В самом деле, никто из обитателей монастыря не мог подозревать истинной причины его теперешней трезвости. А Бенжамен знал, что вскоре наблюдатели будут весьма и весьма удивлены. Потому что завтра, в воскресный полдень, брат Бенедикт подтвердит их свидание весьма обильным возлиянием. Без всякой нужды, но с очевидным лукавым удовольствием.
В воскресенье, обменявшись приветствиями с другими монахами, напарники уединились в углу комнаты отдыха. К несчастью, в маленьком помещении была в тот тень толпа народа. Близость остальных мешала затрагивать горячую тему, ради обсуждения которой они сюда и пришли. Из осторожности заговорщики поначалу болтали о всяких пустяках, как вдруг приор, к их величайшему облегчению, сказал, ни к кому не обращаясь, что было бы глупо сидеть в помещении в такой прекрасный день, и пригласил всех на прогулку в парк.
Наши монахи взглянули друг на друга и поняли все без слов. Присоединившись к веренице гуляющих, которая неминуемо растянется на большое расстояние, можно будет вдоволь наговориться вдали от чужих ушей, и никто ни о чем дурном и не подумает.
День и в самом деле был великолепен, словно бы создан для того, чтобы радоваться хорошим новостям. К несчастью, Бенжамену не понадобилось много времени, чтобы рассказать о более чем скромных результатах своих поисков.
— Что до меня, то я потерпел полное фиаско, брат мой! — начал он тихим голосом, следя, чтобы ни один звук не долетел до остальных братьев, которые все еще находились поблизости. — Я в отчаянии. Такое впечатление, что отец де Карлюс был бесчувственной машиной. Я читал и перечитывал его «Хроники» за те три месяца, на которые вы мне указали. Ничего! Слышите, ничего! Ничего, что дало бы возможность предположить в нем хоть какие-то психологические изменения. Самое ужасное (этого я раньше как-то не замечал) — он пишет настолько естественно, что временами начинаешь сомневаться, а было ли то, что произошло, на самом деле. Знаете, например, что тревожит его двадцать восьмого апреля? У двоих монахов, имен которых он не называет, «весьма беспокоящий кашель», так сказано в тексте! Тогда как в то время все они, безусловно, уже погибли! Говорю вам, это благо, что теперь у нас есть неопровержимые доказательства, потому что мистификация действительно безупречна.
— А шестого июня? — спросил брат Бенедикт. — Напомните-ка мне, что такого он пишет о дне, когда появился Амори?
— Вы будете смеяться, — поспешил ответить Бенжамен, — я легко выучил все наизусть. То, что он нашел наконец первую замену, не сделало его более многословным. Комментарий к этому дню состоит из одного предложения: «Если еще некоторое время простоит такая же хорошая погода, как сегодня, — сообщает он нам, — вишни созреют раньше срока».
Брат Бенедикт закашлялся, чтобы не расхохотаться, но это ему не очень хорошо удалось — несколько шедших впереди монахов обернулись и с удивлением взглянули на них.
— Я позабыл это сильное замечание, — заметил он, успокоившись.
— Знаете, что я вам скажу, — продолжил послушник, понизив голос, — коль скоро у де Карлюса было такое богатое воображение, можно предположить, что шестого июня 1223 года… был ливень!
— Как он изменился! — с улыбкой думал брат Бенедикт, рассматривая собеседника. Куда делся застенчивый и полный сомнений послушник, который еще несколько недель назад извинялся, прежде чем сделать какое-нибудь замечание или предположение. А теперь он без конца комментирует, обобщает и топит в юморе свою досаду. Он, кажется, даже физически окреп. Молодой человек поправился, и странным образом, несмотря на то что целыми днями пропадает в архиве, болезненная бледность исчезла, уступив место румянцу.
Светом, отражавшемся на его лице, он был обязан не свежему воздуху и не солнцу. Его источником служил внутренний огонь, огонь его сердца и, может быть, зарождавшейся веры.
— Мой урожай не так мал, — ответил наконец большой монах. — Но я не знаю, что вам сказать! Я не знаю, что обнаружил. Я нашел пустое место, необъяснимую пустоту! Короче, я пришел с новым вопросом.
— Не так уж плохо, — отозвался Бенжамен, сумев сдержать нетерпение. — Если есть вопрос, ты уже ближе к ответу!
— Вот именно, — согласился брат Бенедикт, которого позабавило замечание собеседника. — В конце концов, я прихожу к выводу, что умею только задавать вопросы, на которые вы потом находите ответы.
