Она извлекла из конверта открытку. На лицевой стороне красовались акварельные фиалки. Внутри были многочисленные подписи сотрудников.
– Прогибаются теперь, чуют, что виноваты, – сказала Леонора, бросая открытку на пластмассовую столешницу.
– Виноваты?
– Они его не ценили. Книги нужно рекламировать, – в несвойственной ей манере продолжила она. – Книги продвигать нужно. Об этом издатели должны позаботиться. А они даже интервью на телевидении не могли для него устроить, да вообще ничего, что в таких случаях полагается.
Страйк догадался, что она поет с голоса мужа.
– Леонора, – он достал из кармана блокнот, – вы не возражаете, если я задам вам пару вопросов?
– Ну, задавайте. Только я ничего не знаю.
– После того как Оуэн пятого числа ушел из дому, вы получали какие-нибудь известия от людей, которые с ним встречались или беседовали?
Она помотала головой.
– Ни от знакомых, ни от родственников?
– Ни от кого, – сказала она. – Чаю выпьете?
– С удовольствием, – ответил Страйк, не представляя, как можно есть и пить в такой грязи, но ему требовалось разговорить Леонору. – Насколько близко вы знали сотрудников издательства, где печатался Оуэн? – спросил он, пока хозяйка с шумом наполняла из-под крана чайник.
Она пожала плечами:
– Да кого я там знала? Видела раз этого Джерри, когда Оуэн автографы раздавал.
– Значит, в «Роупер Чард» вы ни с кем не сдружились?
– Нет. А с какой стати? К ним Оуэн ходил, а не я.
– И «Бомбикса Мори» не читали? – как бы между прочим уточнил Страйк.
– Я ведь уже говорила. Я не читаю книжки, покуда они не изданы. И что ко мне все пристают с одним и тем же? – Леонора подняла голову от пластикового пакета, в котором пыталась раскопать печенье. – А с телом-то что случилось? – внезапно спросила она. – Как Оуэн помер? От меня скрывают. Зубную щетку его забрали, чтобы пробу на ДНК сделать для опознания. И почему меня не пускают на мужа посмотреть?
Подобные вопросы Страйку не раз доводилось слышать от вдов, от безутешных родителей. Как всегда, он отделался полуправдой.
– Тело долго пролежало в помещении, – сказал он.
– Что значит «долго»?
– Еще точно не установлено.
– А что с ним случилось-то?
– Думаю, пока что и об этом нельзя судить наверняка.
– Но должны же они…
Леонора осеклась, потому что в кухню вернулась Орландо – уже без орангутанга, но с ворохом ярких рисунков.
– А Джерри где?
– На работу пошел, – ответила Леонора.
– Волосы у него красивые. А у тебя – некрасивые, – сообщила она Страйку. – Голова вся курчавая.
– Я и сам не рад, – подыграл ей Страйк.
– Некогда ему сейчас картинки рассматривать, Додо, – раздраженно одернула ее мать, но Орландо как ни в чем не бывало разложила листки на столе.
– Это я сама нарисовала.
В этих каракулях можно было различить цветы, рыбок и птиц. На оборотной стороне одного листка просвечивало детское меню.
– Очень красиво, – похвалил Страйк. – Леонора, как вы считаете, полицейские во время обыска в кабинете нашли хоть что-нибудь, имеющее отношение к «Бомбиксу Мори»?
– Нашли, – сказала она, опуская чайные пакетики в кружки со сколами по краям. – Две старые ленты от пишущей машинки – за стол завалились. А эти из кабинета выходят и спрашивают: где, мол, остальное, а я им говорю: он, уходя, все с собой забрал.
– Мне нравится у папы в кабинете, – объявила Орландо. – Папа мне бумажку для рисования дает.
– В кабинете у него такая свалка, – посетовала Леонора, включая чайник. – Полицейские долго там копались.
– А еще тетя Лиз туда заходила, – сказала Орландо.
– Когда это? – Леонора, держа в руках две кружки, испепелила взглядом дочь.
– Когда ты в уборной сидела, – ответила Орландо. – Она тогда пришла – и к папе в кабинет. Я сама видала.
– Какое у ней право туда заходить? – вспылила Леонора. – Она в бумагах рылась?
– Нет, – сказала Орландо. – Зашла да вышла. На меня посмотрела, а сама плачет.
– То-то же, – с довольным видом протянула Леонора. – Она и при мне слезу пустила. У ней тоже рыльце в пушку.
– Когда она приходила? – обратился к Леоноре Страйк.
– В понедельник, с утра пораньше. Помощь предлагала. Это надо же! Уж как она ему помогла!
В кружке оказалась водянистая, мутно-молочная бурда, словно и не видавшая чайного пакетика; Страйк предпочитал заварку цвета дегтя. Сделав из вежливости видимость глотка, он вспомнил, как Элизабет Тассел высказала сожаление, что ее доберман не загрыз Куайна до смерти.
