Спи.
Исмаил закрыл глаза. Анна легла рядом и замерла. Его невозможно удержать, он похож на вольный ветер, этот красивый мальчик. А она всего лишь девка. Но запалить с четырех концов Стамбул? Лишь бы он не скучал, ее Исмаил…
…Вот уже много лет Кёсем-султан боролась за власть. Валиде приходилось бывать и в опале, и в ссылке. С каждым годом сил у нее становилось все меньше, Кёсем понимала, что это самая кровавая ее война и, возможно, последняя в жизни. Придется принести в жертву сына, которого она спасала и оберегала, как свой последний шанс. Но Валиде так унизили, что она собралась и решила дать отчаянный бой Ибрагиму и этой девчонке. Шпионы Кёсем шныряли повсюду, она следила за тем, что говорит народ о падишахе, чтобы начать восстание, как только момент будет подходящим.
Каждое свое утро она начинала с того, что выслушивала доклады приспешников, еще за утренним кофе. Первым по традиции являлся кизляр-ага, глава черных евнухов. Вот и сегодня он вошел, как только Валиде выпила первую чашку, кофе она любила обжигающий и крепкий. Все знали, что до этого в покои к султанше лучше не входить. А вот когда Кёсем-султан подадут вторую чашку и ее любимый мятный лукум, время для доклада настало. Валиде готова слушать и принимать решения.
– Ты побывал этой ночью в стамбульских притонах, как я тебе велела? – Кёсем-султан с наслаждением сделала маленький глоток обжигающего напитка, который поутру возвращал ее к жизни. Что бы она делала без кофе? Особенно зимой, когда во дворце так холодно и уныло.
Замерший рядом кизляр-ага кивнул. Он молчал, зная, что торопиться не стоит, пока Кёсем-султан наслаждается кофе.
– Что говорит народ? – Валиде с сожалением отставила опустевшую чашку. – Об Ибрагиме и его невесте.
Слово «невеста» Валиде сказала с нескрываемым презрением.
– Их ненавидят, особенно ее. Называют беспутной и вертихвосткой. Падишах велел собрать небывалую дань со своих подданных для этой пышной свадьбы: вино, меха, ткани, украшения. Люди недовольны, особенно лавочники. Их ведь попросту ограбили.
– Замечательно, – кивнула Валиде. – Мой сын делает то, чего не сделали бы даже его враги для свержения султана. Я знала, что Ибрагим безумен, но не полагала, что он настолько глуп. И его любимчик Исмаил теперь не посоветует, как все исправить. Он теперь далеко.
– Валиде, Исмаил в Стамбуле, – приблизился к ней главный евнух. – Я видел его этой ночью.
– Что?!
– В одном из гнусных притонов. Мальчишка вел себя нагло. Он совсем не прячется.
– Да как он смеет?!
– Прикажете найти?
– Где он скрывается, как ты думаешь?
– Должно быть, у одной из своих шлюх.
– Но он ведь навещает отца и сестер. Прикажи день и ночь следить за посудной лавкой. Хотя днем Исмаил туда, конечно, не придет. Все равно – пусть все время следят. Его поступки непредсказуемы.
– Я все понял, сиятельная Валиде. Прикажете убить его на месте или доставить во дворец связанным?
– Я хочу подарить его голову Фатьме на свадьбу, я еще не оставила мысли ее пристроить. Если Исмаил не захочет идти с вами – убейте.
– И еще, Валиде… – кизляр-ага замялся.
– Ну?
– На церемонии я должен быть свидетелем невесты. Султан приказал мне, и я не смелю ослушаться, – пролепетал чернокожий евнух.
– Пусть его женится, – усмехнулась Кёсем-султан. – Ты или кто-то другой, свадьба все равно состоится. Ступай.
Кизляр-ага с облегчением вздохнул. Опять меж двух огней. А скоро еще одна султанша появится в гареме, законная жена. Посмей тут ослушаться!
* * *
В день, назначенный для свадьбы, внезапно грянула оттепель, и султан Ибрагим счел это добрым знаком. Процессии предстояло пройти от дворца на Ипподроме до ворот Топкапы, путь хоть и не длинный, но рабыни, составляющие часть приданого Хюмашах, и прочие сопровождающие могут замерзнуть, да и народ охотнее станет глазеть на свадебное шествие не в лютый мороз, а когда пригрело солнце.
Все должны увидеть, как сильно Ибрагим любит свою юную жену и как он щедр. Сначала в султанский дворец отправятся повозки с имуществом, которым султан одарил обожаемую Хюмашах. Домашняя утварь, роскошные ковры, богатая одежда, лучшие ткани и, разумеется, молодые сильные рабы. Впереди кортежа пойдут барабанщики и глашатаи, оповещающие Стамбул о никяхе султана Ибрагима первого и его возлюбенной Хюмашах, потом жонглеры и акробаты, чтобы привлечь народ, а следом – красавицы-рабыни и, наконец, визири Дивана и важные чиновники. Две недели на всех площадях Стамбула будут идти представления, а на Ипподроме построены новые трибуны, там развернется главное действо. Этот праздник надолго запомнится всем.
Хюмашах велела, чтобы Анна сама причесала ей волосы. Для чего в покои невесты принесли целый ворох золотых и серебряных нитей. Ими украшали одежду новобрачной, но жадная до всего блестящего Хюмашах приказала вплести телли и в свои темные кудри. Она хотела сиять, подобно солнцу, и затмить всех.
Анна перебирала плетеные шнуры из драгоценных металлов в надежде, что и к рукам что-нибудь прилипнет. Нет, она не собирается обвешивать себя телли, подобно глупышке Хюмашах, в своей одежде Анна по-прежнему была скромна. Но ведь это же золото! Искусные мастерицы плели эти нити, и цена их немалая. Хюмашах же ничему цены не знает, вон как она резвится, примеряя свадебный наряд и не понимая, что ее появление во дворце не обрадует ни свекровь, ни других хасеки султана Ибрагима.
«А ну как отравят девчонку? – с тревогой думала Анна. – Имущество Наны надо бы прибрать к рукам. Улучу момент – и отправлю потихоньку обратно во дворец Паргалы пару больших сундуков, тайник здесь надежный». Анна все время ждала подвоха: свадебная церемония у мужчин и женщин проходит отдельно, и, кроме нее, Анны, рядом с Хюмашах весь день не будет никого, кто бы за нее порадовался. Ведь это не свадьба, а нарушение вековых устоев. Ни Кёсем-султан, ни ее дочери Ибрагима не одобряют.
Они так и сидели с каменными лицами, Валиде и султанши, не притронувшись ни к еде, ни к напиткам. Всем своим видом выражая протест. Анна с тревогой следила за хасеки султана, которые могли стать для Хюмашах соперницами. Каждая из них родила падишаху сына. Особенно не понравилась Анне похожая на слониху Шекер Пара, хоть она и была родной сестрой Исмаила. Султанша была на шестом месяце беременности и едва держалась на ногах. Но не уходила, внимательно наблюдая за всем, что происходит. Глаза у нее были зеленые, как и у брата, но сейчас потускнели и спрятались в складках припухших век.
Хюмашах словно и не замечала напряжения, царящего среди женщин, особо приближенных к падишаху, резвилась и
