– Конечно, хочу! – подхватил Горячев. – Еще как хочу!
– Да, и еще этот юный следопыт утверждает, что ты подозреваешься в целой серии преступлений, Саша. Я… я еще чего-то не знаю, а?..
Горячев даже машину остановил на обочине после разговора с Соседовой, так выела ему мозг за какие-то пять минут старая гадина. Он ненавидел ее, остро ненавидел. Даже сильнее, чем свои пороки, ненавидел он Аллу. Потому что в принципе она и была еще одним пороком, тайным, грязным пороком. И он предавался ему до тех пор, пока ему это было выгодно. Пока его ложь о Геннадии Савельеве благополучно ею проглатывалась и пока этого хотели его заказчики.
– Держи эту толстую стерву за горло, Саша. Держи.
– Как долго?!
Его всякий раз передергивало от воспоминаний об их постельных баталиях. Соседова была та еще выдумщица.
– Настолько долго, насколько сочту нужным.
Тон заказчика не оставлял никаких надежд на освобождение. Было ясно, что они постараются выдоить из Соседовой все, что только можно. Жаль, что его руками и его телом.
– А тебе ничего не остается делать, Саша. Ты в полной заднице, – сказали ему, когда он взмолился, что больше не может ублажать эту бабу в постели. – Вот погоди, менты еще нацедят что-нибудь на тебя…
Кажется, предсказания сбываются, кажется, уже нацедили. Видимо, на записях с камеры он все же засветился. И что теперь?! Рассказывать всю правду? Всю, всю, всю?
Но это ведь…
А это ведь ему ничем не грозит, черт побери! Чего он боится? Ему-то, собственно, бояться нечего. Сегодня, конечно, нет. Он к ним не поедет, устал. Вымотала дорога, долгие переговоры. Устал манерничать с упрямством, улыбаться в пустые холодные глаза. Но раз Соседова велела, он не ослушается. Он и ее послушает, он пока всех слушается. Пока не нашел выхода из сложившихся обстоятельств.
Сейчас он снова ее послушает. Он поедет в ее загородный дом и переночует там. Только остановится там не на два-три дня, а всего лишь на ночь. А утром…
Утром он навестит Данилова и все-все-все ему расскажет. Пускай его даже закроют на семьдесят два часа, он не против. Он отоспится за это время и все хорошо обдумает. Предъявить ему все равно нечего. А записи с камеры – ерунда. Этому тоже есть объяснение. Пусть даже кого-то оно и не устроит. И еще одно: он не мог себе отказать в удовольствии позвонить Заломову. Этому старому нелепому бухгалтеру, возомнившему себя молодым пижоном, следует знать кое-что. Следует знать…
Игорька Мишина определенно сегодня все кидали. Сначала не захотел ему посочувствовать Данилов. И приказным, непривычно приказным тоном велел ему выпотрошить всех сотрудников поликлиники, где раньше работали Лопушины. Старых причем! Правда, не сказал, как он должен это делать!
Кому некогда, кто ничего о Лопушиных не знал, кто вообще не помнил, кто такие. Мишин три часа слонялся по клинике, не зная, как подступиться и пробить брешь в неприступном врачебном молчании.
– Молодой человек! – возмущенно воскликнула одна из врачих с долголетним стажем и накрыла обеими руками толстую стопку больничных карточек. – Вы это видите?! Знаете, что это?!
– Вижу, – изо всех сил улыбался Мишин, хотя делать это устал еще час назад. – Это больничные карточки.
– Нет! Это не карточки, молодой человек! Это люди, это судьбы! Их много. Они все требуют внимания. Как я могу лишить их этого, скажите?! И все ради чего? Все в угоду вашему любопытству!
Приблизительно так же говорили с ним и в других кабинетах. И если кто-то и снисходил до ответов, то они ничего не значили.
К трем часам дня он устал, вспотел так, что от его рубашки стало неприятно попахивать, проголодался и решил навестить местный кафетерий.
Кафетерий был крошечным, четыре на четыре метра. С тремя столиками, стойкой, за которой в настоящий момент никого не было, кофейным автоматом и автоматом, выдающим леденцы в упаковках, еще чипсы и сухарики. Посетителей в настоящий момент не было, в больнице начался тихий час. Мишин взял себе чашку горячего шоколада, пристроился за пустым столиком возле стойки и всерьез подумывал взять себе упаковку чипсов, хотя у него постоянно от них болел желудок.
– Что-нибудь желаете?
Голос над головой заставил его вздрогнуть. Мишин поднял глаза. Из-за стойки выглядывала пожилая буфетчица в черных одеждах в белоснежной шапочке и с таким же белоснежным передником.
– А что-нибудь есть? – с надеждой спросил Мишин, отметив про себя, что женщина смотрит по-доброму. – Я бы съел сейчас хоть что-нибудь! Простите, но это есть не могу. – Он кивнул в сторону аппарата с чипсами и леденцами.