— Самоуничижение паче гордости, достопочтенный брат мой. Наш союз не страдает, как кажется на первый взгляд, отсутствием равновесия. Вы голова, которая решает, что посеять, а я рука, которая собирает урожай. Неужели вы полагаете, что без ваших советов я в одиночку продвинулся бы так далеко? Если я и сказал о кажущемся равновесии, то только потому, что прекрасно сознаю: если бы вы были на моем привилегированном месте, то, без сомнения, не нуждались бы в моей помощи.
— Я должен искупить свою вину и признать свою ответственность за некоторые наши находки, — вынужден был согласиться большой монах. — Но остаюсь в убеждении, что самая моя лучшая находка — это вы, друг мой. Говоря так, я имею в виду не вашу стратегически важную должность, не ваши познания, а прежде всего решимость, которую вы демонстрируете. Может быть, я и являюсь головой, но ваша сила воли — мотор нашего предприятия.
Это был очень тонкий комплимент, который очень скоро призван был сослужить свою службу.
Бенжамен принял его как простую формулу вежливости, но не стал расставлять точки над i: не он ли несколько минут назад сам утверждал, что чрезмерная скромность — грех?
— Прекрасно! Я согласен играть в нашем содружестве роль механизма! Но мне весьма любопытно узнать, что за «необъяснимая пустота» породила ваш новый вопрос.
— Ах это! Все очень просто. Я еще раз заглянул в труд брата Лорана, чтобы более внимательно изучить чертежи первоначальных монастырских построек, которые он нам оставил. Я точно знал, что там не было плана алькова дьявола, но ничто не мешало мне попытаться разыскать след, который помог бы выяснить, где он находился. Вы видели эти рисунки; они кишат различными сведениями, подробностями и сносками, техническими комментариями, записанными малюсенькими буквами на полях, звездочками, отсылающими к пояснениям внизу или на обороте страницы. Короче, они так запутаны и перегружены, что некоторые детали вполне могли ускользнуть от моего внимания.
— Согласен, ну и что?
— В том-то и дело: ничего! Безусловно, все эти комментарии весьма поучительны, однако они никуда меня не привели. Я вынужден был искать нишу в одиночку! Как будто ищешь потерянную булавку и не замечаешь торчащего прямо перед твоим носом острия, пока не напорешься на него. Вы, разумеется, помните, что том состоит из двух частей. В первой собраны чертежи всех зданий под разными углами, а во второй — планы основных помещений и наиболее интересные архитектурные детали. Так вот, именно во второй части я и наткнулся на пустое место! Сейчас поясню: листы пронумерованы, если можно это так назвать. Заголовок каждого из них начинается со своей буквы, и буквы эти следуют друг за другом в порядке латинского алфавита. Маленькая деталь: трех букв не хватает.
— Вы намекаете на то, что из альбома было вынуто несколько листов? — ошеломленно перебил монаха послушник.
— Я ни на что не намекаю, я утверждаю! Нет никакой нужды пропускать буквы «D», «М» и «Р». Я даже смею предположить, что на одном из отсутствующих чертежей и был наш альков дьявола. Разве заголовок этого рисунка не мог начинаться с буквы «D», как «Diabolus»? Не знаю, что было на двух других листах, но если кто-то позаботился о том, чтобы они исчезли, то он имел на это причину. Они были так же опасны, как и первый. Кому они могли помешать, как вы думаете?
— Де Карлюсу! — выдохнул Бенжамен, подняв голову и устремив свой взгляд вдаль. — Он не мог совершить ошибку, оставив чертежи места, имевшего отношение к его тайне.
— Само собой разумеется! Но видите ли, это меня даже немного ободряет! Если он так старался скрыть это место, может быть, он оставил там что-то… Или кого-то, — добавил брат Бенедикт ледяным тоном. — С другой стороны, это зловещее предзнаменование для осужденного.
— Как бы то ни было, мы не продвинулись ни на шаг, — разочарованно произнес послушник, немного помолчав.
— Я предупреждал вас об этом, мой дорогой, зато теперь я могу сформулировать очередной вопрос, ответ на который предстоит искать вам: что это за два других помещения, опасных для отца де Карлюса, названия которых начинаются с латинских букв «Р» и «М»?
Бенжамен озадаченно вздохнул.
— Может случиться, что это и не помещения в прямом смысле слова… Помнится, есть целый лист, посвященный одной из дверей южного крыла здания. «Р» — как «Porta» — может обозначать какую-нибудь другую дверь. Только вот, — продолжил он неуверенно, — брат Шарль говорит о другом помещении… план которого все еще на месте. Я имею в виду крипту, как вы понимаете.
