– Дисциплинка у вас, – заметил он. – А что там делал убийца?
Я пожала плечами. Оказалось, он спрашивал не столько меня, сколько выражал мысли вслух. Рассуждал.
– Кто мог знать, что она пошла на черную лестницу?
– Тот, кто ее прикрывал, – ответила я.
– Ага! Резонно.
Мы вернулись в мой кабинет, который он временно превратил в свой, о чем и объявил сотрудникам. И добавил, что выслушал их всех коллективно, а теперь приглашает к себе по очереди, то есть индивидуально, так как хочет побеседовать с каждым лично, если они не возражают. То есть пока не к себе, а в кабинет Ксении Валентиновны. Они не возражали, по-прежнему стоя у стены растерянной кучкой. Во всяком случае, вслух не возражали.
Вопросы его били в одну точку – кого Диана Стрельникова попросила расписаться вместо себя в журнале в конце рабочего дня и в случае чего объяснить, что она только что вышла и вот-вот вернется? И по какой такой причине она вчера ушла с работы раньше положенного? Он считал, что тот, кто прикрывал преступницу, вполне мог знать и причину, так как отношения между ними были вполне доверительными.
Так оно и оказалось. Оля призналась, что Динке кто-то позвонил, после чего она, страшно возбужденная, попросила ее, Олю, об услуге…
– Если бы я знала, – повторяла Ольга, бледнея под неодобрительным взглядом капитана. – Если бы я только знала… Я понятия не имею, кто ей звонил, честное слово!
Около полудня капитан наконец подбил бабки и вернул мне кабинет. На мой вопросительный взгляд сообщил, что картина ему более или менее ясна. Жертве позвонили и вызвали на свидание. Видимо, мужчина – уж очень она возбудилась. Я подумала, что если бы позвонила подружка и предложила какую-нибудь тряпку, то Динка возбудилась бы не меньше, а то и больше. Но оставила свое мнение при себе.
Вопрос в том, продолжал капитан, был ли это один и тот же персонаж – позвонивший и убийца. Тут нужно еще работать. Может, один, а может, совпадение. Тогда возникает вопрос: что убийца делал на лестнице? Возможно, занимался чем-нибудь противозаконным, а жертва увидела. Нет, перебил он себя, не получается. Он, скорее всего, прятался в нише на лестничной площадке. Пропустив жертву вперед, убийца последовал за ней. Он ожидал там… кого-то. Необязательно жертву. Хотя, может, и ее.
Если кратко, уже можно выстраивать две версии, с упоением рассуждал капитан. Первая: жертве позвонили, вызвали, устроили засаду и убили. Умысел налицо. И вторая: это случайность. Звонил один, ожидал другой, и необязательно именно… ее… жертву. Если разрабатывать первую версию, то нужно искать человека, знакомого с вашими… Он замялся, подыскивая слово. С вашими… служебными нравами. Того, кто довольно часто крутится вокруг. Кто знал, что жертва побежит на черную лестницу.
Мой слух резало слово «жертва» – бедная Динка уже не имела имени. Возможно, капитан даже не помнил его. Он рассуждал об убийстве, как будто решал головоломку, как господин Бьяготти в свое время, расставляя пластмассовых человечков в детективной игре.
«Мужчины и их игры!» – подумала я, с отвращением глядя на капитана.
– Послушайте, сказал он напоследок, а этот ваш паренек… Стас, кажется, между ними что-нибудь было?
Вопрос абсолютно дурацкий, принимая во внимание отношения жертвы… тьфу! Динки и шефа, и я абсолютно уверена, что капитану об этом уже известно. Я пожала плечами и ответила, что Стаса интересует только Интернет. Он инфантилен, маменькин сынок, социально неразвит. Но программист классный.
Меня несколько удивляло, что капитан взял со мной такой доверительный тон, выбалтывая свои оперативные мысли. Казалось, его прежний сарказм испарился и он чуть ли не записал меня в свои помощники, в эдакого доктора Ватсона. Если бы… Если бы не испытующий взгляд, которым он время от времени пронзал меня, прослеживая мою реакцию на то или иное свое предположение. Похоже, капитан ставил эксперимент под сложным названием: «Обманчивая искренность опытного следователя в целях усыпления бдительности потенциального преступника». Хотя, возможно, я ошибалась. Потом он небрежно спросил о друзьях программиста, и я поняла, что ему уже известно про Киру. Кирилла Колодко, дружка нашего Стаса.
Под занавес капитан заметил, что звонок они «отследят», это, возможно, ниточка, если, конечно, звонили не из автомата. Если все-таки из автомата, то это вполне может говорить о желании не оставлять следов, с одной стороны, а с другой – может быть опять-таки простой случайностью. Люди по-прежнему пользуются таксофонами, хотя и в меньшей степени, принимая во внимание технологический прогресс.
