Как хочется пить. И анальгин бы не помешал, иначе голова лопнет.
– Ей, вы там! – закричала я и забарабанила в дверь. – Откройте! Какого черта вам от меня надо?
И дверь внезапно отворилась. Надо было только попросить? Сим-сим, откройся!
В проеме выросла темная фигура.
– Отойдите к стене! – приказал свистящий шепот. – Отойдите и сядьте там. Если сделаете хоть одно резкое движение, я вас убью.
Господи, вот и мы встретились. Душитель и я. Наедине. В темной комнате, за много километров от людей. В руках у вошедшего я различила какой-то предмет. Он поднял его, продемонстрировал. Кажется, топор. Прямо палач из фильмов ужасов, одетый в черное. Я попятилась к стене.
– Кто вы и что вам от меня нужно? – с дрожью в голосе спросила я.
– Во-первых, мне нужно выговориться. А дальше посмотрим.
Я оторопела.
– Выговориться? Но я не психоаналитик.
– Вы – моя крестная.
– Что?!
– Вы дали мне имя. Нарекли Душителем. Вот так, с большой буквы. Остальные еще долго ничего не понимали, а вы сразу дошли до сути. Поэтому я хочу говорить именно с вами.
Дверь за ним со скрипом закрылась. И я снова почувствовала себя в ловушке, вернее, в клетке со зверем.
– Мы знакомы? – произнесла я, стараясь дышать спокойно.
– И да, и нет, – был ответ.
Голос я пока не узнала. Это плохо или хорошо? Если я не знаю этого человека и не вижу его лица, может, он отпустит меня? Хотел бы убить, представился бы. Ведь мертвые не дают показаний.
– С одной стороны, вы отлично меня знаете, Виктория. Но, с другой, так и не смогли догадаться, кто я.
– Во всяком случае, я уверена, что вы не Табуреткин. Откуда же у вас его мобильник, его машина? И почему я видела его лицо в джипе? Вы что, его брат-близнец?
– Все узнаете в свое время, – остудил мой пыл неизвестный, тем самым еще раз напомнив, кто здесь главный. – Сначала ответьте мне, Виктория. Кто, по вашему мнению, убил всех этих людей и почему?
Псих сумасшедший, кто же еще. Но так отвечать нельзя. Типу с топором это вряд ли понравится. А его расстраивать не стоит.
– Я предположила, что это человек, для которого важно, чтобы выборы были честными, – осторожно начала я. – Видимо, он, то есть вы, устали от постоянного вранья и манипулирования общественным мнением.
Вот, так хорошо. Он у меня прямо героем выходит. Может, раздумает меня убивать, а побежит на Доску почета фотографироваться.
– Вот видите, Виктория. Я же говорил, вы меня хорошо знаете. Я не ошибся, когда выбрал вас.
– Выбрали для чего?
– Для исповеди.
Исповедь и покаяние, это же бывает перед тем, как того… Может быть, душитель не меня, а себя топором отделает. Хоть я и считаю, что самоубийство – грех и из любой ситуации есть выход, но для убийцы я не буду его искать.
– Итак, я вам все расскажу. Чистосердечное, так сказать, признание, – снова раздался громкий шепот. – 10 лет назад я предпочел политику журналистике. Творчеству – ремесло. Идеям – грязь и подкуп. 10 лет назад я был журналистом. Не только по профессии, но и по образу жизни. Работал репортером, был в курсе всего, знал все телефоны и адреса, получал ответы на все вопросы. Я снял с должности директора больницы, который покрывал врачебные ошибки, и начальника уголовного розыска, который пытал задержанных противогазом. И хотя официально их вину не доказали, все узнали, что они виновны. И я хотя бы испортил им карьеру.
Я рассказывал читателям об аферах губернатора, который вбухивал миллионы в строительство спиртового завода, в то время как два существующих подверглись умышленному банкротству. Я писал про незаконные увольнения людей предпенсионного возраста и про то, что у пожарных не хватает автолестниц, и им остается только смотреть, как люди в ужасе выпрыгивают из окон. Пожилых восстанавливали на работе, а лестницы покупали. Это настоящая журналистика. Четвертая власть. Когда слово действеннее пули. Это было время демократии, свободы слова. Сейчас о таком остается лишь вспоминать.
Мое имя было на слуху, но получал я довольно скромную зарплату. Такая вот ирония. Люди звонят в редакцию газеты и требуют помочь найти управу на начальников, чиновников или жэк. Но при этом мое издание даже не выписывают, читают «СПИД-инфо». А ведь мне, жене и сыну нужна была отдельная квартира. Сколько можно было жить с родителями, которые прислушивались к каждому шороху и совали свой нос даже в наши тарелки!
