Пока жена лежала в больнице, супруг заблаговременно перевез вещи. Все! Забрал даже старенькие гантели, с которыми по утрам делал гимнастику, — последние годы гурман Гоша располнел и очень переживал, что у него появился живот.
После его ухода Серафима сидела и трясла головой, как боксер после нокдауна. Ущипнула себя — не снится ли ей это? Как можно поверить услышанному, когда муж навещал ее в больнице, сидел рядом накануне операции, держа за руку и успокаивая, что все будет хорошо. Что будет хорошо? Что он имел в виду? То, что ее удачно прооперируют? Или то, что у них все будет хорошо? А потом — равнодушное: “Я ухожу. Прощай”. Не “до свидания”, а именно “прощай”. Мол, между нами все кончено, видеть тебя больше не хочу. Впервые муж говорил с ней таким тоном и впервые — так ей тогда казалось, — проявил моральную жестокость. Неужели он не мог подождать, хотя бы пока она окрепнет?
Как можно так поступить с женой, с которой прожил двадцать девять лет и имеешь двоих детей?! Допустим, разлюбил и предпочел своей немолодой, больной супруге молоденькую, свеженькую и здоровую. Бывает, дело житейское. И чем выше социальный статус мужчины, чем толще его кошелек, тем чаще это случается. Серафима не ожидала подобного от любимого мужа, но признавала, что мужчины нередко меняют надоевшую благоверную на новую. И хотя она не предполагала, что это произойдет с Гошей, чисто теоретически подобный факт допускала.
Тогда Сима еще не знала, какие потрясения ожидают ее в будущем, и недоумевала: почему муж не поговорил с нею, не объяснил свой поступок. Струсил? Хотел избежать неприятного выяснения отношений, ее слез, упреков? Серафима решила, что так и есть. Он просто боялся посмотреть ей в глаза, потому и сбежал.
В то время у нее совсем не было сил, она еле передвигалась по квартире, но через несколько дней все же заставила себя встать с постели и поехала на работу. Двери их офиса оказались заперты, таблички “ЗАО Новатор” не было, на звонок никто не отвечал. Сима заглянула в окно первого этажа — пусто, ни мебели, ни оргтехники. Ничего не понимая, она обошла здание, заглядывая во все окна — везде было пусто, лишь на полу валялись скомканные листы бумаги и мусор. Складывалось впечатление, что здание спешно покинули, не успев прибраться. Гошин мобильный телефон не отвечал, его заместитель сообщил, что месяц назад шеф уволил его без объяснений, главный бухгалтер их фирмы сказал то же самое.
Сима вернулась домой потрясенная. Где искать супруга? Куда звонить? Она даже не узнала у Гоши его новый адрес, да и вряд ли он бы его назвал.
И все же Серафима не отказалась от намерения найти мужа и поговорить с ним. Разве можно так расставаться с женой? Да и зачем от нее скрываться?
Она стала планомерно обзванивать общих друзей. Все удивлялись и задавали встречные вопросы: “Что случилось?” “Куда девался Гоша?” Наконец Сима добралась до приятеля мужа Бориса Бортника, и узнала, что акционерное общество “Новатор” обанкротилась, а по какой причине — неизвестно. Борис предполодил, что несколько лет назад Георгий выдернул оборотные средства фирмы и взял большой кредит, чтобы сыграть на ГКО, а когда эта государственная пирамида рухнула, то погребла под собой и “Новатор”. Ходят слухи, что Гоша занимал-перезанимал под немалые проценты, чтобы расплатиться с самыми настырными кредиторами, он весь в долгах, на него наезжают заимодавцы, и он вынужден скрываться.
Это объяснение выглядело достоверным и коррелировало с Гошиным характером — он по жизни был склонен к авантюрам.
Вечером Серафима решила поговорить с детьми, но не знала, с чего начать. Сказать, что Гоша ушел к другой? Теперь ей в это уже не верилось. Как за спасительную соломинку, Сима ухватилась за подброшенную версию: муж скрывается от кредиторов.
«Он нарочно солгал, будто уходит к другой женщине, чтобы заимодавцы не требовали долги с меня, — в очередной раз придумала она оправдание — как оправдывала мужа все годы брака. — Кредиторы увидят, в каком я состоянии, и не станут тормошить еле живую брошенную жену».
Вечером, когда дочь и сын вернулись домой, Серафима не стала ходить вокруг да около:
- Вы знаете, где ваш отец?
Сережа отвел глаза, а Регина ответила:
- У своей сучки.
