— Разбудил, разбудил, — перебили его. — Ты кто?
— Я? Игорь.
— Ясно, что не Маша… — женщина вдруг приглушилась и сказала кому-то в сторону. — Спи, это не из Управления… — и снова вошла в самое ухо. — Ты какой Игорь?
— Вы же сами просили позвонить! — взял он инициативу. — Вы когда с моим младшим братом разговаривали, передали ему, чтобы я от вас не прятался.
— Подожди… Когда разговаривала?
— Вечером, — сказал он, потихоньку потея. — У нас на лестнице убийство произошло.
— А-а, ты тот Игорь, который сосед, — догадалась капитан Мелкач. Некоторое время она молчала. Точнее, издавала звуки. Неприличные были звуки, влажные, рождающие в голове разные неподходящие случаю образы. Игорь слушал, слушал и наконец понял, что следователь просто-напросто зевает.
— Вот так… — устало констатировала женщина, закончив. — Три часа всего спала. Что же вы со мной делаете, мальчики мои дорогие…
— Брат мне сказал, что меня в убийстве подозревают, — якобы небрежно бросил Игорь. — Лично я вообще не спал из-за вас.
— Твоего брата никогда не пороли, очкарика нахального. Ты сам такой же или еще умнее?
— Не знаю, — растерялся он. — А что?
— А то, что никто тебя не подозревает. Пока.
Очень профессионально было исполнено это «пока». Игорь поджался, потея все быстрее. Следовательша продолжала:
— Нам для начала поговорить надо. Есть кое-какие обстоятельства, не очень для тебя приятные… — Она шумно собралась с мыслями, дыша в микрофон. И вдруг вспомнила. — Вы на даче почему от нас убегали?
— Да не было меня на даче! — возмутился Игорь. — Это сокурсники! Я разрешил переночевать, и ключ дал.
— Побежали-то почему, спрашиваю.
— Испугались, наверное. Милиция же…
— Чего милиции бояться, — с не меньшей силой возмутилась женщина. — Дети малые, да? Небось, хотели безобразие устроить, а мы кайф сломали. Правда, девчонок я не заметила… Признайся, ты ведь был с ними в доме?
— Мы с подругой в кино ходили, — запустил Игорь приготовленную версию. И тут же поправился, чтобы не подумали чего-нибудь такого. — То есть не с подругой, а с невестой.
— Подруги, дачи, вечеринки, — очень понимающе произнесла женщина. — Оснований подозревать кого бы то ни было в изнасиловании у меня нет. А так же в растлении малолетних, в гомосексуализме или в надругательстве над крупным рогатым скотом. Так что не бойся. Кино-то какое?
— Детектив.
— Милиция там, конечно, плохая?
— Почему, хорошая. А поговорить нам о чем надо?
Следовательша помолчала, размышляя над вопросом.
— Сделаем так, — ее голос ощутимо вял, буквально с каждой репликой. — Сейчас спим. Днем придешь к нам в отдел, часам к десяти.
— А по телефону нельзя? — испугался Игорь.
— Слушай, мальчик, я полночи не спала, — это был последний всплеск энергии.
Он попросил, нервно цепляя ногтем эмаль на телефонном брюхе:
— Ну хоть о чем? Из-за матери, наверное?
— Нет, не из-за матери. С ней я отдельно поговорю. Из-за твоей подружки, из-за девочки твоей.
— Какой подружки? — он моментально отупел.
— У тебя их много, да? Извини, недооценила. Из-за той, которую Жанной зовут. — На другом конце кабеля опять продолжительно подумали. — Все, отбой, — решила женщина. — Это серьезный разговор, официальный, нельзя же так. Значит, договорились, встречаемся в десять, — она мучительно зевнула. И прямо на зевке отключилась.
— Не из-за матери? — пробормотал Игорь, слушая учащенное биение гудков.
Он заторможено нашарил в кармане куртки новый жетон, растерянно глядя на автомобиль. Салон не был виден: из лобового стекла светило солнце. Что там — внутри салона?.. Ожидание катастрофы подступило вплотную, от этого чувства немела кожа, пустела грудь, сводило скулы. Он набрал телефонный номер, временно победив тахикардию электрических сигналов.
— Есть, Мелкач… — вяло шевельнулось в трубке.
— Ну, пожалуйста! — взмолился Игорь. — Причем тут Жанна? А я вам тогда скажу, кто убийца, мы с братом точно знаем, этот человек у нас в квартире живет.
— Ты! — страшно сказали ему в ухо. — Долго вы мне еще спать не будете давать, мужики поганые! — Что творилось на том конце, к счастью, не было видно. — Да не тебе я говорю, чего вскочил… — это уже в сторону. — Вот что, мой дорогой! Лично мне пока известен только один человек, у которого были причины совершить убийство.
— Кто? — выдавил он. — Ты. Разве не так?
В трубке вдруг зашуршало, будто по микрофону елозила ладонь. Слышались глухие акустические всплески — похоже, там ругались.
— Все, ты мне надоел, — беседа возобновилась так же внезапно. — Отвечай на мои вопросы быстро. Хоть на секунду задумаешься, я тебя арестую, наглеца! Кто и когда тебе сообщил, что твоя подружка с ним спит?
— Че… чего? С кем… спит?
— С убитым. Быстро — кто и когда.
— Никто. Подождите, я не понял…
— Тогда при каких обстоятельствах ты об этом узнал?
