– Надо увидеться. Срочно.
– Я не могу, Эж…
– Тихо, без имен, – перебил ее первый муж.
– У меня другие планы, – терпеливо сказала она. Физически ей стало немного легче по сравнению с пятницей. Однако чувствовала себя Настя по-прежнему не в своей тарелке.
– Это ОЧЕНЬ важно, – подчеркнул Эжен. – Давай прямо сейчас встретимся на Ленгорах. Обещаю, не задержу.
– У меня машину украли.
– Фу-ты черт! – ругнулся он. И не потому расстроился, что у Насти неприятности, – а оттого, что кража «Лексуса» нарушала сконструированный им красивый план.
Перед напором первого мужа Капитонова не устояла. Он заехал к ней на «Тульскую» на своем «мерсе», злой, усталый. В машине разговаривать не захотел. Привез-таки на Ленинские горы. Припарковался в отдалении и от университета, и от смотровой площадки – там, где народу ни души.
– Давай пройдемся, – молвил Сологуб.
– Холодина какая! – запротестовала она. – Не май месяц. Минус десять.
– Ты стала очень своенравной, – бросил Эжен. – Я сказал, пройдемся, – значит, пройдемся.
Настя не стала спорить, только плечами пожала.
– Шпиономания какая-то, – сердито заметила она, когда они зашагали по направлению к университету. – Ты все-таки на родине.
– Это и пугает, – усмехнулся Эжен.
Он не спросил ее: что с машиной случилось? Не пострадала ли сама Настя? И как вообще себя чувствует? Его волновал только он сам. В сущности, точно так строились их отношения в молодости: единственный сын в советской номенклатурной семейке, Эжен вырос исключительным эгоистом. Такой же себялюбицей могла бы стать и Настя, единственная внучка члена ЦК КПСС, когда б природа не наградила ее истинно женским сострадающим сердцем.
Настя не стала рассказывать про свои злоключения. Все равно: единственное, чего она может добиться, – формального сочувствия, и все. Говорил в основном Эжен. В холодной и четкой манере поведал ей о своих злоключениях.
Итак, в министерство иностранных дел России (копия – в министерство дел внутренних) по самой обычной электронной почте пришло письмо следующего содержания («излагаю близко к тексту», – заметил Эжен): «Будучи добропорядочным гражданином, считаю своим долгом заявить следующее. Насколько я знаю, в тысяча девятьсот девяностом году в автомобильной катастрофе в тогдашней ЧССР погиб советский дипломат Евгений Сологуб. Он сгорел вместе с машиной – так что достоверно опознать его тело оказалось затруднительно. Но так как катастрофа произошла в служебной машине тов. Сологуба, на родине решили, что погиб именно он. Тело кремировали, впоследствии прах был перевезен и захоронен в городе Москве».
«Однако мне, – продолжал цитировать Эжен, – стало достоверно известно, что на самом деле Евгений Сологуб не умер. Его смерть являлась не чем иным, как ловкой инсценировкой. Под видом советского дипломата было кремировано тело никому не известного бродяги, похищенного из морга в Чехословакии. Сам же господин Сологуб скрылся. Ему удалось похитить и присвоить более пяти миллионов долларов из секретных фондов коммунистической партии Чехословакии. Насколько я знаю, в настоящее время бывший товарищ Сологуб проживает в городе таком-то, в стране такой-то, под именем такого-то».
Эжен не назвал Насте подлинного своего местожительства и фамилии, ограничился «таким-то», однако заметил:
– Мои имя и адрес в письме указываются, они совершенно правильны. – А потом продолжил: – А далее в нем говорится, что проживаю я за границей совместно с бывшей советской гражданкой Ириной Егоровной Капитоновой, которая, в свою очередь, скрывается под именем такой-то (и опять-таки в точку). «В настоящее время оба они, – заканчивается письмо, – под своими фальшивыми именами находятся на территории Российской Федерации, о чем я и счел своим долгом заявить в компетентные органы». Конец цитаты, кавычки закрываются, точка.
Эжен выжидающе замолчал.
– И что? – спросила Настя. – При чем здесь я? Чего ты хочешь от меня?
– Слишком много подробностей моей личной жизни описал аноним, – заметил первый муж. – Кто о них мог знать?
– Ты меня подозреваешь?
– Давай по порядку, – проигнорировал ее вопрос собеседник. – Кто знал о трупе в машине? О том, что я посадил в сгоревшую машину вместо себя чешского бродягу? Что я экспроприировал у чехословацких коммунистов пять миллионов долларов?
– Откуда ж я знаю, – усмехнулась Настя, – кому ты рассказывал?
– Я рассказывал тебе.
– Да-да, помню-помню. Тогда, в Венеции, когда ты меня кинул. И что?
– А кому ты говорила об этом?