– А это и не надо, – обрадовалась буфетчица, достала потрепанное меню, начала перечислять: – Есть пицца, но дрянь, не советую. Есть пельмени, нормальные вполне, быстро сделаю в микроволновке, хотите со сметаной, хотите с соусом. Чебуреки, но так себе. Котлетки есть, хорошие, почти домашние.
– Ой, давайте пельмени и котлетки.
– Сколько? – она швырнула меню под стойку.
– Пельменей штук двадцать и две… нет, три котлеты!
Мишин судорожно сглотнул. У него аж веснушки побелели от вожделенного желания загрызть эти почти домашние котлетки. Надеялся, что ждать придется недолго, что он не умрет и не захлебнется желудочным соком, пока она станет все это готовить.
Буфетчица хлопотала сноровисто. Гремела стеклянная посуда для микроволновых печей, рвались пластиковые упаковки, гремели замороженными камушками пельмени и котлетки. Она загрузила сразу две микроволновки, выставила время и, пока готовилось, снова облокотилась о стойку.
– Вы к кому-нибудь пришли? – спросила она у бледного Игорька. – Кто у вас болеет?
– Да, собственно, ни к кому. Или ко всем сразу.
– Как это?! – Она настороженно подобралась. Полное лицо, казавшееся добродушным еще пару минут назад, сделалось суровым. – Хулиган, что ли?! Или маньяк, прости господи?! Я щас охрану позову!
– Из полиции я. – Игорек показал ей удостоверение. – Опрашиваю сотрудников, которые работали здесь давно, но… но все бесполезно.
– А чего опрашиваешь-то, Игорь? – свойски спросила его буфетчица, представившаяся тетей Надей. – О чем хоть?
– У вас тут работали давно, может, лет десять назад, супруги Лопушины. Иван Сергеевич и Валентина Сергеевна. Они…
– Знаю, можешь не говорить. Знаю я этих аферистов! – фыркнула тетя Надя с чувством. – О-ох и почудили они! Ох и почудили!
– То есть? То есть вы их знали? Хорошо знали?! – Мишин даже про пельмени позабыл с котлетками, хотя по кафетерию уже поплыл характерный аппетитный запах.
– А кто же их не знал-то? – фыркнула она с чувством.
– Но никто, представляете, никто не хочет делиться со мной своими знаниями, – пожаловался Игорек, кивнув на дверь. – Полдня ходил по кабинетам – бесполезно.
– А оно и понятно. Из-за них людей еще тогда затаскали. Многие захотели забыть и про Лопушиных, и про те времена, – скорбно поджала губы тетя Надя. – Иван Сергеевич-то женским врачом работал, а Валя акушеркой. Прибыли к нам откуда-то из соседнего района. Там небось перекрестились сто раз! Но мы-то не знали тогда, что это за славная парочка! Погоди-ка, Игорек…
Тетя Надя достала стеклянную кастрюльку с пельменями, переложила их в глубокую тарелку, щедро полила сметаной, посыпала сверху рубленым укропом, подала Игорю. Пока он перемешивал, подоспели и котлетки. Их тетя Надя по своему вкусу полила соевым соусом и тоже щедро посыпала укропом. Подала Мишину три здоровенных ломтя хлеба. И, вымыв кастрюльки, через минуту вышла из-за стойки.
– Они тут долго нервы мотали всем от мала до велика, – сообщила она доверительно, подтащив стул и усаживаясь к Игорю за столик. – Такая сволочная пара, Игорек, такая сволочная! Начали прямо с меня. То тарелки не так вымыты, то кофе жидкий. Тогда аппарата не было, я сама кофе варила. Так вот цеплялись каждый раз, как заходили. Потом изжили всех медсестер, что с ними работали. По очереди девчонки увольнялись!
– Иван Сергеевич на приеме работал? – Игорек смел пельмени, пододвинул тарелку с котлетками. Было горячо, вкусно и ароматно.
– И на приеме, и в отделении, когда дежурил. Потом его завотделением сделали.
– Ничего себе! Как это ему удалось?
– О-о, по трупам шли эти двое! В прямом и в переносном смысле, – понизила голос до шепота тетя Надя. – Роженица умерла в Валькину смену. Так Иван все сделал, чтобы от нее подозрение отвести, обвинил во всем лечащего врача. А его в ту ночь и не было, Валька одна дежурила.
– А врач где был?
– Врач-то… – Тетя Надя с сожалением глянула на Игорька: – Да пьяный спал в подсобке.
– Ничего себе! Но ведь получается, виноват, разве нет?
– Виноват, что напился, спорить не стану. Но роженицу-то упустила Валька! Могла бы вызвать кого-нибудь, раз случай серьезный, хоть Ивана своего. А она не вызвала, сама начала своевольничать. И роженицу упустила. Ох, что тут было!
