Я опять рассмеялся. Я все смеялся, смеялся и никак не мог остановиться: Митя и Леночка, — сбылось, сбылось. Потянулся к ней, чтобы поцеловать, но тут произошло нечто такое… Вероятно, она еще до конца не проснулась, или, может, не осознала, что счастье пришло, или я подавил ее своим неудержимым смехом, только вдруг лицо ее исказилось ужасом, она вскрикнула и выставила вперед руку, словно защищаясь. Глупая, глупая! Дурочка моя любимая! Я перегнулся через ее выставленную вперед руку и потянулся губами к ее лицу. Она отшатнулась, зажмурилась и так замерла в испуге. Я тоже отпрянул, не стал настаивать. Не стоит торопиться, однажды сказала она. Не будем, не будем, родная, у нас впереди целая жизнь, минутку можем и подождать. Для нее слишком неожиданным было мое появление, я ее понимаю. Ведь тогда, в тот день, когда она внезапно пришла ко мне, я тоже в первый момент растерялся и… не знаю, как объяснить это состояние, но что-то сродни испугу почувствовал. Но как идет ей испуг! Боже мой, какая она красивая! Боже мой, как я ее люблю. Мы не станем торопиться — я не стану, я даже не буду торопиться тебя успокаивать, немного полюбуюсь на тебя, прекрасно-испуганную.
Я сидел и смотрел на нее, просто любовался — ничего не происходило минуту, две, бесконечную вечность. Но вот наконец она открыла глаза. Я осторожно отвел ее руку.
— Леночка, что ты? Все хорошо. — Поднес ее задрожавшую руку к губам, тихонько коснулся. — Все замечательно, мы никогда не расстанемся, мы теперь навсегда вместе. Тебе нечего бояться, больше нечего. Ту, другую, я… — Тут я запнулся, на языке почему-то вертелось совершенно неподходящее: я расстрелял. Нет, так нельзя, не то, не то! — Ту, другую, я ликвидировал. Ее нет, никто нам не помешает. Я пришел к тебе…
— Вы… — задушенным каким-то голосом проговорила она. — Почему вы здесь? — Губы ее искривились, вот-вот заплачет. — Как вы здесь оказались? — Голос зазвенел, как хрустальный стакан, который катится по столу, обреченный разбиться. Надо подхватить, успеть, не дать упасть ее голосу.
— Леночка! Любимая моя Леночка! Успокойся, не плачь. Все плохое осталось позади. Мы любим друг друга и теперь никогда не расстанемся. У нас будет замечательная жизнь. Сейчас принесут завтрак, мы выпьем шампанского, а потом… Я очень богат, я обеспечу тебе такую жизнь, которой все будут завидовать. Я — король, ты будешь королевой. Это все принадлежит мне, все, все это, — я обвел рукой комнату, — мое. Но конечно, здесь мы не останемся, мы купим себе прекрасную квартиру, вместе выберем. И еще дом, и еще… Я могу купить все, что захочешь! Любую квартиру, хоть в Америке, хоть в центре Парижа…
— В центре Парижа? — Лена вдруг расхохоталась. Наконец-то! Милая моя!
— Да! — подтвердил я в восторге. — В центре Парижа! — И тоже засмеялся. И не смог больше сдерживаться, притянул ее к себе, она отбивалась, но я не стал обращать на это внимания. Впился губами, зубами в ее губы, совсем как во сне сегодняшней ночью… Голова поплыла, поплыла, предвкушая блаженство…
Что-то грохнуло, совсем близко. Лена вскрикнула и замерла.
— Не бойся, Леночка, это завтрак, наш с тобой праздничный завтрак с шампанским… — Я обнял ее, защищая от детского, смешного страха.
Грохнуло снова, сильней, потом опять, и многократно, без остановки загрохотало. Мне тоже сделалось не по себе. Да ведь это в дверь, в нашу дверь!
Снова грохнуло с ужасающей силой — дверь распахнулась, в комнату ворвались два человека в пятнистой форме. Сразу стало душно и страшно. И я подумал: ночь, все еще ночь, я все еще сплю, прекрасный сон сменился кошмаром. И вскочил, и зачем-то поднял вверх руки. Но один из пятнистых наставил на меня автомат:
— Лечь! На пол! Быстро!
Я растерялся, замешкался на секунду, но потом вдруг понял, что делать. Пистолет и Елена. В этом мое спасение. В ней и в нем. Незаметным движением я выхватил из кармана пиджака пистолет, наставил на автоматчика. А затем полубоком прыгнул к кровати, обхватил Елену за шею, переместил пистолет, приставил к ее виску. Я где-то когда-то видел…
— Я убью ее, слышите! Не подходите!
Автомат опустился, грохотнул. Значит, подействовало, значит, все правильно.
— Машину мне и возможность уехать! — прокричал я и для убедительности вжал пистолет в ее висок.
Женщина в моих руках вскрикнула, пятнистые отступили.
— Прости, — проговорил я ей шепотом, — но так надо. У меня нет другого выхода, иначе меня убьют.