В конце концов жена заявила, что больше так не может, и я ее очень хорошо понимал. Я бросил любимую работу ради пиара, ушел в компанию, которая обслуживала политиков и выборы. Там я уже не мог высказывать свою точку зрения и бороться за справедливость. Я выполнял заказы. Пел дифирамбы мерзавцам и топил по их указке честных людей. Примерно как Чумазов. Только последнему это, кажется, нравилось. Он никогда и не работал иначе, сразу же стал цепным псом с телекамерой. Но я-то привык к другому.
Я почти не бывал дома и не видел своих родных. Меня бросали то на выборы губернатора в Иваново, то на выборы мэра в Ханты-Мансийск. Два месяца до дня голосования мы пахали как проклятые, забывая поесть и поспать, но вовремя приезжали на запись телевизионных дебатов. Ни Новый год, ни дни рождения, ни годовщины свадьбы я не мог отметить дома. Зато через два года мы въехали в новую квартиру.
Жена была довольна. Я видел ее и сына только на фотографиях, а слышал лишь по телефону. Зато она смогла купить себе норковую шубу и нанять няню, которая водила нашего мальчика в школу и спортивную секцию.
С каждым годом выборы становились все грязнее. Политики не щадили никого, даже себя. Они устраивали на самих себя покушения, «попадали в аварии», чтобы жальче было. Один даже специально сел в инвалидную коляску. Другой, у которого сын погиб в Чечне, развесил по городу плакаты про самого себя: мол, отправляйся вслед за сыном. Мол, избиратели подумают, что у конкурентов совсем совести нет. Бред!
Я старался не думать об этом, просто зарабатывал деньги на достойную жизнь для своей семьи. Жена счастливо вздыхала: как это здорово, когда ты каждую неделю делаешь в салоне маникюр и у тебя десять пар зимней обуви вместо одной. Набойки больше не меняют в твоем присутствии, пока ты сидишь босая. Она была, конечно, права. Хотя не в деньгах счастье, потому что всегда найдется кто-то богаче тебя. Я это понял на своей шкуре.
Некоторое время назад губернаторские выборы отменили. Теперь первых лиц в областях назначают. Избирательные кампании им не нужны, и доходы пиарщиков резко упали. Конечно, у нас еще остались мэрские и депутатские гонки, но размах уже не тот.
Как-то моя жена поехала отдыхать в Испанию. Одна. Я работал, сын был с няней. Супруга закрутила роман с американцем. Вернулась как ни в чем не бывало. Переписывалась с ним полгода, а потом попросила у меня развод. Они с сыном уехали жить в Штаты, в загородный коттедж ее хахаля.
Знаете, что меня больше всего задевает? Что она оказалась в Испании за мой счет. Если бы не я, она так бы и сидела в своей библиотеке и отдыхала на турбазе, где туалет на улице. На мои бабки она отправилась на роскошный курорт. И вместо благодарности изменила мне, лишила семьи, отняла сына. Это было несправедливо!
Но окончательно меня подкосил Табуреткин. Наш бравый кандидат, народный заступник. Я два раза подряд выигрывал с ним выборы в областную Думу, я продумывал стратегию, изобретал ходы, договаривался, лгал, льстил, запугивал. Я сделал никому не известного учителя узнаваемым политиком, который может претендовать на кресло главы города. Но именно перед мэрскими выборами я получил удар под дых. Откуда-то появился этот самовлюбленный и нахальный мальчик. И он, оказывается, теперь главный, он решает все. А я – у него на побегушках. Позвони туда, съезди к тому. А Табуреткин вообще дошел до того, что посылал меня в химчистку за костюмом, просил позвонить своей любовнице и отменить свидание. Позор! Унижение! Я чувствовал себя барменом, который за 100 рублей скажет жене постоянного посетителя: «Он только что ушел», за 200 – «Он сегодня не приходил», за 300 – «Я не видел его несколько дней», за 500 – «Кто это?»
И этой «сфере обслуживания» я отдал всю свою жизнь! Из-за этого потерял любимую работу, семью. Ведь меня же постоянно не было дома, вот жена и забыла, что мы друг для друга значим. Я все положил на алтарь политики, выборов, пиара, рекламы. Но теперь я уже не нужен, я второй сорт. Меня ни в грош не ставят эти наглые молокососы.
И тогда я решил, что меня еще рано списывать со счетов. Я стану главным человеком на нынешних мэрских выборах. Даже главнее избирательной комиссии. Именно я буду решать, кто будет зарегистрирован, а кто нет, потому что умрет. Я даже смог почти посадить основного претендента.
Для этого я и выбрал эту женщину с редким именем Регина. Не чтобы убить, а чтобы подставить Табуреткина. Я взял его машину, как делал это для поездок в химчистку или в цветочный магазин, когда ему приспичивало купить букет для очередной смазливой студентки. А шофера послать нельзя – шофер у нас не на посылках, он охрана, чекист. Меня вот можно, я – никто.
