Гуля затянулся, но размышлял недолго.
– Вообще-то, Георгий Ираклиевич, мне туда не сообщали, что здесь «плавает». Связи не было. А потом, что значит в вашем понятии солидная вещь? Тысяч на десять?
– Побольше. Предполагаю, тысяч на сто.
– Нет. О вещи на такую сумму я не мог слышать. Я еще нужен?
– Еще один-два вопроса. Среди ваших знакомых или знакомых ваших знакомых нет ли вот этого человека? – Я положил на стол фотографию Джомардидзе. – Его могут звать по-разному. К примеру, Тенгиз. Подойдет также Омари Бухутиевич, Мурман Давидович, Сулико Зазаевич, Анвар Георгиевич. Клички – Бугор и Абас. Никогда не видели такого? Может быть, слышали?
Глянув на довольно некачественное изображение Джомардидзе, Церетели осторожно отодвинул снимок в мою сторону:
– Нет. Не видел, не слышал. Это типично не мой человек. – Тяжело вздохнул. – Георгий Ираклиевич, может быть, хватит? Отпустите меня? Честно говоря, я устал.
– Все. Последний вопрос: вы никогда не слышали о некоем Малхазе?
– Малхаз? Нет, не слышал. Простите, Георгий Ираклиевич, я опаздываю. – Сказав это, Церетели встал и исчез. Кажется, вопрос застал его врасплох.
Мы с Джансугом почти одновременно посмотрели на часы. Половина десятого…
Покинув бар, позвонили Телецкому. Выслушав меня, Эдуард Алексеевич довольно долго молчал. Наконец сказал:
– Знаете что, Георгий Ираклиевич, позвоните-ка Замтарадзе. Прямо сейчас. Поедете – купите цветы. И не скупитесь. Приедете с цветами – будете приняты по высшему разряду.
В гости, как и посоветовал Телецкий, мы поехали с цветами. С помощью метрдотеля удалось достать прекрасный букет.
Жила Замтарадзе в центре, в солидном особняке. Насколько я понял, этот особняк достался ей от мужа при разделе имущества. Выйдя из машины, мы с Джансугом остановились у глухих ворот. От них в обе стороны тянулась металлическая ограда. Джансуг позвонил. Послышались шаги. Поднялась закрывающая глазок заслонка, девичий голос спросил:
– Батоно?
– Меня зовут Квишиладзе, – сказал я. – К Марии Несторовне, по договоренности.
– Минутку, батоно.
Глазок закрылся. Было слышно, как тот же девичий голос что-то спросил. Чуть погодя дверь в воротах приоткрылась. Девушка в черном платье и черной косынке кивнула в сторону дома:
– Прошу, батоно. На второй этаж.
Мы с Джансугом поднялись по лестнице. У высокой резной двери стояла, насколько я понял, сама Замтарадзе. Выглядела хозяйка дома так, как ее описал Телецкий: красивая, еще молодая. Одета была не по-домашнему и, видимо, не потому, что ждала нас, – просто привыкла всегда быть ослепительной.
Несколько секунд хозяйка дома внимательно изучала меня и Джансуга.
– Георгий Ираклиевич?
– Я, Мария Несторовна. А это мой друг – Джансуг Гиевич.
Протянул букет. Она взяла, искренне восхитилась:
– Какие красивые цветы! Спасибо. Проходите, прошу. Вот сюда.
Мы вошли в большую комнату, каждая вещь в ко торой была тщательно подобрана. На лице Замтарадзе витала легкая улыбка, губы вздрагивали, она как будто видела какой-то сон, от которого пыталась избавиться. Усадив нас на старинный диван, ненадолго занялась цветами. Принесла вазу с водой, поставила букет на стол, с видимым удовольствием поправила цветы. Потом посмотрела на нас:
– Вы не голодны? Не стесняйтесь. Мы с племянницей быстро накроем стол. Это не сложно.
– Спасибо, Мария Несторовна, мы только от стола, – поблагодарил я. – А потом, мы не хотим отнимать у вас много времени, уже поздно. Лучше сразу начать разговор.
– Очень жаль, что отказываетесь, – огорчилась Замтарадзе. – Ну а к разговору я готова. – Легко опустившись в глубокое кресло напротив, спросила: – Что вас интересует?
– Вы знали Виктора Чкония? – сразу же задал я вопрос.
– Чкония… Может быть. Сколько ему лет?
– Двадцать четыре года. Вот, посмотрите. – Я положил на стол фотографию.
Замтарадзе кивнула:
– Знаю. Но, простите, на уровне прихожей. Он приносил книги, какие-то безделушки, вещи. Не более того.
– А что вы о нем можете сказать?
– Мальчик ловкий, цепкий. Своего не упустит, но таких сейчас много. Понимаете?
– Понимаю. А как вы думаете, могла быть связана с Чкония какая-нибудь крупная вещь? Такая вещь, которая стоит от пятидесяти тысяч рублей и выше. По нашим данным, это перстень, хранился он в черном замшевом новом футляре. Примерно вот такого размера. – Я показал.