– У нее помада красивая, – сообщила Орландо.
– Послушать тебя – сегодня все у всех красивое, – туманно изрекла Леонора, усаживаясь за стол с кружкой жидкого чая. – Я, между прочим, у ней спросила, зачем она это сделала – зачем сказала Оуэну, что книгу его печатать нельзя. Он ведь расстроился.
– И что она вам ответила?
– Дескать, он в этой книжке вывел слишком много разных людей, – сказала Леонора. – Ну и что такого? Оуэн всегда так делает. – Она отпила чаю. – Даже меня много раз изображал.
Страйк вспомнил Суккубу – «отставную шлюху» – и поймал себя на том, что еще больше запрезирал Оуэна Куайна.
– Еще хотел спросить насчет Тэлгарт-роуд…
– Не знаю, за каким лешим его туда понесло, – без промедления ответила Леонора. – Он тот дом на дух не выносил. Хотел его продать, да Фэнкорт уперся.
– Да, меня это тоже удивило.
Устроившись рядом с ним на стуле и достав откуда-то фломастеры, Орландо поджала под себя голую ногу и стала пририсовывать одной из рыб многоцветные плавники.
– Как получилось, что Майкл Фэнкорт столько лет блокировал все попытки продать дом?
– Завещание было составлено как-то хитро. Этот парнишка, Джо, поставил жесткие условия. Я точно не знаю. Вы поспрошайте Лиз, она в этом досконально разбирается.
– Вы, случайно, не знаете, когда Оуэн был там в последний раз?
– Давным-давно, – ответила она. – Точней не скажу. Много лет назад.
– Мне еще бумажку надо, – потребовала Орландо.
– Больше нету, – сказала Леонора. – Вся у папы в кабинете осталась. Ты на другой стороне рисуй.
Она схватила с захламленной рабочей поверхности какой-то рекламный листок и подтолкнула через стол к Орландо, но та отшвырнула его и ленивой походкой вышла. Почти сразу они услышали, как она ломится в кабинет.
– Орландо, не смей! – рявкнула Леонора, вскочила и бросилась в коридор.
Воспользовавшись ее отсутствием, Страйк развернулся к раковине и выплеснул туда бледную жижу, которая предательски повисла каплями на целлофановой обертке букета.
– Не смей, Додо! Нельзя. Нет. Нам же запретили, ступай отсюда!..
Пронзительный визг и громкий топот по лестнице возвестили, что Орландо побежала наверх. Раскрасневшаяся мать вернулась на кухню.
– Теперь мне целый день расплачиваться, – сказала она. – У ней истерика. После прихода полиции она сама не своя.
Леонора нервно подавила зевок.
– Вы сегодня спали? – спросил Страйк.
– Почти не спала. Все думала: кто? Кто мог с ним такое сделать? Он многим досадил, я понимаю, – рассеянно продолжала Леонора, – но что поделаешь, раз характер такой. Несдержанный. Как порох. Он всегда таким был, это же не со зла. Разве за это убивают? А ведь у Майкла Фэнкорта, как пить дать, до сих пор ключ имеется. – Заламывая пальцы, она резко сменила тему. – Об этом я тоже ночью думала. Майкл Фэнкорт Оуэна терпеть не мог, но это старая история. Ведь Оуэн не делал того, в чем его Майкл обвинял. Ничего он такого не писал. Да только Майкл Фэнкорт на убийство не пойдет. – Она подняла на Страйка взгляд, безыскусный, как у дочери. – Он богатый, правда же? Знаменитый… Нет, он на такое не пойдет.
Страйк много раз поражался, как публика удивительным образом идеализирует знаменитостей, даже тех, кого унижают, высмеивают или травят газеты. Тот, кто успел прославиться, может быть осужден за изнасилование или убийство, а в народе все равно будет жить твердое, почти языческое в своей непоколебимости убеждение: это не он. Он не мог. Он же знаменитость.
– А Чард, подлец такой, – взорвалась Леонора, – письма с угрозами Оуэну слал! Оуэн его никогда не жаловал. А тут, нате вам, открыточку подписал: «если что-нибудь понадобится…». Где она, кстати?
Открытки с фиалками на столе не оказалось.
– Стащила! – Леонора вспыхнула от возмущения. – Как пить дать она стащила. – И так оглушительно, что Страйк даже вздрогнул, закричала в потолок: – ДОДО!
Это был безотчетный гнев человека, вступившего в первую фазу скорби. И расстройство желудка, и этот всплеск обнажили страдание под маской недовольства.
– ДОДО! – повторно выкрикнула Леонора. – Кому было сказано: нельзя чужое брать!..
Орландо в обнимку с орангутангом появилась на удивление быстро. Должно быть, она давно спустилась – неслышно, как кошка.
– Ты мою открытку взяла! – стала в сердцах выговаривать ей Леонора. – Кому было сказано: нельзя брать чужое! Где она?
