- Ах, вы все шутите, - сказала княжна, - а вот мне не до смеха. Граф добрейший человек, и я не знаю, как отказать ему, не обидев.
- Добрейший, говорите? Так зачем же отказывать? Я чего-то не понимаю, принцесса. Вы не потрудитесь разрешить мое недоумение? Ведь должна же существовать какая-то веская причина, по которой молодая, богатая, знатная, и прелестная во всех отношениях девица не желает поехать на бал! Допускаю, что цвет здешнего общества несколько... э-э-э... бледноват для вас. Но ведь лучшего в этой глуши ждать не приходится! Так за чем же дело стало?
- Мне полагается быть в трауре, - напомнила княжна. - Мое появление на балу может быть сочтено не совсем приличным...
- Какая чепуха! - воскликнул Мерсье. - Живому надлежит думать о живом. Если бы граф... э... Бухвостов придерживался на сей счет иного мнения, он просто не прислал бы приглашение. А ведь он, насколько я понял, предводительствует в местном дворянском собрании и, следовательно, должен лучше нас с вами понимать, что прилично и что неприлично. Что же касается ваших Зеленских, мнение которых, похоже, беспокоит вас более всего, то я давно хотел вам сказать: пошлите вы их ко всем чер... Ах, прошу прощения, нечаянно сорвалось. Я лишь хотел сказать, что мнение княгини Зеленской есть частное мнение глупой и самодовольной курицы, не видящей дальше собственного носа, и вам не пристало на нее оглядываться.
Княжна строго нахмурилась, слушая такие речи, которые в устах скромного учителя танцев и в самом деле звучали довольно странно, но потом, не выдержав, улыбнулась. Странная - вероятно, инстинктивная - неприязнь Эжена Мерсье к семейству Зеленских была столь велика, что француз, о котором так часто упоминала княгиня Аграфена Антоновна, ухитрился до сих пор ни разу не попасться им на глаза. Как только к дому подъезжал вместительный экипаж князя Аполлона Игнатьевича, француз поспешно удалялся, бормоча под нос проклятия на родном языке.
- Послушайте, Эжен, - сказала Мария Андреевна, - я давно хочу вас спросить: чем, если не секрет, вам так не угодили Зеленские?
Мерсье вздохнул.
- Ах, принцесса Мари, принцесса Мари... Неужели вы не видите, что это злые и глупые люди? Это написано на их жирных физиономиях такими крупными буквами, что их можно без труда прочесть даже в темноте. А когда злобный глупец тщится выглядеть добрым, умным и благородным человеком, это означает лишь, что он задумал какую-то подлость и старательно усыпляет вашу бдительность.
- Постойте, - хмурясь на сей раз уже по-настоящему, перебила его княжна. - У вас какой-то очень мрачный взгляд на вещи, Эжен. Разве так можно? Да, князь и княгиня не блещут ни умом, ни добротой. Но почему не предположить, что они знают об этом, стыдятся этого и пытаются измениться к лучшему... ну, пусть не измениться, но хотя бы выглядеть лучше в глазах окружающих?
- Злобный дурак всегда - вы слышите: всегда! - полагает себя не ниже, но, напротив, много выше окружающих. Заблуждаться по этому поводу смерти подобно. Вы и ахнуть не успеете, как вам вонзят кинжал между лопаток... в фигуральном смысле, разумеется. Хотя, кто знает: может быть, и в буквальном.
- Боже, что вы такое говорите! Откуда у вас такие подозрения? Я тоже не люблю Зеленских, но, на мой взгляд, они совершенно безобидны. Разве что любят посплетничать...
- Не хочу вас обидеть, принцесса, - отходя к клавикордам и задумчиво пробуя пальцем клавиши, сказал Мерсье, - но мне кажется, что вы мало вращались в свете. Это дурно. Дурно для вас в вашем нынешнем положении, я имею в виду. Князь Зеленской - весьма посредственный хозяин и неудачливый карточный игрок, все состояние которого состоит из одних лишь многотысячных долгов. У него три глупые и некрасивые дочери на выданье и сварливая жадная жена...
- А вы хорошо изучили подноготную князя, - заметила Мария Андреевна. Откуда все это вам известно?
- По долгу моей нынешней службы у вас мне приходится много общаться с людьми, - ответил Мерсье. - Поневоле узнаешь даже то, чего знать вовсе не хочешь. Что же до князя Зеленского, то, наблюдая его частые визиты в ваш дом, я почел своим долгом навести о нем более подробные справки. Видите ли, княжна, я льщу себя надеждой, что я для вас не только управляющий, но и, в некотором роде, друг. Защиту вашей чести и вашего состояния я почитаю за великое счастье. Так вот, о вашем состоянии... Имей князь Зеленской хотя бы одного сына, он бы просто попытался женить его на вас, и дело с концом. Но сына у него нет, так что наложить руку на ваши деньги для него довольно сложно. Единственное, что сулит ему хоть какую-то надежду, это ваш юный возраст. Если ему удастся добиться своего назначения вашим опекуном, дело будет в шляпе. Формально вы будете по-прежнему считаться владелицей своего состояния; на деле же распоряжаться им будет князь Аполлон, и к тому времени, когда вы достигнете совершеннолетия, при вас останется только пара платьев. Все остальное будет просто пущено по ветру, проедено, проиграно в карты, потеряно, продано...