У Симы подломились ноги, сын едва успел ее подхватить.
- Пойдем к тебе, мама, тебе нужно прилечь, — сказал он и, бережно поддерживая ее, повел в спальню.
Сережа уложил ее и укрыл одеялом, дочь присела рядом. Серафима тихо спросила:
- Вы знали?
- Знали, — за обоих ответила Регина.
- Почему же вы мне не сказали?
- Ты болела.
- И что теперь? — спросила Сима больше себя, чем своих детей.
- Он уже подал на развод, — сообщила дочь. Сын по-прежнему молчал.
- Сережа, почему мне отвечает только Регина, а ты не проронил ни слова? — обратилась к нему Серафима.
- А что я могу сказать? Он мой отец, ты — моя мать, я вас обоих люблю. Но не могу же я заставить его жить с нами, раз он не хочет.
Сын присел на корточки перед кроватью и положил голову ей на грудь. Так он делал, когда был маленьким, и сейчас Сима почувствовала, что вот-вот разрыдается. Ощутив, что ее грудь судорожно вздымается, Сергей тихо произнес:
- Не плачь, мам. Все обойдется.
- Да как же обойдется, когда ваш отец меня бросил? — прерывающимся голосом вскричала Серафима.
- Он тебя не бросил, а ушел к другой.
- Есть разница? — иронически поинтересовалась Регина, а Сима ощутила благодарность и за моральную поддержку и за то, что дочь назвала любовницу отца “сучкой”.
Молчун Сережа лишь пожал плечами.
- Ты считаешь, что все в порядке вещей? — тихо спросила его Сима.
- Мам, но ведь ты не первая…
Регина одарила брата гневным взглядом, а Серафима зажмурилась: “Господи, ну и слепая же я… Оказывается, и сына совсем не знаю…”
- Слушай, заткнись, а! — рявкнула Регина, заметив, что брат намеревается продолжить свои “успокаивающие” речи. — Мам, не слушай ты его! Мужчины всегда горой стоят друг за друга, когда дело касается женщин. Поглядела бы я на своего братца, если бы его, больного, после операции, бросила любимая жена!
Сима благодарно сжала руку дочери — как хорошо та ее понимает… Именно это и потрясло ее больше всего. Ну неужели Гоша не мог подождать хотя бы месяц-другой, пока она окрепнет!
- В одном братец прав, — продолжала Регина. — На это нужно наплевать и растереть. Все, мам, поезд ушел.
- Я не могу… — жалобно простонала Серафима.
- Ну хочешь, я пойду и расцарапаю морду этой шлюшке? — чисто по-женски решила проблему дочь.
- Ты ее знаешь? — удивилась Сима.
- Знаю.
- И кто она?
- Бывший референт в “Новаторе”.
- Тогда я должна ее помнить.
- Еще бы! Катька Зинчук. Правда, эта прохиндейка с амбициями именует себя Клеопатрой. Клеопатра! — фыркнула дочь. — Акулина она или Авдотья, а не Клеопатра. Мнит себя богиней секса и царицей спальни. А на самом деле вульгарная подстилка. Из тех, кто ложится, когда ей велят сесть.
“Красивая девушка, — вспомнила Сима. — Правда, взгляд неприятный, ищущий какой-то… Или хищный?..”
- А почему бывший референт?
- Потому что теперь она стала папиной секретаршей и ревниво пасет, как бы другая его не увела.
- А ты как познакомилась с Катериной?
- Мы с ней учились в институте.
- Как ты узнала, что они любовники?
- Случайно увидела их в папиной машине. Они проехали мимо меня, гляжу — папик за рулем, а рядом Катька. Догнала их и покатила следом. Отец притормозил, и я тут как тут. Подошла и говорю ей: “А ты что делаешь в машине моего отца?” Тот сразу замельтешил, начал оправдываться, мол, всего лишь подвез ее. А я: “С какой стати генеральный директор подвозит всяких шалав?” И тут Катька выпятила силиконовую грудь: “Выбирай выражения! Я не шалава!” А я ей в ответ: “Ладно, тогда подстилка. Тебя драли все, кому хотелось, и хором, и по очереди, и вертолетом, и прочими способами”. Смотрю, папаша занервничал, а я про себя подивилась — с чего бы? В вашей фирме простипня Катька обреталась около года и, надо полагать, время от времени отсасывала папику. Ты лежала в больнице, а отец еще в полном соку, ну я и решила, что мужская физиология требует своего. Даже не подозревала, что эта пиявка так крепко в него вцепится.