Я промолчала, никак не поощрив дискуссию о технологическом прогрессе. Наконец он распрощался, разочарованно, как мне показалось, попросив звонить ему в случае чего, не стесняться. Если я снова увижу что-нибудь… интересное. Выпустив эту парфянскую стрелу, капитан удалился.
Сразу же после его ухода Оля зашла ко мне в кабинет, с виноватым видом встала у двери.
– Ксения Валентиновна, – произнесла она умоляюще. – Честное слово… вы не подумайте! Я ей сказала, в последний раз! – Фраза прозвучала двусмысленно, и Ольга, издав негромкое «ах», зажала рот рукой.
– Сядь, Оля, – предложила я. – Успокойся. Расскажи лучше про Густава. Как ваш пикник в деревне?
Я чувствовала себя как выжатый лимон после сеанса с капитаном, и мне не хотелось оставаться наедине со своими мыслями.
– Хорошо! – мгновенно просияла девушка. – Очень хорошо. Густав… Густав… такой! – Она приложила руки к груди. – Вы себе не представляете! Он поехал домой за мальчиком. Спрашивал, как я с детьми… Представляете, он переживает, что его сын может мне не понравиться! Малышу четыре года, чудный малыш, беленький такой, видимо, в мать. Смотрите!
Она достала из кармана жакета тонкий пластиковый пакетик, протянула мне. Внутри была цветная фотография мальчика с белыми волосами, круглым носиком и оттопыренными ушами. В руках мальчик держал розового плюшевого медведя. Смотрел застенчиво, улыбался.
– Чудесный ребенок, – сказала я. – Как его зовут?
– Эрик. Он уже знает буквы и считает до ста, – ответила она с материнской гордостью и спрятала фотографию в карман.
Оля еще что-то говорила, а я смотрела на нее, едва слыша, и думала, что жизнь продолжается. Она всегда продолжается. После землетрясения, цунами, гибели любимых. И полосы чередуются – черная, белая, снова черная и снова белая. В жизни Оли – белая полоса, в моей… тоже полоса, новая, неизвестно какого цвета. И только в жизни Динки полоса была черная. Вернее, жизни уже не было, а только жирная черная бесконечная полоса. Прочерк… Да, нет, не была, не состояла… Прочерк.
Как ни удивительно, но мне удалось отвлечься, и день пролетел довольно быстро. И только вечером я задала себе вопрос, почему не позвонил Урбан. Тут зазвонил телефон. Это был Александр, словно подслушавший мои мысли.
– Привет! – сказал он, и голос его звучал неуверенно. – Николай звонил мне, я в курсе… Как ты?
Николай – видимо, капитан Астахов. Друг-капитан. Просто удивительно, сколь трогательная дружба связывает этих людей, таких разных. Коля. Дружбан Колян. Я чувствовала, как закипает во мне желание противоречить каждому слову Александра.
– Хорошо, – ответила я, сдерживаясь. – Что у тебя?
– Ничего, – ответил он все так же неуверенно. – Я тебя встречу?
Я даже задрожала от злобной радости и глубоко вдохнула, как перед прыжком в воду. Демонизм Александра рассеивался как утренний туман. Сказала, как ударила:
– Нет.
– Почему? – Он, кажется, испугался. – Я тебя обидел чем-нибудь?
– Мне нужно собраться. Я уезжаю на Мальту.
– А капитан Астахов знает? – спросил этот супермен-экстрасенс. Глупее вопроса и не придумаешь.
Я не стала отвечать и положила трубку. Вот и вся любовь.
По дороге домой я зашла в церковь поставить свечку. За бабушку и всех остальных. И заодно поговорить с ней. Для этого, правда, необязательно заходить в церковь. Она просто попалась мне на глаза. Раньше я ее не видела, хотя бывала в этом районе довольно часто. Церковь была небольшая, пряталась в глубине не то сада, не то парка и утопала в цветах, слегка поникших от ранних ночных холодов.
– Бабушка, – прошептала я, зажигая темно-желтую длинную свечку от горящей и втыкая ее в песок, – это случилось! То, о чем ты предупреждала. При свидетелях… – Я оглянулась, мне вдруг почудились шаги. Но церковь была пуста – лишь в углу возилась какая-то старуха да за прилавком со свечами и иконками дремала женщина средних лет. Я перевела дух. – Бабулечка… ты здесь? Это случилось уже три раза, я не сумела скрыть, и… и… мне страшно! Что же теперь делать?
Пламя мигнуло – сквознячок пролетел, теплым дунуло в лицо. Я снова оглянулась. В церкви стояли густые сумерки. Пахло тлением и воском, едва слышно потрескивали свечи. Святые внимательно смотрели на меня, и огоньки свечей дрожали в их глазах.
