– У меня два возражения, – сказал Уолт. – Мы не знаем, где Оликс и Шоумен. И, если мы найдем их, почему бы не пригласить адвокатов и не начать действовать законным путем? Почему нужно отбирать их у жуликов таким опасным способом?
– Та же картина, что и с Крисэйлисом, – пояснил я. – При первом же признаке настоящей опасности они пристрелят жеребцов. Нет ничего незаконного в том, чтобы убить лошадь и продать ее тушу производителям пищи для собак. И мертвую лошадь опознать гораздо труднее. Я бы даже сказал, невозможно для того уровня надежности опознания, какой нам нужен.
– Даже если нам удастся увести Оликса и Шоумена и стопроцентно опознать их и все пройдет гладко, Оффен по-прежнему будет получать колоссальные гонорары за племенных жеребцов, потому что мы никогда не сумеем доказать, что все жеребята от Мувимейкера за последние десять лет на самом деле произведены Шоуменом...
– Мы займемся этим, когда справимся с остальным, – улыбнулся я.
– Значит, готовимся к бою, – скучным голосом произнес Уолт. – И когда, черт возьми, начнем?
Я уселся на подоконник и выглянул в окно. Прямо внизу залитая светом автомобильная стоянка. Цветные фонари перед входом в отель радугой отражались на полированных капотах машин, и эта картина достижений человечества вызвала во мне глубокую меланхолию. Разумеется, я бы не хотел жить без машины или без электричества... Если бы я вообще хотел жить... Мой номер на третьем этаже. Земля слишком близко. Я знал женщину, которая прыгнула с пятого этажа и ничего не достигла. Пистолет надежнее...
– Ну? – повторил Уолт.
– Простите, – очнувшись, сказал я и обернулся к нему.
– Где мы будем искать?
– А-а... да-да.
– На ранчо?
– Весьма сомнительно, вам не кажется? Они понимают, что ранчо – первое место, о котором мы подумаем.
– Там много земли. И много лошадей, среди которых этим двум легко затеряться.
– Они вынуждены держать их в паддоке близко к дому, – покачал я головой. – Остальная часть ранчо не зря называется Скалистыми горами. Туда они не рискнут пускать племенных жеребцов из страха, что те сломают ноги. Хотя мы можем проверить и этот вариант. – Я уставился на ковер невидящим взглядом. – По-моему, с лошадьми сейчас Матт. Оффен на ферме Орфей, Йола привязана к ранчо, где надо обслуживать тридцать гостей. А где Матт?
– Действительно, где? – мрачно повторил Уолт.
– Он и Йола зимой не живут на ранчо, потому что снег делает долину недоступной. Она сказала мне, что зиму они проводят на юге... И в одном из телефонных разговоров она убеждала Оффена, что они не могут держать лошадей в местечке под названием Питтс, потому что там нет условий. Но тогда она еще не знала, что мы напали на след... Тогда еще не было острой необходимости.
– Если где-то южнее Тетона мы найдем этот Питтс, то Матт с лошадьми будет ждать нас там?
– Не совсем так, – улыбнулся я. – Это было бы слишком легко.
– Легко?! – воскликнул Уолт.
– Они должны оставлять свой зимний адрес на почте, – продолжал я. – Ведь Клайвы ведут жизнь законопослушных граждан с давним, хорошо поставленным бизнесом, что дает им очевидную поддержку со стороны закона. В Джексоне должны быть десятки людей, которые знают их зимний адрес.
– В Джексоне есть представитель «Жизненной поддержки». Утром первым делом попросим его узнать, – предложил Уолт.
– Прекрасно.
Уолт тяжело поднялся с кресла и нерешительно проговорил:
– Пойдемте ко мне. Я приготовил бутылку.
Я не был уверен, что мне хочется куда-то идти, но он неожиданно улыбнулся и этим исключил возможность отказа. Никто не оттолкнул бы руку с оливковой ветвью мира.
– С удовольствием, – ответил я.
Его улыбка стала еще шире и, пока мы шли по коридору, не сходила у него с лица. Его номер выглядел почти точной копией моего. Окно выходило на ту же самую стоянку, только под несколько другим углом. В комнате оказалось два кресла вместо одного. На подносе стояли бутылка «Олд Грандад», кувшин с водой и чистые стаканы, а на столике возле кровати – фотография в кожаной рамке. Пока Уолт доставал из холодильника в коридоре лед, я лениво рассматривал снимок. Уолт с семьей. Миловидная женщина, скромная девочка-подросток и худой мальчик лет десяти. Все четверо бодро улыбались в объектив. Уолт вернулся, когда я ставил фотографию на место.
– Очень сожалею, что сорвал пикник, – вздохнул я.
– Устроим на следующей неделе, – улыбнулся Уолт. – Полагаю, у нас впереди еще целое лето.
