На даче хорошо весной и осенью. А летом, естественно, нет ничего лучше санатория Союза художников. Папа рисует сине-зеленую морскую бесконечность, и восторг сдавливает горло Антона. Один в один! На холсте все точно так же. Солнечные лучи распарывают волны, подсвечивая их изнутри. Белые барашки, размытые светом, вот-вот брызнут в лицо соленой прохладой. В зеленых кудрях горных склонов белеет санаторный корпус.
– Как красиво! – вырывается у Антона.
Папа откладывает кисть и подхватывает его на руки.
– Сынок, когда ты вырастешь, ты будешь рисовать еще лучше, чем я!
Папина фамилия открыла дверь в художественную академию. Антон нервничал, развязывая на экзамене тесемки папки со своими эскизами. Их даже никто не посмотрел. Сын такого отца. Творческая династия. Большая честь приветствовать наследника «того самого Зарицкого» в стенах академии.
Понимание, что он «тот, да не тот», пришло не сразу. Отец и мать хвалили все, что он писал. Преподаватели на первых курсах тоже никаких замечаний не высказывали. Техника рисунка, графика, композиция – все это не вызывало у Антона ровным счетом никаких затруднений. Генетика. Творческая среда. Трудолюбие. И вот все вроде бы получалось до той поры, когда техническая часть уже освоена, и надо применять полученные знания, и творить, а тут…
Отец – гений, это бесспорно. Антон по-новому взглянул на его работы и понял, наконец, то, что раньше не осознавалось. Та же «Жнея на поле», что находится в Третьяковке. Обычная русская баба из послевоенной деревни. Простенькое платьице, в одной руке серп, второй утирает вспотевший лоб. Но в этой фигуре, в ее глазах, в угадываемой усталости отец сказал намного больше, чем видно на первый взгляд. Тут и бедность, и тоска по нормальному мужику, и надежда, что все изменится, и досада, что полос несжатого поля еще много, а поясницу уже покалывает. И даже после того, как соцреализм приказал долго жить и стало можно писать все, в любой технике, любой манере, папа остался верен себе. Те же простые люди, та же академичность, та же простота. Но в его простоте было все. Папины картины жили . Он выписывал фигуру, и получалась судьба.
Когда полетел в тартарары Советский Союз, многим знакомым художникам пришлось туго. Кончились госзаказы. Развалилась система социального обеспечения. Казалось бы, свобода, пробивай себе дорогу, нет цензуры, нет госприемки, вперед. Ан, нет. Малевали всю жизнь лубочных комбайнеров и вождей марксизма-ленинизма. Больше это никому не нужно. А то, что нужно – сделать не получается. Но отец был одним из немногих, чья жизнь после «перестройки» в материальном плане изменилась в лучшую сторону. Хотя он по-прежнему писал трудяг на фоне сельского пейзажа. Не важно, что , важно как .
За работами Зарицкого-старшего гонялись коллекционеры, повышая и без того зашкаливающие цены на папины картины. Лучшие музеи считали большой удачей приобрести полотна Ивана Андреевича. Мэрия в знак признания заслуг выделила особняк в центре столицы. И все это было действительно заслуженным. Но только отцом.
К третьему курсу Зарицкий-младший понял, что в нем нет даже отблеска таланта отца. Папа – гений, а он – ремесленник. И даже умирая перед мольбертом с кистью в руках, даже перед страшным и завораживающим лицом смерти, он никогда не сможет написать жизнь. Все будет правильно: палитра, композиция, пропорции. Все будет мертво.
– Ты очень хорошо передал выражение лица Мариночки…
Антону сразу же сделалось стыдно. Задумавшись, он не услышал, как поскрипывает коляска отца. У двери мастерской невысокий порожек, папе надо помочь через него перебраться, и вот не помог.
– Иван Андреевич, как ты себя чувствуешь?
– Антон Иванович, замечательно.
Отец всегда называл его только по имени-отчеству. И никогда не говорил, что чувствует себя плохо. После смерти мамы он долго болел, и Антон безумно боялся, что за одной трагедией последует другая. Мамина смерть в прямом смысле сбила отца с ног. Он перестал их чувствовать. Ноги не двигались. Врачи оказались бессильны – не могли поставить диагноз, не знали, как лечить. Папа лежал в постели и все никак не мог понять, почему любимая женщина, которая была моложе на двадцать лет, вдруг растаяла за месяц и покинула его навсегда. Пряча слезы, Антон объяснял, что рак не смотрит в паспорт. И что ему, Антону, тоже тяжело, и что он не хочет потерять и отца…
Время слегка приглушило боль утраты. Отец снова начал работать. Но инвалидная коляска все поскрипывала в комнатах. Окончательно восстановиться папа так и не смог.