— Подождите! — забился в телефонной кабине человек. — Не понимаю я!
— Только не ври, что ты ничего не подозревал, — брезгливо предупредила следовательша. — Рядом жили, все у тебя на глазах было. Или ты такой лопух?
Он завизжал, срывая горло:
— Наоборот, это вам врут! Кто вам наврал про нас?
Счастливая догадка ворвалась в голову. Опять подставили! Вот он, след — ухватить, не потерять…
— Прекрати истерику, все ухо заплевал, — спокойно сказали ему. — Воплями меня не убедишь, имей в виду.
— Да с чего вы взяли, с чего? — Человек изнемогал от смеха.
— Эх, мальчик дорогой. Я сама видела, своими глазами. Он ее специально разместил, чтобы план был нагляднее. Девчонке, по-моему, никакого удовольствия, вот что мне больше всего не нравится. Мужик старается, старается, а ей хоть бы что — лежит себе, в потолок смотрит. Странно.
Человек окаменел с изломанным в судороге ртом.
— Эй, ты здесь? — позвала трубка. Женский голос вновь откровенно скисал, скучнел.
— Как видели? Рядом сидели, что ли?
— А ты лучше не хами. Я ведь все равно с тобой днем увижусь. Под протокол, так что готовься. Кстати, у твоей невесты в паховой области небольшой шрам есть, слева, правильно? Это чтобы ты поменьше сомневался, когда милиция говорит.
— Как видели? — тупо повторил Игорь.
— Ваш знаменитый сосед записал себя вместе с ней на видеопленку, — с тихим равнодушием объяснила трубка. — У него камера в стеллаже запрятана, понял? Она и не догадывалась, что позирует, простушка твоя. Де мортуис аут бене, аут нихиль, но, откровенно говоря, он был сексуальным маньяком. И жена его психованная это подтвердила. Он ведь всех своих партнерш обязательно снимал. Раньше на фотографии, а потом на видео. Архив у него — ого какой! А жену свою никогда не снимал, не возникало у него такого желания, хотя, как я подозреваю, она бы не возражала, скорее наоборот. Комедия… Зачем я тебе это рассказываю? Весь сон ты мне испортил, парень мой дорогой…
— Я не хамлю, — нелепо возразил ей собеседник.
Она в ответ протяжно зевнула. Он слушал, внимательно изучая покрытую письменами краску перед собой. На аппарате, впрочем, было выцарапано не так уж много текста: несколько женских имен. И почему-то совсем не наблюдалось мата. Только одна надпись могла бы пробудить интерес: «Я сука», возле которой стоял некий номерок.
— Понимаешь, муж не хотел на Бэлу Исааковну даже пленку тратить, а она для него, для мертвого, черт знает что готова сделать…
Он отпустил трубку. Кусок пластмассы яростно грохнул об железную стенку и остался качаться. Он вышел — тугая пружина зло вернула стеклянную дверь на место. Не вполне трезвыми зигзагами он двинулся пересекать дорогу, направляясь к каналу, ткнулся в чугунное ограждение, за которой был мутный придаток Невы, с размаху заглянул вниз, едва не упав в воду, но сразу развернулся, почти как игрушечный планетоход на батарейках, и побрел обратно. «Я не хамлю», — бормотал он. Мимо проносились слепые сгустки бензинового смрада, готовые размазать по асфальту любой посторонний предмет. Особенно такой — вялый, беззащитный, спотыкающийся. Но его не тронули. Человеку зачем-то сохранили жизнь.
Он остановился возле укрощенного им четырехколесного механизма и посмотрел в боковое окошко. Сверху вниз. Спину не сгибал, и так было хорошо видно. Женщина неподвижно лежала на боку, подогнув на сиденье ноги. Женщина глубоко дышала, улыбаясь во сне. Его женщина… Он смотрел на нее, он ясно видел сквозь джинсы ТОТ ШРАМ, оставшийся от давней травмы, он видел сквозь куртку ТЕ РОДИНКИ, он все видел… Чужеродная, липкая, бесконечно отвратительная плоть по-хозяйски входит в нее, протыкает ее, углубляется в нежную розовую бездну. Отвратительные волосатый руки беспорядочно шарят — там, возле шрама, возле смешных веснушек в совершенно неподходящем месте, — поднимают повыше точеные тренированные ножки, чтобы смердящему куску удобнее было раскачивать ее, терзать ее, чмокать — в ней, в ней, в ней!.. М-м-м!.. Волосатые руки тискают и мнут — теперь уже возле родинок, — потное брюхо вдавливает все нежное в потную простыню, из прокуренного рта падает язык, опускаясь к ее губам, к шее, к родинкам. Она — на спине. Она смотрит в потолок, она предпочитает не закрывать глаз, в отличие от теплых покорных сучек. Нет, не может быть! Почему на спине? Она ведь больше всего любит сзади, чтобы сильно, чтобы по-мужски, любит биться головой в подушку и помогать снизу рукой… о-о, как она помогает… а еще лучше постепенно сползать на пол… и уже на полу она опрокидывает на спину — его, только его! — садится на нем, беснуется на нем, хватаясь за голову дрожащими руками, и кричит… как она кричит! — он все-таки сумел довести ее до крика, оба раза сбросив с кровати, и оба раза он был вне себя от счастья, потому что получилось… потому что она… она…