Мы сидели в креслах и потягивали выпивку. Не люблю виски такого сорта, но это неважно. Уолт рассказывал, что они купили дом типа ранчо и переехали в него год назад, дочка прекрасно поладила с соседскими детьми, а со здоровьем сына у них проблемы, у него ревматизм и часто поднимается температура...
– А каким вы видите свое будущее в «Жизненной поддержке»? – спросил я.
– Я поднимусь настолько высоко, насколько способен, – с удивительной честностью ответил он. – Осталась только одна ступенька, на которую я действительно хотел бы подняться, – главный следователь в отделе претензий. В будущем году я займу это место, когда человек, который там работает, уйдет на пенсию.
Он снова наполнил стаканы и, медленно потирая большим пальцем подушечки остальных пальцев, заметил, что Эми и дети просят устроить за домом бассейн и что теперь, после смерти отца Эми, возникли проблемы с ее матерью, а отец не пропускан ни одной игры в гольф, был так занят...
Мы просидели больше часа, ни разу не упомянув лошадей. Наконец он зевнул, и я заставил себя покинуть мягкое кресло, поставив на поднос третий пустой стакан. Сонным голосом он дружески пожелал мне спокойной ночи – впервые с тех пор, как мы познакомились, без всякой натянутости. Раздеваясь у себя в номере, я размышлял, долго ли будет продолжаться установившееся между нами дружелюбие. Вероятно, до очередного предложения, которое я ему сделаю. Я не знал, завидовать ли его привязанности к дому или ощущать, что она на меня давит. Но я знал, что Уолт мне нравится и как человек, и как партнер по работе.
* * *
Представитель «Жизненной поддержки» в Джексоне сообщил зимний адрес Клайвов через двадцать минут после того, как Уолт ему позвонил: 40159, Питтсвилл-бульвар, Лас-Вегас, Невада.
Я вспомнил улыбку Йолы при воспоминании о зиме. Лас-Вегас все объяснял: Йола любила играть.
– Что дальше? – спросил Уолт.
– Съезжу туда, посмотрю.
– Один? – В его голосе послышались нотки тревоги, которые я истолковал как нежелание оставаться в Санта-Барбаре с Юнис.
– Вы нужны здесь, – успокоил его я. – И не говорите Юнис, куда я поехал.
– Не скажу. – Уолт сердито взглянул на меня.
На машине, взятой напрокат, мы подъехали к окрестностям фермы Орфей. Там я показал Уолту место между трех скат, поросших диким кустарником, где спрятал радиомагнитофон. Ближайший паддок с аккуратной оградой находился всего в нескольких футах, а дом примерно в четырех ярдах. Мы достали магнитофон и остановились чуть дальше по дороге.
– Предположим, он видит нас? – Уолт наблюдал, как я перекручиваю пленку.
– Он подумает, что мы следим за жизнью на ферме, чтобы выяснить, когда лучше увести Мувимейкера. Радиомагнитофон может принимать передачи «жучка» из его кабинета с расстояния в четверть мили, но звук будет, конечно, слабее. Придется работать на системе, улавливающей колебания воздуха, а это хуже, чем на электричестве. Вы используете «жучки»?
– «Жучки»? – Он покачал головой. – Нечасто. Фотоаппарат с телескопической линзой лучше. Захватываешь симулянта, когда он разгуливает на своих парализованных ногах, за которые требует выплатить страховку. – В голосе Уолта прозвучало удовлетворение. Как и я, он был охотником до мозга костей.
Мысленно улыбаясь, я включил магнитофон. То и дело прерываемые паузами, дневные разговоры Кэлхема Джеймса заняли на пленке три четверти часа, но ничего полезного для нас в сказанном им не было. Я снова перекрутил пленку, и мы спрятали магнитофон на прежнее место. Уолт согласился приехать после заката солнца и прослушать дневной сбор.
Он отвез меня в аэропорт Лос-Анджелеса, и я успел на самолет, прибывающий в Лас-Вегас во второй половине дня. Когда мы приземлились и открылась дверь самолета, жара пустыни ударила в лицо, будто из печи. Табло на ближайшем здании оповещало население, что в тени (неужели кому-то повезло найти тень?) сорок три градуса.
Я снял номер в городском мотеле и, войдя, обнаружил, что кондиционер, включенный на полную мощность, почти не дает прохлады. Клерк, только что взявший с меня деньги за номер с кондиционером, признал, что это очень старый и малоэффективный аппарат. В июле они ожидают новые. Не вызывающий подозрений «Понтиак», который он нанял для меня, оказался чуть прохладнее. Для ориентировки я немного поездил по городу, а затем повернул на Питтсвилл-бульвар.
Дома с большими номерами растянулись на две мили и перешагнули черту города. Роскошные фасады смотрели на шоссе, а позади простиралась пустыня. С обеих сторон дома Клайвов стояли такие же здания. Не так близко, чтобы дотронуться, но слишком близко, чтобы прятать жеребцов. Как Йола и говорила, место в Питтсе было неподходящим.