Резко запахло потом, чужим, не моим, женским, удушающим потом, ее мягкая, неприятно теплая плоть трепетала от страха. Я тоже, вероятно, дрожал, мне тоже было очень страшно, но голова работала четко: я знал, что делать, я понимал, что все делаю правильно. Теперь вместе с ней дойти до двери, пройти мимо них — это самый опасный момент, преодолеть коридор, выбраться из здания. Ах да, рано, они же еще не подогнали машину. Не стоит торопиться, не стоит торопиться. Как трудно ее удерживать, эту женщину! Как затекла рука, вжимающая пистолет в ее висок! Сесть на кровать, не отпуская, перехватить пистолет другой рукой…
Голова моя вдруг взорвалась болью, невыносимой, несправедливой. Я закричал, не понимая, что со мной произошло. Красное поплыло, поплыло. Они убили! Меня убили! Тяжелое, душное навалилось! Женщина… Уберите, уберите ее! Но как же так?! Я не слышал выстрела… Несправедливо…
Глава 7. Расследование Андрея Никитина
С профессором Самсоновым они договорились встретиться завтра в одиннадцать в «Старой вишне», небольшом, но уютном ресторанчике на окраине города. Но в полвосьмого утра он разбудил Андрея новым звонком. Владимир Анатольевич был не просто напуган, а доведен до истерики, путано, заикаясь, сообщил, что его племянница, Кирюшина Елена, убита.
— Я не знаю, что делать, Андрей Львович! — кричал он в трубку и всхлипывал.
— Почему вы позвонили мне, а не в милицию? — спросил Андрей, тоже потрясенный сообщением.
— Не знаю… не знаю. Я… Позвоните, пожалуйста, сами. Я не знаю, что делать! Я попросил нас не беспокоить, сказал, что Лене стало хуже и она… Никто еще здесь не знает об убийстве… Кроме того, кто убил… Ее застрелили, ночью. Я не слышал выстрела, хотя квартира моя находится рядом, в соседнем отсеке. Я не спал всю ночь — и не слышал выстрела. Звукоизоляция, черт ее побери! Здесь усиленная звукоизоляция. Я не спал — и не слышал. Я распорядился, чтобы никто не беспокоил, и мы теперь вместе, в ее комнате. Андрей Львович… Милый Андрей Львович, я… Сделайте что-нибудь. Приезжайте. Ее убили, понимаете? И… Людмила, Людмила Герасимова… Я не знаю, что с ней — возможно, ее тоже убили. Или захватили в заложницы. Комната триста пятнадцать. Приезжайте! Позвоните сами в милицию и приезжайте.
Путаясь и перебивая свои объяснения восклицаниями, Самсонов рассказал, как проехать. Андрей тут же позвонил Бородину и стал собираться.
Примерно через час Илья заехал за ним, сказал, что группа ОМОНа уже отправлена на место.
Когда Никитин с Бородиным въехали на территорию клиники (это был целый городок, расположенный в лесной зоне и огороженный высоким забором), к ним подбежал боец ОМОНа и бравой скороговоркой доложил майору обстановку. А обстановка состояла в следующем: в ходе операции задержан весь персонал, один из охранников, оказавших сопротивление, убит, кроме того, убит владелец клиники Юдин Дмитрий Семенович, попытавшийся взять в заложницы пациентку из комнаты триста пятна дцать.
— Молодцы, нечего сказать! — Бородин насмешливо посмотрел на омоновца. — Два трупа!
— Что ж, все в нормах допустимого! — обиделся тот.
— А что с Кирюшиной?
— Убита. Выстрелом в голову. С Самсоновым тоже пришлось повозиться, ни за что не желал покидать ее комнату. Пришлось оставить его там.
— Понятно. — Бородин достал сигареты, закурил.
— Мы вам больше не нужны? — с нажимом на «больше», продолжая обижаться, спросил омоновец.
— Да нет. Оставьте четырех бойцов и можете уезжать.
Боец резко развернулся и пошел собирать группу.
— Вот такие дела! — заключил Илья, поворачиваясь к Андрею. — Следственная группа еще не приехала, давай-ка пока сами посмотрим, что там у них и как. Идем?
Никитин ответил не сразу, он в удивлении и даже некотором потрясении обозревал территорию. Больше всего она напоминала обширную детскую площадку: множество горок, качели, лесенки и даже песочницы — все окрашенное яркими красками, все ухоженное. В отдалении виднелся стадион.
— Странно, — проговорил он наконец. — Такое ощущение, что мы в каком-то элитном лагере. Нет, скорее, в огромном детском санатории для дошкольников.
— Да, действительно. — Бородин равнодушно пожал плечами — его почему-то это не заинтересовало. — Так что, идем или ты намерен прокатиться с горки?
— Идем.
* * *Профессор Самсонов категорически отказался разговаривать с кем бы то ни было из представителей закона. Он требовал Никитина и не желал слушать никаких доводов. Объявил, что ничего рассказывать милиции не будет ни под протокол, ни в частной беседе, а вот с Андреем Львовичем пообщается на любых условиях: пусть хоть на камеру тот снимает его чистосердечное признание.