Замтарадзе улыбнулась:
– Эдуард Алексеевич разве вас не предупредил? Я никогда не занималась никакими вещами. Если что-то покупаю, то только для себя. Но это мелочи. Я понятия не имею, с чем крупным мог быть связан Чкония. Почему вы приехали ко мне?
– Ваш телефон записан в телефонной книжке Чкония.
– Вот в чем дело! Ну, я уже объяснила, насколько мы с ним были знакомы.
– Видите ли, два дня назад Чкония был убит. Нам, естественно, приходится о нем спрашивать. У тех, кто его знал.
Замтарадзе нахмурилась:
– Жаль… Жаль мальчика. Я его почти не знала, и все-таки грустно… Но добавить ничего не могу…
– Как вы считаете, мог Чкония быть связан с «китами»?
– Не могу сказать. Раньше такие работали только на подхвате. Но сейчас все перепуталось. Кто его знает.
– Мы думаем, его убили из-за антикварного перстня. Если бы удалось узнать, что это за перстень, было бы легче найти убийцу.
– Понимаю. Рада бы помочь, но крупных антикварных вещей в последние годы не вижу и даже о них не слышу. – Внимательно посмотрела на меня:
– Георгий Ираклиевич, вы упоминали по телефону Давида Сардионовича Церетели? Вы его знаете?
– Да. Я только что с ним разговаривал.
– Ну, так нужно было спросить у него.
– Церетели сказал, что он этими делами больше не занимается и не интересуется.
Замтарадзе встала, отошла к окну, слегка отодвинула рукой кружевную занавеску. Посмотрев недолго в темноту, взялась за шнур и сдвинула тяжелые ночные шторы. Вернувшись, опять села напротив. Подняла чуть сощуренные глаза, сказала тихо:
– Врет. Он по-прежнему «кит». Один из крупнейших в Союзе. Он темнил.
– Темнил? Но тогда очень уверенно. Все было вполне правдоподобно.
Глаза Марии Несторовны еще чуть-чуть сузились. Она сказала:
– Вспомните, не запнулся ли он на каком-нибудь вопросе?
Я быстренько восстановил в памяти разговор с Церетели:
– Запнулся. Когда мы спросили, знает ли он Малхаза.
Несколько секунд лицо Замтарадзе оставалось бесстрастным. Потом на губах появилась все та же блуждающая улыбка.
– Вы имеете в виду Малхаза Гогунаву?
Гогунава… И эта фамилия, кажется, встречалась в записной книжке Чкония.
– Он из Тбилиси? – спросил я.
– Да.
– Тогда его. Что вы о нем знаете?
– О Малхазе Гогунаве?.. Малхаз Теймуразович Гогунава считается солидным коллекционером. Очень серьезный товарищ. Очень.
– Это все?
– Это очень много.
– Он как-то связан с Церетели?
– Примерно полгода назад, когда Гуля только что вышел, они не сошлись на какой-то вещи. Гуля хотел купить, а Малхаз не отдал – кто-то предложил больше. Слышала, что Гуля крепко обозлился, даже отомстить хотел, но вовремя одумался.
– Что за вещь, Мария Несторовна?
– Вот этого я не знаю. – Лицо Замтарадзе вдруг стало бесстрастным, улыбка холодной. – Разве я мало сказала?
– У вас есть тбилисский телефон Гогунавы?
– Я с ним незнакома настолько коротко.
– Мог Гогунава быть как-то связан с Чкония?
– Я не могла этого знать.
– А мог ли Гогунава быть как-то связан с городком под названием Галиси?
Замтарадзе вздохнула, тронула пальцами висок:
– Георгий Ираклиевич, я никогда не слышала о Галиси! Простите, но я очень устала. И голова заболела. Честное слово. Я вас провожу.
Замтарадзе сама проводила нас до ворот. Сдержанно попрощалась, осторожно закрыла за нами дверцу. Я тут же достал записную книжку Чкония. Все точно. В ней есть телефон Гогунавы.
Джансуг посмотрел на меня, заметил:
– Батоно Георгий, кажется, у этой дамы действительно был серьезный конфликт с Гулей. Куда едем? В «Батуми»?
– Да нет. В «Грузию».
К гостинице мы подъехали около двенадцати. Поднялись в бар. Там Церетели не было. Спустились вниз, подошли к администратору. Парулава спросил:
– В каком номере остановился Давид Сардионович Церетели?
Девушка даже не стала смотреть журнал:
– Церетели? Вообще-то он был в четыреста двадцать первом, но съехал. Я ему заказывала такси в аэропорт.
– Спасибо.
Джансуг понял меня без слов, и мы заспешили к машине.
До аэропорта по пустому шоссе мы домчались минут за двадцать. Парулаву я тут же отправил к билетной кассе выяснить, выписан ли билет на имя Церетели, сам остановился в зале регистрации. Народу было немного, лишь у одной из стоек вился хвост. Чисто случайно я уловил в нем какое-то движение. Повернулся, когда из средней части очереди уже незаметно отделилась фигура. Это был Церетели. Теперь он с плащом через руку, с небольшой дорожной сумкой медленным шагом шел по залу. Исчез за дверью.