– Что хмуришься? Не веришь, что хвалю за дело? Зря. Глаз у тебя зоркий, – Зарицкий-старший подъехал к мольберту, кивнул на лежащую на полу кисть. – Подними, сынок.
Антон нагнулся за кистью и в следующую же секунду едва сдержал крик. Голубое пятно брызнуло на мраморную Маринину щечку.
– Антон Иванович, ты молодец, – говорил папа, растушевывая пятно.
Невероятно. Ее кожа ожила. Голубизна исчезла, белая, прозрачная щечка, только на виске угадывается след пульсирующей жилки.
Всего один мазок! Гений и ремесленник. Восхищение, отчаяние.
– Антон Иванович, тебе надо больше работать. Ты слишком много времени проводишь в своем журнале. Зачем он тебе?
– Иван Андреевич, мои статьи лучше, чем картины. Мы с тобой эту тему обсуждали много раз.
– Не понимаю! Не понимаю, откуда в тебе такое неверие в свои силы? Ты способный мальчик. Ты талантливый художник, – папа раздраженно ударил кулаком по колесу коляски. – А помнишь отзывы о выставке «Отец и сын»? Превосходные отзывы!
Антон вздохнул и сразу же согласился. Да, отзывы превосходные, он талант, и его картины тоже скоро купит Третьяковка.
Не с папиным давлением так волноваться. Иван Андреевич подмечает малейшие нюансы линий и красок и в упор не видит, что его сын – бездарность. Родительская любовь слепа. Спорить бессмысленно.
– Антон Иванович, сходи за газетами!
– Конечно. А в магазине что взять?
– Кефир.
Он мог бы еще попросить молоко. Или ряженку. С годами привычки отца становились все непритязательнее, и Антон этому поражался. Казалось, отцу совершенно безразлично, что он зарабатывает кучу денег. Тратить их во всяком случае ему не доставляло ни малейшего удовольствия. Даже когда была жива мама, отец предпочитал скорее помогать друзьям, чем купать в роскоши собственную семью. А объяснял это просто. Большой достаток разрушает отношения и мешает работать. Сила человека – в его духе. Деньги ослабляют дух. Причиняют зло…
Антон выгнал из гаража джип, доехал до ближайшего супермаркета, набросал в тележку самых простых отечественных продуктов. К другим отец все равно не притронется. Только бы он хоть что-нибудь кушал… И так худощавый, отец за последние годы совсем высох. У Антона комок стоял в горле, когда он помогал отцу надевать свитер: тот болтался на нем, как будто бы никогда и не был по размеру.
В аптеке Антон купил лучшие таблетки. Хоть в этом вопросе Иван Андреевич проявлял редкостное благоразумие.
Продавщица в газетном киоске посмотрела на него с недоумением.
– Что, все газеты и журналы, которые есть в продаже?
– Да. И не забудьте «Правду».
Может, единственная папина слабость. По нынешним временам, конечно, слабость, периодики много, стоит она недешево. А раньше все покупали кипу газет, о ценах особо не задумывались. Копейки.
– Можешь зайти за газетами через час, – сказал отец, когда Антон, переложив продукты в холодильник, пришел в его комнату со свежей прессой. – Я быстро читаю.
– Хорошо, Иван Андреевич.
На самом деле Антон предпочитал узнавать новости из Интернета. Но отец критически относился к компьютеру и Всемирной паутине. И потому Зарицкий-младший, заботясь о папином давлении, усиленно делал вид, что тоже читает газеты.
Антон прошел в свою комнату, включил ноутбук. И, первым делом, зашел в чат, чтобы понаблюдать, чем там занимается пользователь с ником «Ведьма».
Под этим ником в сети всегда появлялась Марина Красавина. Антон же свои ники менял. Но это не было ревностью. Скорее желанием пообщаться с любимой женщиной, посмотреть, как она флиртует, узнать, о чем думает.
Так бывает – работаешь с человеком в соседних кабинетах, а знакомишься в Интернете. Ну и хохотали же они на своем первом свидании!
– Я ищу в чате любопытные людские судьбы. Новых мужчин. Но вот уж кого не ожидала встретить, так это тебя, – призналась Марина.
– А я ищу в чате женщин. Встретились-разбежались. Безо всяких обязательств. Никаких охотниц за капиталами моего отца.
– Да, это точно. Меня тоже напрягают мужчины, которые идут со мной в койку, думая про мои деньги.
Антон недоуменно на нее посмотрел. Платили в журнале прилично, но все-таки не настолько много, чтобы провоцировать некие матримониальные планы.
