в отличной форме. Спортзал трижды в неделю? Кожа порозовела там, где кипяток коснулся тела сквозь одежду. А еще он был испачкан краской. Краской?
– Брюки.
Мужчина медленно отступил, сквозь бороду выглянула испуганная улыбка.
– Но…
– Билл, не заставляй меня повторять дважды.
Чтобы снять брюки, ему пришлось разуться. Когда оранжевые брюки на пуху оказались на полу рядом с термокофтой, произошло вот что: сверкнуло лезвие, на животе Кромака появился порез, темная кровь хлынула на трусы. Глаза над бородой расширились. Я буквально видел его страх – черный шар из эпоксидной смолы, который скользит по дорожке, залитой красным неоном, и с громким треском выбивает кегли. Такой страх, когда ты способен думать лишь крохотным уголком мозга.
Увидев кровь, Кромак завопил и рванул по коридору прочь из дома. Проводив его задумчивым взглядом, Говард остановился возле его рюкзака, вытащил из него нож и с сосредоточенностью, граничащей с маниакальностью, уставился на него.
– Хороший выбор, – наконец сказал он.
Сунув клинок обратно, Говард взлетел по лестнице на второй этаж, а спускался уже с ружьем. Губы сжаты, плечи под серой шерстяной рубашкой напряжены. Он был взволнован. Бунтарей так могут взволновать деньги, красивая женщина или выпивка, охотников – добыча. Но Холт не относился к их числу. Вернее, не совсем.
Он купил особняк, оборудовал мне студию, похитил Питера. То, что он нес в рюкзаке, когда я сбил его. Его слова: «Я тебе не по карману».
Грохоча ботинками по половицам, мимо пустых комнат, Говард направился к входным дверям.
Полагаю, Говард Холт взял что-то вроде творческого отпуска, который проводил в Ведьмином доме. У наемных убийц ведь бывает творческий отпуск?
* * *
Глаза привыкли к темноте и стали различать кровь на снегу. Мы шли по следу.
– Эдмунд, до тебя тут побывали трое, – говорил Холт, медленно поворачивая голову из стороны в сторону. – Такие же, как ты, любители адреналина. Я показал им адреналин. Они не оценили моего гостеприимства.
Какое-то движение, слева. Говард вскинул ружье. Я толкнул его. Он обжег меня взглядом, но промолчал.
Мы остановились возле высокой сосны, Кромак как раз преодолел отметку в восемь футов. Холт мог протянуть руку и сжать его щиколотку. Вместо этого смотрел, как тот карабкается на сосну. Смотрел и я.
– А вот это впервые, – негромко заметил он.
Снег стал гуще. Можно было уловить шорох, с каким он падал в глубокую тишину леса. Казалось, в сугробах ворочается притихший ветер, словно статические помехи.
Не знаю, сколько мы так стояли, но Кромак за это время добрался до ветки на высоте четырнадцати футов, сел на нее и обхватил ствол руками. Его трясло, глаза были дикими. На голове и плечах Холта уже скопился снег. Я вытер нос кулаком и словил себя на мысли, что он является частью леса, как волки, лисы или совы. Снег попадал мне за шиворот, где тут же таял, но я не чувствовал холода – ничего, кроме отчаяния, так тесно переплетающегося с ужасом, что я не мог отделить одно от другого.
– Спускайся, Эдмунд.
– Вы хотели меня убить!
– И до сих пор хочу, – пробормотал Говард. – Кстати, кто такой Билл Берк?
– Просто знакомый… Просто знакомый, клянусь!
– Ну, прекрати. Я верю тебе.
– Тогда уходите! Оставьте меня в покое.
– При пяти градусах на дереве долго не просидеть. Рано или поздно тебе придется спуститься.
– Я понял! Вам нужны деньги. У меня есть деньги! Назовите свою сумму, и покончим с…
Говард вскинул ружье к плечу с жуткой, беззвучной быстротой. Достижение, которое мне не повторить и за сто лет. Грохнул выстрел. Ночная тишина зазвенела, будто огромный черный колокол. Эдмунд пролетел четырнадцать футов и свалился в снег, вопя от боли. Его ногу едва задело.
– Никаких денег, – сказал Холт. – Твоей крови будет достаточно. На случай, если ты проникся к нему сочувствием, – он направил ружье мне в лицо, – сделай пять шагов назад.
Я сделал пять шагов назад, вспомнив, что тоже предлагал Говарду деньги, полагая, что они способны решить мои проблемы. Я мог оказаться на месте Кромака.
Говард закинул ружье за спину, перекинул руку Эдмунда через плечо и повел его обратно к дому. Казалось, у мужчины закончилась всякая воля к сопротивлению. Пошатываясь, как пьяный, тот брел по сугробам, проминая их босыми ногами, в трусах, пропитанных спереди кровью.
Я резко обернулся. Среди деревьев что-то двигалось. Мутно блеснули глаза. Я пятился, пока не развернулся и не побежал.
Волки провожали нас до особняка, но потом просто остались среди деревьев. Высокая дубовая дверь стояла распахнутой, в конце коридора дрожало алое зарево, словно огонь за заслонкой дровяной печи. Холт прошел мимо башни. Я знал, куда он направляется, и от этого мне захотелось кричать.
Я остановился на верху лестницы в подвал, ожидая, когда мои глаза начнут хоть что-то различать.
Разумеется, этого не произошло.
Говард затащил Кромака в подвал, как лис – кролика в свою нору, в кромешной темноте.
– Дэнни? – позвал голос из тьмы, лежавшей подо мной. – Спускайся, иначе все пропустишь.
Господи, как же я ненавидел его в тот момент!
И все же я спустился, считая ступени: Кромак на дереве, один, Кромак на дереве, два, Говард Холт собирается убить тебя, три… Каждый раз, когда подошвы моих ботинок находили опору, в темноте начинала греметь одна из песен The Doors, чья музыка наполняла мое короткое детство.
Эй, тюремщик, тюремщик, тюремщик…
В течение двадцати четырех ступеней я мечтал оступиться и полететь во мрак, ломая себе ноги и шею. Часть меня предпочла бы увечье, страшное и мучительное, чем то, что ждало меня внизу. Словно вторя моим мыслям, в глубине коридора вспыхнул свет.
Другая моя часть нашла вспыхнувший свет прекрасным.
На негнущихся ногах я брел мимо внутренних опор большого помещения, дважды задев их плечом (так я понял, где нахожусь), едва обратив на это внимание, все дальше уходя от внешней лестницы. Я не отводил потухших глаз от мерцающей приманки на конце «удочки» рыбы-удильщика – света, лившегося из приоткрытой двери в глубине одного из проемов.
Остановившись на пороге, я почувствовал, как страх с новой силой сжимает мои внутренности. Грубая каменная кладка, земляной пол, в углу – ящик с каким-то барахлом. Под потолком – светодиодный фонарь в виде лампочки на карабине. И П-образная металлическая скоба, напоминающая ходовую скобу лестницы для бетонных колодцев – с тем лишь отличием, что она была закреплена не на стене, а на потолке, от которого выступала на пять дюймов. На такую скобу не
