— Сговор, может, и был, только с кем-то третьим… Или действительно не было…
— То есть как? — вытащился Мишаня.
— Возможно, шеф просто хотел развестись, не теряя денег. И все.
— А зачем тогда двойник? — вспомнил Мишаня близняшку.
— Вот на этом-то все версии и рассыпаются. У меня получается, что сестра-двойник просто разваливает все выстроенные логически конструкции. Излишне все усложняет.
— Вот тут ты не прав, — прищурился Мишаня. — Ты спрашивал Нину про страховку? — он посмотрел на меня в упор.
— Не спрашивал, — признал я не очень охотно свою ошибку.
— Ну вот, видишь! А ведь если существует солидная страховка…
— Тогда зачем двойник? — возразил я. — Тогда нужно тело со следами насильственной смерти, смерти от несчастного случая. Я уже думал об этом.
Мишаня помолчал, соображая, потом покачал головой и сказал с сожалением:
— Да, брат, с разбега этот кроссворд не решить. Тут вообще такие приключения завертелись, что гангстерам и не снились. За три дня два налета и два пролета. Это надо же!..
Я не мог с ним не согласиться. Мы ещё немного поворочили мозгами, но в конце концов пришли к выводу, что выстраивать версии можно до бесконечности. Но не подкрепленные оперативно-розыскными действиями, без результатов криминалистов, можно зайти в тупик и начать подозревать самого себя…
Подведя такие грустные итоги, мы поехали на дачу. Про смерть Зямы решили пока не говорить. Про пакет с письмом, естественно, тоже. Где-то здесь, мы оба это чувствовали, находился ключ ко всей этой безумной головоломке, которая раз за разом ставила нас в тупик.
Нина и Семен ждали нас, несколько встревоженные долгим отсутствием… Мы рассказали про гибель Ухина. Нина вскрикнула, прикусив костяшки сжатых в кулак пальцев. Семен отставил тарелку с едой и принялся расхаживать по комнате, заложив руки за спину. Он долго так шагал, потом остановился перед Ниной и, глядя ей прямо в глаза, попросил довольно жестоко:
— Нина, ты не могла бы побыть внизу? У нас тут с ребятами должен состояться маленький разговор.
— Может, я лучше поднимусь наверх? — удивленно вскинула брови Нина.
— Думаю, нет смысла спорить, — Семен упрямо наклонил вперед голову. Тебе лучше побыть внизу.
Нина вспыхнула и прикусила губу. Мы с Мишаней удивленно переглянулись. Внизу находились те самые кладовые, в одной из которых раньше сидел её муж, а в другой, дальней, лежал теперь на леднике Серега.
Мишаня сделал шаг вперед, хотел возразить Семену, но Нина остановила его.
— Не спорьте, Михаил. Я спущусь вниз. Хотя и сверху я никуда не делась бы, если это тебя беспокоит, Семен, — не удержалась она от последней реплики.
И, гордо вскинув голову, пошла к лестнице в подвал.
— Нина! — окликнул я её.
Нина остановилась и оглянулась.
— Ты что, с ума сошел! — подскочил я к Семену.
Тот стоял, сжав губы.
— Нам надо поговорить, — процедил он. — Мне самому неприятно, и я хотел бы думать, что ошибаюсь, хотя сам я уверен в своей правоте. Долго я вас не задержу. Пускай она побудет там. Если я окажусь не прав, я готов извиниться.
— Не спорь, Абрикосов, — мягко остановила меня Нина. — Я спущусь… Не стоит сейчас ссориться из-за пустяков.
И она, не дожидаясь ответа, простучала каблучками по ступеням в подвал.
— Ты что, с ума сошел? — Мишаня покрутил пальцем у виска. — Нельзя же так обижать человека! Если ты её в чем подозреваешь, мог бы прямо и сказать. Мы все не очень-то вызываем доверие.
— Я тебя понимаю, Мишаня, — неожиданно довольно мягко остановил его Семен. — Но и ты меня пойми. Она, конечно, тебе, можно сказать, жизнь спасла. Но не могу я в глаза ей говорить! Да, я её подозреваю. Более того, я почти уверен, что это она все устроила. Может, и не все, но… Вот смотрите сами…
Когда устроили засаду на дороге, постреляли Володю с напарником, хотели же явно и вас убить. Не было в это время с нами только Нины.
— Тебя тоже не было, — вставил между прочим Мишаня.
— Я с машиной в луже сидел, не в моих силах все это провернуть. Да и вел я его сами знаете сколько. Как я мог мимо вас проехать в машине да ещё и засаду в кустах устроить, сами подумайте? Потом вспомните, как мы шефа в заложники брали. Кто знал, что пули в пулеметной ленте холостые?
— Ну, не совсем холостые. Резиновые, — поправил Мишаня.
— Какая разница? — отмахнулся Семен. — Кто про это знал? Ты, Мишаня, кого-нибудь предупреждал?