Кровь бросилась Насте в лицо. Она и впрямь тогда, двадцать лет назад, поведала о своем визите в Венецию и встрече там с воскресшим Эженом под большим секретом одному-единственному человеку. Тому, кому она некогда доверяла больше, чем самой себе: Арсению. Неужели он?.. Неужели таким омерзительным образом – с помощью анонимки! – муж мстит своему сопернику?! Не может быть!
Завидев ее гнев и замешательство, Сологуб сделал вывод:
– Ты рассказала все Арсению.
– Да! – выкрикнула Настя. – Но это случилось сто лет назад! И он молчал о тебе, всегда молчал! Я уверена в нем. Он… Он не такой! Он не станет заниматься доносами – даже для того, чтоб закопать соперника!
– Ну, ты всегда была склонна идеализировать своего Сенечку, – усмехнулся экс-супруг. – Ты, наверное, и предположить не могла, что его поймают в постели с проституткой.
– Не твое дело! – огрызнулась Настя. Гнев не затуманил ей сознание, и мысль о том, что обеляет и ее, и Арсения в глазах Эжена, вдруг пришла ей в голову. – Да ведь о том, где ты сейчас проживаешь, и твоего нынешнего имени, и как нынче зовут мою мать, никто из нас не знает. Ни я, ни Арсений тем более.
– Не знаете, – согласился Эжен. – Но, наверное, могли узнать. Если б захотели.
– Откуда, боже ты мой?!
– Неисповедимы пути Господни. Но я догадываюсь.
– О чем же, интересно?
– Ну, от моей супруги, например, – от твоей матери. Ей ведь теперь уже, – усмехнулся Сологуб, – все равно.
– Да нет же! – выкрикнула Настя. – Мы даже не виделись с ней!
– А Арсений?
– Арсений!.. Да последний человек на всем белом свете, с кем захочет встретиться моя мать, – это Сенька.
– Скажи, у кого есть ключи от твоей квартиры?
– А почему ты спрашиваешь?
– Не надо отвечать вопросом на вопрос. Просто – скажи. Пожалуйста.
– Ну, у меня, конечно. У Николеньки. У Арсения, опять же. А при чем здесь это?
– У Арсения… Опять у Арсения… – задумчиво протянул Эжен.
– Да что ты к нему-то привязался?! И при чем здесь моя квартира?
– Простая вещь: электронное письмо было отправлено с ай-пи-адреса, установленного у тебя дома.
– О господи, – только и выдохнула Настя. – Вот оно что… Теперь я понимаю…
– Что?
– Ты знаешь, ведь у меня вчера украли сумку. У нас на даче. А в ней – документы, паспорт, все! И ключи от моей квартиры в том числе.
– Вот как! Интересно! Когда, ты говоришь, ключи твои утащили?
– В ночь с пятницы на субботу.
– А точнее?
– Часов в одиннадцать вечера я уснула, и все еще было в порядке, а обнаружила пропажу около восьми утра.
– Та-ак… Замки в квартире ты поменяла?
– Да, сразу же. Прямо вчера утром, когда кража обнаружилась. Я позвонила Арсению, и он… – Она осеклась.
Сологуб удовлетворенно хмыкнул.
– Н-да, опять на передний план выступает Арсений.
– Перестань! – воскликнула она. И перешла в контрнаступление: – А когда, кстати, письмо-то о тебе отправили? Ведь всегда известно точное время!
– Я не знаю. Я сам письма не читал. О нем мне рассказали. Через третьи руки. Я не могу требовать, чтобы мне еще дали точную дату.
– А когда тебе рассказали?
– Сегодня утром. Так что письмо могли отправить вчера. И третьего дня. И неделю назад. Итак, еще раз пройдемся по кругу подозреваемых. Кто мог воспользоваться твоим домашним компьютером? Ты, Арсений, ваш Николенька. Далее. Похитители твоих ключей. И? Может, кто-то еще?
– Я иногда оставляю ключи консьержке. А она передает их моей уборщице, когда та приезжает.
– Ничего себе! – удовлетворенно воскликнул Эжен. – Плюс еще как минимум две персоны. Круг подозреваемых растет.
– Да брось ты! И та, и другая – совсем простые женщины. Я уверена, они не в курсе даже, как компьютер включается.
– Все равно. Я должен знать их имена. Пароли, явки и так далее.
Они по-прежнему прохаживались вдоль университетского сада, и никого не видно было на улице, только ледяной ветер дул с Москвы-реки в спину. Настя замерзла, аж подрагивать начала.
– Слушай, Эжен, – устало попросила она. – Скажи мне одну вещь. Раз и навсегда. Ты – кто? Красный или белый? Ты скрываешься от своих бывших товарищей из КГБ с краденными у чехов пятью миллионами долларов? Или – не скрываешься? А просто трудную службу несешь (как в песне поется) вдали от России? И что ты делаешь сейчас в Москве? Мать мою ищешь, чтобы она твои тайны не выдала? Или на побывку приехал? И откуда ты узнал о письме? Кто тебе рассказал? Оно ж не тебе адресовано, а в МИД и МВД!