- Вы меня пугаете, - сказала княжна, которая и в самом деле была напугана даже не столько словами Мерсье, сколько уверенным тоном, каким эти слова были произнесены.
- Вот именно, - сказал Мерсье, - пугаю. Я не знаю этого наверняка, а лишь предполагаю, но такое предположение кажется мне весьма близким к действительности. Это не означает, что вы должны бежать от Зеленских с воплями, как от зачумленных, или донести на них в полицию. Это означает только, что вам следует держаться настороже, чтобы их активные действия, буде они на них отважатся, не застали вас врасплох. Вы меня понимаете?
- Не вполне, - призналась княжна, - но все равно, спасибо за заботу. Предупрежден - значит, вооружен.
- Славно! - воскликнул Мерсье. - Я не знал, что вам известна эта поговорка. Славно, что вы меня поняли. Теперь еще одно, принцесса. Этот бал, с которого началась наша беседа... Подобные сборища весьма удобны для того, чтобы плести интриги. Тут словечко, там намек... Вы меня понимаете? Полагаю, вам все-таки лучше поехать. Во-первых, так вы сможете держать противника в поле зрения, а во-вторых, вполне возможно, обзаведетесь союзниками. Только будьте очень осторожны в разговорах и в выборе друзей. Лживый друг хуже честного врага, запомните это.
- Вы поразительный человек, Эжен, - сказала княжна. - Никогда бы не подумала, что учитель танцев; провожая на бал знакомую девицу, может говорить ей подобные вещи. Как будто я отправляюсь не на бал, а... а... я даже не знаю, куда. Лазутчиком в неприятельский лагерь, например.
- Разница не так уж велика, - заметил Мерсье и сел за клавикорды. Если как следует присмотреться, конечно. Что бы вам такое спеть, чтобы вы повеселели?
...Бал, который давал предводитель дворянства, обещал стать заметным событием в жизни провинциального уездного городка. Просторный, украшенный по фасаду античным портиком с колоннами (которые, увы, казались пузатыми из-за промашки провинциального архитектора, не знавшего древнего секрета), дом графа Бухвостова с трудом мог вместить всех гостей. Несмотря на военное время, а может быть; именно благодаря ему, было много военных, так что во всех концах бального зала то и дело мелькали их шитые золотом мундиры, витые аксельбанты и взбитые по последней армейской моде бакенбарды. Поначалу княжна Мария, слегка растерялась от обилия света, шума и человеческих лиц. Она явилась на бал одна, без сопровождения, что было не очень прилично для девицы ее возраста. Мерсье наотрез отказался служить ей спутником, резонно заметив, что подобный эскорт может скорее скомпрометировать ее, чем послужить защитой от злых языков. Стоя на пороге бальной залы, княжна заколебалась, не решаясь ни войти, ни повернуть обратно. Но тут из празднично разодетой толпы гостей, как пробка из бутылки с шампанским, вырвался и подбежал к княжне, семеня короткими толстыми ножками, круглый, потный, сияющий, густо припудренный и смешно взмахивающий пухлыми руками хозяин, граф Федор Дементьевич Бухвостов.
Вихрем налетев на княжну, он завладел обеими ее руками, мигом осыпал их поцелуями и пудрой, вдруг загрустил, с дрожью в голосе высказал глубочайшее соболезнование по поводу смерти старого князя и тут же, почти без перехода, принялся взахлеб рассказывать, сколько гостей съехалось к нему на бал, сколько он заказал закусок, у кого переманил лучший в губернии оркестр и какое ожидается веселье. Не переставая размахивать руками, выделывать ногами какие-то замысловатые коленца, болтать и хвастаться, граф подхватил Марию Андреевну под локоток и увлек за собой в саму гущу толпы, успевая улыбаться всем подряд, раскланиваться направо и налево и отпускать дамам пространные, многослойные и сладкие, как кремовый торт, комплименты.
Княжна неожиданно почувствовала себя легко и свободно. Ее душой уже начал овладевать непонятный восторг перед чем-то новым, неизведанным. Ей показалось вдруг, что именно с этого бала начнется новая, не запятнанная горем и невзгодами страница ее жизни. Впервые за много дней она впервые в полной мере ощутила, что молода, красива и полна кипучей энергии юности. Щеки ее зарумянились, глаза разгорелись радостным блеском, а уголки губ дрожали, все время норовя расползтись в стороны в беспричинной счастливой улыбке. Даже привычное, набившее оскомину кудахтанье княгини Аграфены Антоновны, которая как-то неожиданно возникла рядом вместе со всеми тремя своими дочерьми, сегодня не могло испортить Марии Андреевне настроения. Княгиня снова принялась говорить что-то о приличиях, о прекрасной, но, увы, неопытной юности, об опасностях, подстерегающих на каждом шагу несчастную сироту...
