узел так, что сердце замерло.
— Почему они в масках? — лениво спросила Мио.
— Прикольно… — пробормотала Юна.
На ее рыжие кудри падали снежинки. Мужчина, представившийся хозяином, не сводил с нее глаз. Потом его взгляд остановился на Лее.
— Добро пожаловать… — вымолвил он аккуратно очерченными губами.
По-мужски твердая форма подбородка, гладко выбритого, с продолговатой ямочкой посередине позволяла сделать вывод о чертах его лица — наверняка весьма привлекательных.
Дом, куда привезли девушек, стоял среди вековых деревьев. Два этажа, двускатная крыша с выступом, крыльцо с широкой пологой лестницей и перилами, колонны у входа, высокие окна — казалось, за окнами притаилось что-то страшное. У Леи закружилась голова. Не хватало грохнуться в обморок при всех, дать пищу для сплетен своим «подругам». С каким наслаждением они доложат о ее слабости Калганову…
— Что с вами? — спросил господин Борецкий.
У Леи земля ушла из-под ног, она покачнулась, но устояла, глубоко вдохнула и выдавила напряженную улыбку.
— Мы очень устали, — объяснила за нее Чара. — Нам бы отдохнуть часок-другой…
Но отдых не пошел Лее на пользу, скорее, усугубил недомогание. И теперь, когда пора было спускаться на первый этаж, петь, танцевать, развлекать гостей Борецкого, ее тело налилось свинцом и отказывалось подчиняться…
Восемь веков тому назад
Ей приснился кошмар — как будто она мечется в жару, волосы прилипли ко лбу, трудно дышать… Знахаркины снадобья больше не помогают, и жизнь медленно покидает ее молодое красивое тело, как покидала дряхлое, изможденное болезнью тело князя, ее мужа.
В княжеской спальне темно, жарко, — тускло горит свеча, пахнет целебными травами, ладаном и воском. Кто-то перешептывается — украдкой, таясь в душном мраке.
— Грех… Божья кара…
Слова доносятся до княгини, но ею уже овладело безразличие. Пусть говорят, ей все равно. Она уходит, покидает этот мир. Там, за зыбкой пеленой тумана, ее ждет волхв, манит к себе, зовет. «Где ты? — силится произнести она, но язык не слушается. — Куда мне идти? В Ирий… или в христианский рай? Но ведь туда пускают только святых. А я… а мы с тобой… согрешили…»
Радмила со стоном просыпается, вскакивает в ужасе, хватает знахарку за узловатую руку…
— Где я? Куда попала? Он… звал меня…
Старуха молча смотрит, прищурившись. Свеча слепит ее.
— Что ты… что ты, касатка… его уж нет. Похоронили, честь по чести… как ты велела. Все исполнили! Не сомневайся… Могилу соорудили глубокую, надежную. Ни зверю не добраться, ни человеку.