— Да нет, — смущенно пожал он плечами. — Я не подумал тогда. Чего, мол, предупреждать, когда все едино прицельно стрелять не намеревались. Только я резиновыми зарядил не потому, что боялся, как бы она нечаянно по нас не стрельнула, а чтобы отдача поменьше была.
— Допустим. Но стреляла-то она в нас! Во всех! Хотела как можно больше народа положить. Если бы не резиновые пули, где бы нас всех сейчас искали? И мне, и шефу, и Володе-телохранителю, и Абрикосову — всем бы досталось. Скажите, разве не так?
— Но ведь все обошлось, — неуверенно возразил Мишаня.
— Обошлось, — согласился Семен. — Но только потому, что она не подозревала, что в пулемете пули не настоящие. И чего ты молчишь, Мишаня? Я же тебя по Афгану знаю. Ты снайпер-пулеметчик.
— Ну и что? — буркнул тот.
— А то! Не мог ты так выставить пулемет, чтобы Нина хотя бы случайно в нас попала. Не мог же?
— Не мог! — вздохнул Мишаня. — Да чтобы ствол опустить, стопор на сошках пришлось бы специально отворачивать. А завернул я его крепко.
— Вот видишь, — устало махнул рукой Семен. — И потом, кто нас с Абрикосовым ночью вырубил и деньги унес? Ты, Мишаня, в отключке был после чистки, так или нет?
Мишаня скромно опустил глаза.
— Ну, это кто-то и со стороны мог, — возразил я.
— Как же, конечно! Стал бы кто-нибудь дожидаться, пока ты из дома выйдешь. И откуда человек со стороны узнает, что делают другие в доме? И куда деньги можно унести так быстро? Это уже не два чемоданчика. На себе далеко не упрешь, а машины мы не слышали.
— Где же тогда деньги? — подскочил вдруг Мишаня.
— Где-то здесь, неподалеку. Лес большой, — пожал плечами Семен. — А может, и в доме где. Мало ли тут мест, куда их запрятать можно!
Вот это, пожалуй, был самый сильный козырь в его рассуждениях. Я тоже сломал голову, соображая, куда делись деньги. И тоже с самого начала сомневался, что их унесли далеко от дома. Конечно, могли оставить машину в лесу, но слишком велик риск ночью бегать по чащобе в поисках спрятанной машины с тяжеленными мешками. Да и заблудиться ничего не стоит.
— А при чем тогда сестра-близняшка? — вспомнил я.
— Насчет сестры не знаю, тут много версий можно выстроить. То ли она в отместку своему мужу игру затеяла. То ли на пару с сестрой, а может, и сестра её свои интересы преследовала. Трудно сказать. Но похоже, муж о чем-то догадался, пока в подвале сидел, возможно, пригрозил ей разоблачением, если она, например, не отпустит его и не вернет деньги. А Серега, видно, застукал её, когда она мужа убивала, и…
— Почему ты решил, что мужа она убила? Он же с веревки сорвался, ты сам видел, — остановил его я.
— Как он сорвался, никто не видел, — парировал Семен. — А он и не срывался. Его просто-напросто столкнули.
— Ну, это ты совсем уж… — неуверенно протянул Мишаня.
— А вот это вы видели? — Семен вышел в прихожую и принес связанные простыни и одеяло. — Это я снял с сосны, когда вы уехали.
— Ну и что? — не понял я.
— А вот что!
И он потянул за простыню: она легко, без усилий соскользнула с одеяла. Узлы были завязаны совсем неумело.
— Поняли? Никто по этой связке спуститься никуда не смог бы. И не спускался. Она подвела его к обрыву и просто столкнула, сделала, возможно, вид, что хочет спустить его на веревке.
— А зачем же Серегу тогда?
— Может, он её застукал за этим, может, догадался о чем.
А скорее всего, они вместе с шефом его порешили. Тем более крышечка от кофе, конечно, зверски острая штука, острее бритвы, возможно, но только не крышечкой его убили. Крышечкой горло так глубоко не разрежешь.
Тут он тоже оказался прав.
— С Мишаней я в Афгане вместе воевал. Он меня из-под огня вынес, сказал Семен. — Да и вообще. Там много на чем проверяют людей на прочность. С тобой, Абрикосов, мы вместе в переделку попали в банке. Нас шеф подставил, расписку взял. Так кто же остается? Думайте. Решайте. Я все сказал.
Мы задумались. Молчание повисло долгое и тягостное. Никто не хотел соглашаться с таким на первый взгляд очевидным.
— Не знаю, — отозвался я наконец. — Может, это все и похоже на правду, но я не могу поверить. Думайте обо мне все что угодно.
— Ты в неё просто влюблен, — вздохнул Семен.
— Я не влюблен в нее, — заступился Мишаня, — но мне тоже не верится. И он упрямо выставил вперед крупную голову, словно бодаться собрался. — По крайней мере надо её выслушать.
